Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана

— Да спрятался он куда-нибудь, — предположил я.

— Ничего подобного. Я знаю все места, где они прячутся. Везде смотрела — под вещами, за вещами, в самих вещах. Потом даже включила электрооткрывалку для консервов. Для Арчи это всегда было сигналом: «Кушать подано».

— Может, выскочил из квартиры?

— Но как? Окно было закрыто, дверь заперта. Да оттуда сам Джон Диксон Карр[8] не выбрался бы.

— Говоришь, и дверь была заперта?

— Накрепко. Я всегда запираю на два замка, когда ухожу, а замки у меня сам знаешь, какие, звери, а не замки. Это ты научил меня внимательно относиться к замкам. Да, и еще заперла на третий, полицейский, фирмы «Фокс». Точно помню, что заперла, потому, что когда вернулась, мне пришлось отпирать все до единого.

— Ну, может, он выскользнул, когда ты уходила? Или, наоборот, когда пришла?

— Я бы заметила.

— Но ты сама сказала, что пропустила больше, чем обычно, отмечала полнолуние. Может…

— Ну, не настолько же я была пьяна, Берн.

— Ладно, проехали.

— И потом, он вообще не имеет такой привычки, выскакивать за дверь. Ни один из них никогда даже не пытался. Послушай, я буду гнуть свое, а ты — свое, Берн, но это простое сотрясение воздуха и никуда нас не приведет. Потому как я точно знаю, что кота украли. Они мне звонили.

— Когда?

— Не знаю. Не помню, когда вернулась домой, не знаю, сколько времени искала Арчи и гудела этой самой открывалкой. Потом у меня оставалось немного бренди, и только я налила себе капельку и присела, как зазвонил телефон.

— И что?..

Она снова подлила себе немного виски, поднесла рюмку ко рту, а потом вдруг спросила:

— Берн! А это, случайно, не ты, а?

— Не понял?

— Я хочу сказать, может, это была шутка, которая зашла слишком далеко? И если да, то лучше скажи мне прямо сейчас, ладно? Если скажешь прямо сейчас, обещаю, что не буду сердиться. Но если не скажешь, считаю себя свободной от всех обещаний.

— Так ты думаешь, это я взял твоего кота?

— Да нет, не думаю. Не думаю, что ты способен на такого рода долбаные шуточки. Но люди иногда совершают очень странные поступки. К тому же кто еще, как не ты, может отпереть все эти замки, а потом, уходя, снова запереть? Вот я и хочу, чтоб ты просто сказал: «Да, Кэролайн, это я взял твоего кота» или: «Нет, ты, маленькая идиотка, я и не думал брать твоего кота», и я на этом и успокоюсь…

— Нет, ты, маленькая идиотка. Я не брал твоего кота.

— Слава Богу. Вернее, не совсем. Потому как у тебя кот бы был в полном порядке. — Она взглянула на рюмку в руке так, словно видела ее в первый раз. — Это что, я себе налила?

— Угу.

— Совершенно не соображаю, что делаю, — вздохнула она. — Так вот, раздался телефонный звонок.

— Да. Расскажи мне об этом.

— Не поняла, кто это был, мужчина или женщина. Может, мужчина, который нарочно старался говорить тоненьким голоском, или же женщина, пытавшаяся говорить грубым хриплым голосом, не знаю. Не скажу. Но кто бы он там ни был, акцент у этого типа был точь-в-точь как у Петера Лори,[9] только поддельный. «Кы-ы-сса у нас-с», вот такой акцент.

— Именно это он и сказал? «Кы-ы-сса у нас-с»?

— Ну, или примерно это. И что если я хочу снова ее увидеть, то «ля-ля-ля, ля-ля-ля, трали-вали и т. д.»

— Что это значит, «ля-ля» и «трали-вали»?

— Ты не поверишь, Берн.

— Просил денег?

— Четверть миллиона долларов. Или я больше никогда не увижу своего кота.

— Четверть… чего?..

— Миллиона долларов. Именно. Ты не ослышался.

— Двести пятьдесят тысяч?

— Долларов, именно.

— За…

— За кота. Именно.

— Да будь я распоследним…

— Собачьим сыном. Именно. Я тоже.

— Нет, послушай, это безумие какое-то! — сказал я. — Прежде всего, ни один кот на свете не стоит таких денег. Он что, какой-то особенный?

— Возможно, но что с того? Ведь потомства от него все равно не получить.

— И потом, он же не телезвезда, как, к примеру, Моррис.[10] Простой, обыкновенный кот.

— Мой кот, — заметила она. — Животное, которое я люблю.

— Дать платок?

— Господи, какая же я идиотка!.. Нет, никак не могу успокоиться. Дай платок. Где мне взять четверть миллиона долларов, Берн?

— Может, начать сдавать пустые бутылки?

— И накопить, да?

— Курочка по зернышку клюет. Нет, это просто безумие! Кому только в голову могло прийти, что у тебя могут быть такие деньги? Да, у тебя славная уютная квартирка, но ведь Арбор-Корт и Двадцать вторая это не «Шарлемань», верно? И вот кто-то отпирает дверь в эту квартиру, входит, потом выходит и запирает ее за собой… Нет, как-то в голове не укладывается.

— Да уж.

— У кого еще ключи от твоей квартиры?

— Только у меня.

— А как насчет Рэнди Мессинджер?

— Ну, она никогда не стала бы делать такую подлянку. И потом, этот замок, «Фокс», новый и появился уже после того, как наша любовь сошла на нет. Да ведь ты сам мне его ставил, помнишь?

— И ты точно заперла его, когда уходила, а потом, вернувшись, отперла?

— Совершенно точно.

— Может, все-таки не до конца провернула ключ, язычок соскользнул и…

— Да нет, Берн, точно тебе говорю. Замок был заперт, и мне пришлось отпирать.

— Так значит, Рэнди можно исключить из числа подозреваемых?

— Она вообще на такое не способна.

— Ладно. Но ведь кто-то мог сделать дубликат с ее ключа. Кстати, а мой наборчик не пропал? — Я пошел и проверил, и набор оказался в целости. Я вернулся и заметил свой атташе-кейс, прислоненный к дивану. Если продать его содержимое по полной рыночной стоимости, то удастся выручить примерно две пятых той суммы, которую просят за бывшего в употреблении бирманского кота.

О, Господи, подумал я.

— Прими пару таблеток аспирина, — сказал я Кэролайн. — А если хочешь еще выпить, советую добавить горячей воды с сахаром. Будешь лучше спать.

— Спать?

— Ага, и чем скорее ты уснешь, тем лучше. Можешь ложиться на кровать, я посплю на кушетке.

— Ой, не валяй дурака, Берн, — сказала она. — Я вполне могу поспать и на кушетке. Но только этого все равно не будет, потому что ложиться я не собираюсь и оставаться у тебя просто не могу. Они обещали позвонить утром.

— Вот поэтому я и хочу, чтоб ты легла. Тогда наутро голова у тебя будет ясная.

— А знаешь что, Берни? Хочешь, поделюсь одним секретом? Никакой ясной головы утром у меня не будет. Она будет как футбольный мяч, по которому только что врезал Пеле.

— Ну что же, — заметил я, — хоть моя будет ясная. Одна ясная голова все равно лучше, чем ни одной. Аспирин в ванной, в аптечке.

— Самое подходящее для него место. Могу побиться об заклад, ты из тех типов, кто держит молоко в холодильнике, а мыло — в мыльнице.

— А пока я приготовлю тебе горячий пунш.

— Ты что, не слышал, что я сказала? Я должна быть дома. Утром они будут звонить.

— Позвонят сюда.

— Но с чего это они будут звонить сюда?

— Да с того, что у тебя нет четверти миллиона долларов, — ответил я. — Кто, скажи на милость, мог спутать тебя с Дэвидом Рокфеллером? Тот, кто хочет получить за Арчи такой жирный куш, очевидно, предполагает, что ты можешь украсть эти деньги. А это, в свою очередь, означает следующее: им известно, что у тебя имеется друг, специализирующийся по этому делу. А это значит, они позвонят сюда. Так что давай-ка, выпей вот это. Прими аспирин и отправляйся в постель.

— Но я не захватила пижамы. У тебя найдется что-нибудь вроде рубашки, в чем можно спать?

— Конечно.

— И спать что-то совсем не хочется. Уже предвижу, как буду крутиться и вертеться, стараясь уснуть.

Минут через пять она уже храпела.

Объявление на прилавке гласило, что пожертвование должно составлять два доллара пятьдесят центов. «Жертвуйте, кто сколько может, больше или меньше, — следовал совет, — но вы обязаны внести свою лепту». Тип, стоявший перед нами, со звоном швырнул на прилавок монету в двадцать центов. Распорядитель принялся было что-то доказывать ему, но наш тип, по всей видимости, был не слишком расположен вступать в дискуссию.

— Читай, что тут написано, сынок, — кисло заметил он. — Куда только ни сунешься, обязательно столкнешься с паразитизмом. Думаешь, у меня в карманах денег куры не клюют? Тебя что, уже наняли на постоянную должность?

— Пока нет.

— Так вот, тогда живи и учись. Я — художник. И эти двадцать центов и есть моя скромная лепта. Или бери и говори спасибо, или в следующий раз больше цента тебе не видать.

— О, но так же нельзя, мистер Тернквист! — возмутился распорядитель. — Иначе у нас весь бюджет полетит к чертям!

— Ты что, меня знаешь?

— Да кто ж вас не знает, мистер Тернквист… — Тяжкий вздох. — Каждый знает.

Он взял монету Тернквиста и дал ему взамен маленький желтый значок на булавке. Тернквист повернулся к нам лицом и вколол булавку в нагрудный карман пиджака из магазина для бедных. Пиджак был какого-то мутно-сероватого цвета и вполне гармонировал с брюками — тоже из магазина для бедных. Потом он вдруг улыбнулся, обнажив желтоватые прокуренные зубы. Еще у него была борода, узенькая, козлиная и какая-то ощипанная, тоном рыжее, чем ржаво-каштановые волосы, причем проблески седины в ней были более заметны. На остальных частях лица красовалась щетина трехдневной давности.