Андрей Кивинов - Царь зверей

– У нас за место платят, – пояснил Тепляков.

– Нет ни копья, я бы дал, – Стрельцов выразительно похлопал себя по карманам.

Окружающие с интересом следили за диалогом. Особо любопытствовал длинноносый Липин, торговец меховыми шапками. Судя по размаху бизнеса (штук сто висит, не меньше!), он был из числа завсегдатаев рынка. Потому, собственно, Стрельцов и выбрал место рядом с ним.

– Ну, извини, мужик, тогда выметайся нах, – развел руками Тепляков, кивая на выход с рынка.

– Начальник, я ж только с зоны откинулся, – выложил козырь Стрельцов. – Гол, как сокол.

– А сюда карманы пришел щипать? – усмехнулся Жигалов.

– Это не моя масть.

Стрельцов говорил неспешно, с достоинством. Медленно вытащил из кармана справку об освобождении со своей фотографией и передал Теплякову, безошибочно определив главного, хотя оба охранника были в одинаковой камуфляжной форме.

Тепляков внимательно изучил документ и вернул Стрельцову, недоверчиво ухмыляясь:

– С такой богатой биографией и рыбками торгуешь?..

– Так всего неделя прошла!.. – понизил голос Стрельцов. – Оглядеться надо, дело найти. А живность – это все того человечка, который меня пригрел. Пайку свою отрабатываю. Начальник, разреши постоять, я ведь не помешаю. С первой выручки начну башлять.

Тепляков взял короткую паузу. Сам он не сидел, но уголовников инстинктивно считал генетически своими. Карась перед ним явно тертый, взывал к настоящей мужской солидарности. Начальником называет, уважуху выказывает.

– Ладно, стой пока.

– Спасибочки, гражданин начальник! – обрадовался Гриша.

– Но если кражи будут… Смотри! – напутствовал Жигалов, демонстрируя новичку свою значимость.

Стрельцов отреагировал без суеты. Взял в руки термос и кружку, предложил вежливо:

– Чифирнуть не желаете?

– Сам пей, – Жигалов брезгливо поморщился.

С утра состоялся тяжелый разговор с Москвой. Поставщики сразу сообразили, что раз уж заказчик так хочет заполучить карликовую свинью, то цену вполне можно заломить повыше. По-божески заломили, не беспредельно, но все равно неприятно. Крутикову удалось отбазарить процентов тридцать от накрутки, но неприятный осадок в душе все равно остался. И, психанув, он забыл дома ключи от рабочего кабинета. Обнаружил этот досадный промах уже в приемной. Чертыхаясь, поковырял карандашом в ригельном замке – тщетно.

Секретарша Степанида, крашеная глупая блондинка, меланхолично наблюдала за потугами начальника.

Крутиков раздраженно пнул дверь. Ему нужно было в кабинет срочно. Там документы об оптовых поставках сухого корма сразу в несколько магазинов города. Подписывать их – через полчаса.

Крутиков раздраженно пнул дверь:

– Черт, никак… Степанида, у нас что, запасных нет?

– Нет, Анатолий Сергеевич. Вы же сами их потеряли.

– Черт, блин. А почему новые не сделала?

– А вы не велели.

– Так сделай!.. – рявкнул Крутиков.

– Хорошо.

Степанида сделала в рабочем календаре пометку – сделать ключи.

– Как же я их забыл… – сокрушался директор.

– Давайте домой к вам отправим, – предложила секретарша. – Пусть привезут.

– Нет там никого… – Директор еще раз подергал ручку. – Все. Бесполезно.

Отошел от двери, скинул дубленку. За дверью зазвонил телефон.

На сей раз Крутиков выругался от души. Бросил секретарше:

– Чай поставь.

– Хорошо. – Степанида вновь стала черкать в календаре.

– Что ты там помечаешь? – взревел Анатолий Сергеевич.

– Чай поставить…

– Хорошо.

Степанида пошла набирать воду в чайник.

На стене кабинета Егорова висел портрет президента страны, на столе стояла фотография болонок. Президента Егоров видел нечасто, поскольку сидел к стене спиной, а болонок – ежеминутно. Парная фотография, Муся и Пуся в розовых бантиках, выражения мордочек серьезные, прижались друг к другу щечками: что за прелесть!

– Скоро уже, скоро, – ободряюще сообщил подполковник фотографии.

В дверь постучались. В кабинет просунулась небритая физиономия Жоры Любимова:

– Разрешите?

Сергей Аркадьевич спрятал снимок, сделал суровое лицо:

– Входите.

Вместе с Любимовым зашел Рогов:

– Звали, Сергей Аркадьевич?

– Вы что себе позволяете? – строго спросил Егоров. – Хамство, угрозы, на людей клевещете. У нас только суд виновным может признать. Забыли?

– О ком вы? Кого признать? – не понял Любимов.

– О директоре рынка. Ваше счастье, что он мне, а не прокурору пожаловался. Прокурор, знаете ли…

– Так вы с ним знакомы? – удивился Рогов.

– Конечно. Уважаемый человек, честный, – отрубил Егоров. – Я у него собак покупал. Да и вы, уверен, своих поросят…

– Поросят? – насупился Вася.

– Ну да! У вас же, говорят, три поросенка?

– Один, – обиделся Вася. – И не у меня, а у родственников. И с Кондратьевского, а не с Васильевского…

– Сергей Аркадьевич, – вмешался Любимов. – Разрешите материалы дела принести?

Как только Тепляков оказывался в приемной директора, Степанида тут же начинала мурлыкать хиты российской эстрады и шляться без нужды туда-сюда, демонстрируя стройную фигуру. Тепляков прямо и не знал, что делать. Степанида казалась ему похожей на овцу, а порой напоминала и некоторых других экспонатов птичьего рынка. Жигалову, напротив, она сильно нравилась, но безо всякой взаимности.

Сейчас секретарша заметалась по приемной, как взбудораженная курица.

– Степанида, – устало сказал директор. – Пройдись в третий сектор. Узнай, есть ли таблички «Осторожно, злая собака». Вчера кто-то жаловался, что закончились…

Степанида упорхнула, напоследок эффектно взмахнув пышной юбкой под носом Теплякова.

– Ну? – Крутиков подошел к окну – Который?

– Вон тот, в ватнике, с круглой харей. И с термосом. За шапками.

Крутиков внимательно оглядел Стрельцова через решетку окна:

– Не мент?..

– Да нет вроде, – протянул Тепляков. – Только освободился. Три ходки за квартиры. Я справку об освобождении читал. И мыши настоящие. И птички.

– Что справка… – поморщился Крутиков. – Они там и не такую сделают. А уж мышей…

Тепляков помолчал. Признал:

– Я не психолог. Так что, выгнать его? Могу морду начистить. Как бы случайно.

Крутиков тоже выдержал паузу, потом вздохнул:

– Да не надо. Позови-ка сюда.

Стрельцов как раз торговался с маленькой девочкой за серую мышку.

– Сколько стоит, дядя?

– Пятьсот рублей. – Задача Стрельцова была уберечь животных от акта купли-продажи. Всех «братьев и сестер меньших» нужно было вернуть сотрудникам Главка в целости и сохранности.

– Как это? – У девочки округлились глаза. – А вон там у тети такая же за пятьдесят!

– А там не такая же, девочка… Там другая! Моя в десять раз лучше… Нет, в тридцать!

– Чем же она лучше? – Юная покупательница оказалась пытливой.

– Она… – задумался Стрельцов. – Она живет в тридцать раз дольше, чем та. Та мышка живет три года, а моя – сто лет!

Девочка крепко задумалась. Стрельцов хотел добавить что-нибудь вроде «ты уже помрешь на фиг девочка, а мышка будет жить еще очень долго», но решил, что это непедагогично.

Может быть, девочка еще не все знает о смерти. И не дай Бог, заплачет. Пришлось найти другой аргумент:

– А еще она кусается очень хорошо!

– Хорошо?.. – тихо переспросила девочка.

– Отлично! В десять раз больнее других мышек!

Кажется, убедил…

– Нет, дядя, – решительно резюмировала покупательница, – мне такая злая мышка не нужна…

Материалы Любимов принес через пару минут. Рогов за это время обстоятельно рассказал о происшествии в лесу. Приврал, что есть свежие данные: недавно при перевозке в усыпленном виде в багаже у контрабандистов скончалось несколько каких-то особо редких болонок. Егоров сжал кулаки. Показали бумаги, фотороботы. Егоров молчал.

– Теперь вам, Сергей Аркадьевич, все ясно? – осторожно спросил Любимов.

– По правде, я его совсем не знаю, – смутился Егоров. – Так, на рынке встречал.

– Чего ж защищали? – упрекнул Вася.

– Не конкретно его защищал, – приосанился Егоров, – а милицейскую этику.

И для убедительности поднял большой палец.

– А я уж подумал, вы в доле, – неопределенным тоном произнес Рогов. – Мало ли… на почве любви к животным.

– Что ж я, по-твоему, оборотень? – обиделся Егоров.

Любимов иронически оглядел начальника:

– Да вроде не похожи.

– Я всю жизнь… безупречно… – поднялся Егоров.

– Разрешите идти?..

– Идите, – сухо скомандовал подполковник. – И поймайте их всех быстрее! Это приказ!

Опера двинули к двери. Им вслед донеслось неуверенное: