Нина Васина - Шпион, которого я убила

Собачонка стоит в дверях, в комнату не входит. Вернувшись к тумбочке у кровати, Ева замечает, что вступила в какой-то порошок. Присев и захватив то ли пепел, то ли темную пудру пальцами, Ева нюхает порошок и замечает, что он насыпан определенным образом – получился большой круг, очерчивающий кровать. Шкура медведя попадает в этот круг, и торшер с металлическими обвисшими на разных уровнях плафонами, и тумбочка. На тумбочке лежит толстенный телефонный справочник, несколько вскрытых конвертов, журнал «Педагогика», в половинке высохшей кожуры кокоса – высушенная и скорченная лапка то ли курицы, то ли другой птицы, устрашающе растопыренная и когтистая.

– Ни-че-го, – шепотом констатирует Ева. Больше всего ее удивляет отсутствие книг и компьютера. Нет здесь и телевизора. Телевизор – на кухне, в одном из навесных шкафов. Она оглядывается напоследок, пытаясь понять странное притяжение комнаты, и, уходя, плотно прикрывает дверь.

Марго уже сидит. Покачиваясь и по-прежнему стиснув ступни ладонями, она смотрит на Еву с жалостью.

– Поговори со мной, – предлагает она, даже голосом демонстрируя снисхождение.

– Милене угрожает опасность, да?

– Опасность? Это называется смерть. Просто смерть. Разве смерть опасна?

– А как ты думаешь, – задумывается Ева, – почему они к тебе приходят перед этой самой неопасной смертью?

– Они ходят где хотят. Они и возле тебя ходят, пытаются поговорить, потрогать, но ты ничего не чувствуешь. В этом все отличие. Просто я их вижу и слышу, а ты – нет.

– Души ходят везде?

– Да, представь, как только твоя душа устает, она уходит скитаться. Мне часто снится страшный сон. Как будто я вижу саму себя, хочу прикоснуться, а рука проходит насквозь. Пока я сплю – страшно, а когда проснусь – смешно. Я, разгуливающая кафаром в этой кухне и разговаривающая с собой живой? Очень смешно.

– Да-а-а, – уныло протянула Ева. – Смешно. А люди замечают, что их покинула душа?

– Редко. В основном они ничего не предчувствуют.

– Получается, что ясновидящий видит то, что ему показывают странствующие души?

– Получается.

– Ты ездила в канадское посольство и сказала, что знаешь о местонахождении разыскиваемого ими человека.

– Да, – не удивляется Марго. – Я заполнила какой-то оповестительный листок. Они обещали навести обо мне справки. Похоже, что эти справки наводятся в твоей организации.

– Да. Поступил запрос на тебя. Запрос отправили в отдел по АЯ.

– АЯ?

– Аномальные явления.

– О! – уважительно кивает Марго. – А я однажды видела обалденное аномальное явление. В психушке. Одна женщина не смогла справиться с окружавшими ее кафарами. Она стала им подражать и так заигралась, что стала проживать их судьбы. Врачи называют это расслоением личности. Когда утром ты – примерная школьница, к полудню – извергающая грязные ругательства мегера, а вечером тебе кажется, что вот-вот родишь Спасителя и воды уже отошли. Вы ответили послу, что я ясновидящая?

– Я не знаю, что ответил на это отдел АЯ, я только знаю, что запрос поступил. Во что ты играешь?

– В награду за любые сведения о живом или мертвом, – просто ответила Марго.

– Ну и как? – осторожно поинтересовалась Ева. – Ты получишь награду за живого или за мертвого?

– Думаю, за мертвого, – Марго улыбается.

– То есть этого человека должны убить на днях? Когда?

– Тебе видней! – хихикает Марго, потом резко сникает и тусклым голосом произносит: – Уходи. Я устала.

Ева уходит. Марго в проеме входной двери зябко обхватывает себя за плечи.

– Ты мне нравишься, – вдруг говорит она, и Ева останавливается на ступеньках.

Из квартиры мимо Марго выбирается лысая болонка и, цокая когтями, неуклюже спускается вниз, смешно подбрасывая розовый зад. Она останавливается на ступеньке перед Евой, становится на задние лапы, а передними начинает скрести по ноге.

– Не-е-ет! – стонет Ева и беспомощно смотрит на Марго. – Только не это!

– Да ладно тебе, может, это обычная собака пробралась ко мне в квартиру за душой своей хозяйки.

– Забери ее немедленно! – кричит Ева.

– Они сами приходят и сами уходят, – заявляет Марго и хлопает дверью.

Ева смотрит на собаку. Болонка начинает мелко трястись. На ее странной морде топорщатся остатки усов, легкий пушок на лбу, висячие уши облысели меньше всего. Почему-то она виновато отводит голову и прячет глаза. Смотреть на это невыносимо.

– Ты и на собаку-то не похожа! – Ева осторожно берет болонку двумя руками под живот и поднимает, разглядывая. – Что я скажу детям? Они хотели мохнатого ласкового спаниеля, а я принесу вот это? Ты больше всего похожа на беременную гусеницу! Ладно. Полезай. Попробую сдать тебя в питомник. – Ева прижимает к себе собачонку одной рукой, а другой расстегивает «молнию» куртки. Болонка дернулась, стараясь лизнуть ее в лицо, и вдруг слегка обмочилась. Отставив руку с собакой подальше, Ева дождалась, когда с нее перестало капать, и грустно заметила: – По крайней мере, теперь я вижу, что ты точно не кафар.

В метро болонка начала активно копошиться и копошилась минуты три. Ева не рискнула ее доставать для полного обозрения, просто прижала к себе сквозь куртку рукой. Болонка затихла и больше не мешала ей дремать. У дома Милены Ева выпустила болонку на газон, предлагая размяться, но собачонка испуганно жалась к ногам все время, пока Ева говорила по телефону. Осокина удалось найти только после третьего звонка на мобильный. Его не было ни в Службе, ни дома.

– Выясни, кого могут разыскивать власти Канады по Интерполу. Но сначала запиши и проверь информацию на имя – Милена Москвина, тридцатого или тридцать первого года рождения, в архиве были расхождения на этот счет. Если выйдешь на закрытую информацию, обратись к Зое Федан – аналитический отдел информационного центра. Скажи, чтобы она помогла с поисками, если хочет, чтобы я выполнила свое обещание.

– Ева Николаевна, – замялся Осокин. – Мне приказано с вами больше не работать. Я отозван и послезавтра уезжаю в срочную командировку. И еще схлопотал выговор за непотребное поведение, – вздохнул он.

– До послезавтра уйма времени. Осокин, сделай то, что я прошу.

– Но, Ева Николаевна…

– Если боишься светиться на рабочем месте, езжай ко мне в квартиру, Далила уже должна вернуться, включай мой компьютер и делай, что я сказала. Времени – в обрез.

– Да я и не уходил, вот, только что встал, – виновато бормочет Осокин. – Принял душ. Вот, позвонил, на свою голову, на работу. А мне – отзыв и выговор.

– Отлично. Иди в мою комнату и приступай. Я позвоню через полчаса.

– Ева Николаевна, вас ищет полковник Кошмар, он просил, если вы проявитесь, чтобы не отключали свой мобильник.

– Через полчаса.

Раздвигая ногами валяющиеся на полу обрывки писем, старых газет, ломкие засушенные цветы, давно утратившие даже намек на свой живой облик, Ева прошлась по разоренной комнате Милены. Дверь в квартиру ей открыл странный мужичонка, явно нуждающийся в срочном лечении, на которое Ева по его просьбе выдала две десятки и пообещала десять минут постеречь квартиру, а то он потерял ключи. Куда делась Милена, он не знал. Делать было нечего, если уж где и проводить обыск, так это удобнее всего в разоренной комнате, потому что можно действовать неаккуратно и потом за собой не убирать. Сняв куртку и выпустив на свободу лысую болонку, Ева принялась за дело с угла у окна. Некоторые конверты хрустели в ее руках и рассыпались, многие письма в них были на французском, от поздравительных открыток с розовощекими рождественскими младенцами или парафиновыми розами скоро стало подташнивать. Заболела голова. Ева даже обрадовалась шаркающим шагам в коридоре.

– Надежда! – крикнула Милена. – Вылезай из моей комнаты, пойдем пить чай, я тебе чтой-то расскажу!

Ева пошла на кухню.

– Это я, – сказала она, прислонившись к притолоке у двери.

– А я пришла с собрания жильцов нашего подъезда. Представляете, в жизни не была на таких мероприятиях, а тут вдруг подумала… Сахару нет, – объявила она, осмотрев свой шкафчик. – Ненормальный алкоголик. Мне всегда казалось, что алкоголики не любят сладкое, а этот кладет по четыре ложки в чашку! Да, что я говорила?

– Вы вдруг подумали.

– Да! Я подумала, почему бы не повеселиться и не объявить членам нашего жилищного кооператива о своей скорой кончине и полном отсутствии родственников.

– Зачем? – опешила Ева.

– Я же говорю, чтобы повеселиться! Сначала, понятно, они меня уверяли, что я буду жить еще долго, приглашали в ЖЭК на кружок вязания, а потом, как я и ожидала, разговор сам собой перешел в нужное русло. У меня ведь комната – тридцать три метра, окна эркером! И стали они сначала потихоньку, стесняясь, потом громче и яростней доказывать свои права на мою жилплощадь нашему председателю домкома.

– Повеселились? – улыбнулась Ева.