Галина Гордиенко - Сюрприз под занавес

Тамара решила, что уж из-за стола-то она выйти вправе. Если не покидать комнаты, Софи не обидится. Тамара может периодически поддакивать во время ее монологов. Мама должна остаться довольна.

Тамару мутило от собственной вежливости!

Кстати, она и сама задаст парочку вопросов. Чтобы порадовать бабушкину подругу. Ей не сложно.

Неплохо бы занять Софи, а самой просто слушать и особо не вникать в ее болтовню.

О-о, картины! Прекрасно. Ничуть не хуже китайских ваз.

Взгляд Тамары скользнул к ближайшей стене и заметался между двух небольших полотен в старых узких рамках, когда-то покрытых лаком.

Тамара невольно подошла поближе. Скромные пейзажи вдруг заинтриговали ее, чем-то притягивая и не отпуская. Что-то такое в них было…

Лелька бы сказала — настроение.

По словам старшей сестры, именно это отличает картину от картинки. Или от фотографии. Когда ты видишь не просто березу, а БЕРЕЗУ. Не просто яблоко, а ЯБЛОКО. Должна быть вложена душа. Идея. Тогда полотно живет. В веках. Как и художник.

Лелька, она скажет!

Тамара завороженно всматривалась в непритязательный осенний пейзаж: сетчатый ажур тонких березовых стволов и веток, за ними — стылая вода широкой реки. Противоположный берег едва просматривается, да и редкое золото облетевших берез почти гасится в молочно-белом утреннем тумане. Первые солнечные лучи вязнут в нем, все смутно, неверно, словно во сне…

—Ну и как?

Тамара вздрогнула и обернулась. За спиной стояла Софи, ее смуглое лицо показалось девушке странно серьезным.

Тамара смущенно пробормотала:

—Я не особо разбираюсь в живописи. Но это… это кажется настоящим. — И быстро добавила, стряхивая очарование: — Лельке бы точно понравилось. А она, знаете ли, капризна.

За столом кто-то засмеялся. Вера Антоновна вдруг поперхнулась и выбежала из комнаты.

Софи возмущенно фыркнула:

—Капризна! Дорогая моя, вы знаете чьи это работы?

Тамара пожала плечами. Она действительно никогда не интересовалась живописью. Ну, видела кое-какие иллюстрации у Лельки. В книгах. Сестра вечно тратила деньги на всякие глупости. Лелька даже повесила в своей квартире пару картин, купленных на одной из московских выставок.

Кстати, в большой комнате у нее тоже осенний пейзаж. А на кухне — натюрморт. Довольно симпатичный. Хотя Тамара раньше терпеть не могла натюрморты…

Рассказать Тамаре о художнике Софи не успела. В коридоре что-то упало. Возмущенно закричала Вера Антоновна. Как-то озадаченно тявкнул Крыс. Виновато, явно оправдываясь, зазвенел Динкин голосок.

—Мои вазы, — прошептала Софи и схватилась за сердце.

—Противная девчонка, — раздраженно заявила Наталья, вскакивая.

—Носится как на улице, — согласно пискнула Элечка.

—Она же не нарочно, — неуверенно заступился Ягудин. — Кроха совсем.

Тамара бросилась к двери. И сразу поняла, что Софи не ошиблась. Старинной китайской вазы, еще недавно стоящей в широком коридоре, больше не существовало. Ее заменила груда осколков.

Бессовестная Динка жалась к противоположной стене, личико ее показалось Тамаре несчастным и упрямым. Крыс суетился рядом и озабоченно сопел.

Тамару что-то царапнуло, но она не успела понять что именно. Динка сбила ее с мысли. Потому что увидела тетку и сердито закричала:

—Это не я! И не Крыс! Это… она сама разбилась!

Отлично. Считай — одним конкурентом меньше. Глупая девчонка расстаралась, угробила один из тех мерзких блеклых горшков, над которыми дрожала старуха. Вряд ли ей это понравилось.

Кстати, неплохая мысль!

Жаль — ваза денег стоила. И немалых.

А вообще — все паршиво. Не люблю, когда что-то не понимаю. Зачем нас тут собрали? Чем больше думаю, тем…

Эта… с собакой… ведет себя подозрительно. Нарочно сегодня вертелась перед картинами. Намекнула старухе, что в восторге. Ясно — надеется на подарок. Нужно что-то придумать. Срочно.

Не убивать же ее!

Неплохо, если бы Софи сама ее выставила.

Думать, думать!

…К сожалению, старуха так и не назвала художника. Хотела, но… Как раз вазу разбили.

Впрочем, это несомненно Левитан. Если верить иллюстрациям в библиотечных книгах. Они мне каждую ночь снятся, столько на них времени потрачено.

«Золотая осень» — точно левитановская.

Или копия? Если так — катастрофа.

Нет! Принято за аксиому — Левитан.

«Старая усадьба» — очень похоже. Тембровая разработка зеленого цвета, тысячи его оттенков, каждое деревце словно дышит… Кисть Левитана!

Но это две работы. Где-то еще три.

В моей комнате ничего кроме древних выцветших фотографий. Получается, в других. Где именно?

А если здесь кроме пяти левитановских полотен еще столько же чужих, подделки, копии, дешевки?! Как бы не запутаться.

Так, пока не об этом!

Те две работы в гостиной должны стать моими. Любой ценой. Они из настоящих, слепой бы заметил.

А как же остальное? Или плюнуть?

Неужели ОНА оставит квартиру этой сушеной вобле, Вере Антоновне?!

Служанка, ничтожество, дрянь! Ведет себя так, будто все здесь ей УЖЕ принадлежит!

И зря. Рано раскатала губу. Ох, рано.

Тамара почти упала на скамью. Ноги гудели невыносимо. Она посмотрела на часы и застонала: через полчаса нужно идти. Если они с Динкой опоздают к обеду, Софи им не простит.

Тамара нашла взглядом бегающую по дорожкам парка племянницу, Крыса, преданно державшегося в кильватере, и раздраженно фыркнула: вот уж сладкая парочка!

Напакостили и в ус не дуют. Динка держится как партизан — не била она вазу и все. Да, бежали они с Крысом мимо, но и только. При чем тут ваза?!

Тамара сдвинула брови: неприятная сцена вышла, что и говорить.

Расстроенная Софи ушла в свою комнату. Вера Антоновна демонстративно понесла ей лекарство. Наталья громогласно предлагала свою помощь по дому. Элечка сочувственно ахала-охала, Тамара едва не стукнула ее по спине за лицемерие. Ягудин кротко таскал мимо них грязную посуду на кухню.

А этот… с именем… даже не соизволил носа высунуть в коридор. Тамара потом заглянула в гостиную: недавний попутчик стоял перед картинами, задумчиво рассматривая их. Сунул руки в карманы и покачивался с пяток на носки. И на нее взглянул совершенно равнодушно. Будто и не…

Тамара жарко вспыхнула и рванула ворот футболки: лучше и не вспоминать!

Не вспоминать не получалось, хоть плачь. Тамара и сейчас чувствовала свежий, слегка горьковатый аромат чужой туалетной воды. Странно волнующий запах дорогого парфюма.

Внезапно стало обидно за Лешку Сазонова. Почему-то Тамара совсем не помнила, чем Лешка обычно пользуется. Или ничем?

Тамара невольно поежилась: она и чужие руки до сих пор чувствовала. Прохладные жесткие пальцы, сжимающие щиколотки. Их бережное щекотное касание, когда Электрон смывал кровь с лица и шеи. Смугло-розовую щеку рядом. И насмешливый взгляд прозрачных зеленых глаз.

Позволить стянуть с себя пижаму?!

Идиотка. Слабоумная идиотка.

Черт! Черт! Черт!

Тамара растерянно рассматривала осколки какой-то замысловатой фарфоровой фигурки: как она могла смахнуть ее с полки?! Ведь просто шла мимо!

Девушка машинально потерла висок, ей вдруг показалось, что кожи что-то коснулось. Тамара как тонкий свист услышала.

Или это комар? Какая-то мошка? Странно, до вечера еще далеко…

В гостиную влетела раскрасневшаяся Элечка и удивленно вскрикнула, увидев осколки. Тамара помрачнела и неубедительно сказала:

—Сама не знаю, как получилось.

Вошедшая следом Наталья поставила на стол плетенку с тонко нарезанным хлебом. Обернулась, охватила взглядом сразу обеих девушек, жалкие остатки фарфора на полу и удовлетворенно заметила:

—Так-так-так, поздравляю. Любимая композиция Софи — пастушка со свирелью.

—Это не я, — испуганно пискнула Элечка и почти отбежала от места преступления.

Будто не услышав, Наталья сообщила:

—Она из Германии. Софи сама выбирала. Подарок мужу к пятидесятилетию.

Наталья так запросто произносила «Софи», будто о ближайшей подруге говорила. Однокласснице или однокурснице. В крайнем случае, они вместе когда-то в классики прыгали. В одном дворе росли.

Тамара неожиданно разозлилась и решила отныне называть Борщевскую только по имени отчеству. Софьей Ильиничной. Чтобы не иметь ничего общего с этой лицемерной грымзой в асфальтовом костюме. От Натальи даже пахнет чем-то таким…

Бензиновыми парами, вот чем! Как от машины. И голос у нее без всякого выражения. У робота больше эмоций.

Решено — исключительно Софьей Ильиничной.

В конце концов, она ровесница Тамариной бабушки!

Вера Антоновна внесла парующую супницу, и в комнате повисла напряженная тишина. Слегка затхлый воздух словно наэлектризовался, только что искры не проскакивали.