Елена Колина - Наивны наши тайны

Заплетаясь ногами, как жеребенок, Мариша сбежала со второго этажа навстречу гостям.

— Слушайте все! Папино интервью в журнале «Кошка ру»! — восхищенно сияла Мариша. — Папа, а ты уже видел?

— Аск! — ответил Кирилл.

— А вы тетя Аврора? — притоптывая на месте от возбуждения, спросила Мариша. — А почему у вас такое имя? Вас в честь крейсера «Аврора» назвали?

 — Умоляю, только без теть, — испуганно вздрогнув, отозвалась Аврора. — Деточка, Аврора — это богиня утренней зари. — Глупо признаваться, что она была названа именно в честь революционного корабля.

— Малышке, наверное, лет двадцать. Так почему она немедленно объявляет незнакомую, не очень пожилую даму тетей?.. — прошептала она Б. А.

— Откуда мне знать? — удивился он.

— Папа, а я сегодня была в салоне, BMW смотрела... я хочу красную!.. — не унималась Мариша.

Она не обратила на Катю никакого внимания, а Катя посмотрела на Маришу с восхищением — в этом роскошном доме живут роскошные люди, для которых вполне естественно сказать: «Хочу луну с неба, аленький цветочек и красную «тройку» BMW».

Мариша предложила гостям аперитивы, но Аврора не пила из принципа, а Б. А. — от волнения. Но все-таки Аврора приняла от Мариши бокал с мартини — это был настоящий прием, а на приемах всегда все ходят с бокалами и общаются.

В гостиную вошла красивая пара. Игорь, высокийкрасивый-черноволосый, и Ира, высокая-красивая-черноволосая и самая нарядная в этой гостиной. Они были так похожи друг на друга, что их можно было бы принять за брата и сестру, но парадные улыбки, накинутые на лица, как второпях брошенное покрывало, говорили о том, что они вовсе не брат с сестрой, а муж и жена, которые прервали ссору лишь на пороге, еще не успев стереть с лиц выражения злости и раздражения.

Игорь был заметно возбужден.

— Я принес тебе подарок, водку «Дипломат» и картошку с селедкой на закуску! — Игорь преподнес Кириллу искусно выполненный восковой муляж. Восковую водку немедленно хотелось выпить, а селедку съесть.

Ира пристально оглядела стол, гостей и Ларисино платье, взяла бокал, налила тоник и собиралась отойти от столика с напитками, но, поймав напряженный взгляд мужа, мягким любовным движением плеснула себе джина.

— Аврора, давайте я не буду вам никого представлять, — предложил Кирилл с видом благовоспитанного мальчика. — Тогда вы сможете обращаться ко всем на «эй, ты!».

Б. А. укоризненно покачал головой и взглядом указал Авроре на Таню, высокую женщину с пепельными кудрями вокруг нежного большеглазого лица. Поэтически настроенные люди называют такие лица ангельскими, но ведь и ангельские лица прорезают морщинки и портят неприятные припухлости, и как бы эти поэтически настроенные люди назвали сорокалетнюю Таню — бывший ангел?

Бывший ангел весь струился, очевидно, считая, что у ангелов не бывает возраста: сверху нежно-розовые газовые волны шали, снизу темно-розовые шелковые волны широкой юбки.

— Таня, давняя подруга нашей семьи, актриса.

Б. А. не ожидал когда-либо увидеть Таню, но почти не удивился. С самого первого мгновения, проведенного в доме сына, Б. А. чувствовал себя как-то странно, вне времени. Словно все это либо произойдет завтра, либо уже было вчера, но никак не происходит сейчас. Как во сне. И почему-то его не оставляло чувство, что ему не стоило заходить в этот сон.

— А это Кирочка, Танина дочь, — поспешно сказал Кирилл. — Кирочка, познакомься.

 Маленькая тощенькая Кирочка вежливо улыбнулась тонкими, как ниточка, губами.

«Нужно подбодрить этого оловянного солдатика», — подумала Аврора и самым своим ласковым голосом — обычно она использовала его для беседы с детьми — сказала:

— Вы напоминаете балерин Дега, у вас такие же тонкие черты и хрупкие плечики... Кем вы собираетесь стать, дружочек?

Кирочка молчала. Молчала и смотрела на Аврору. Какова? Нужно иметь достаточно мужества, чтобы не ответить на благожелательный вопрос взрослого человека, а уж не ответить Авроре было и вовсе необычно.

Аврора обиженно выпятила губы и надулась. Большей частью ее любили, уважали и отчетливо отвечали на вопросы.

...Каждый человек чем-нибудь гордится, например собой, или своими детьми, или своей собакой. Удачный кафель в ванной, платье от Балансиага, кандидатский диплом — мало ли предметов для гордости. И Аврора тоже гордилась, вернее, жила с постоянным ощущением своей особенной судьбы.

Дело в том, что в Аврориной квартирке когда-то давно обитала ее старшая сестра, очень бойкая барышня с ярко выраженными художественными пристрастиями. Сестра была знакома решительно со всем Питером, и среди «всего Питера» действительно были тогда еще просто юные непризнанные поэты, писатели и художники, а в будущем — питерская слава. Поэты, писатели, художники бывали у сестры, разговаривали, пили вино, читали свои произведения и смеялись, а маленькая Аврора по очереди сидела на коленях у будущих знаменитостей и ни за что не соглашалась идти спать. Позже поэты,

писатели и художники уехали за границу и стали знаменитыми или остались и стали знаменитыми, и когда, через много лет, старшая сестра умерла, именно Аврора сделалась почти единственной из тех, кто помнил о том, как поэты, писатели и художники пили вино, читали стихи и смеялись. Аврора гордилась достижениями всех своих знакомых знаменитостей, но особенно трепетно относилась к великому питерскому Поэту, равному, как она считала, самому Пушкину. Она вспоминала Поэта профессионально — в прессе, на радио и однажды даже на телевидении, после чего стала считать себя почти телезвездой. За долгие годы она добавила к своим воспоминаниям много разных подробностей. Единственное, о чем Аврора всегда забывала упомянуть, — что Поэт, очевидно, был большим другом детей, потому что самой Авроре во времена близкого общения с ним было не больше восьми-девяти лет. Никто и не заметил, что Аврора невзначай совершила истинный подвиг любви — слегка разминувшись с Поэтом во времени, она сделалась его современницей, прибавив себе лет пятнадцать. Лишь бы быть рядом с ним, хотя бы в собственных воспоминаниях. В квартирке за прошедшие со времен визитов Поэта десятилетия ничто не изменилось. Аврора жила среди священных предметов: вот стул, на котором сидел Поэт, вот карандашный рисунок Поэта на буфете, а вот и винная бутылка с написанным на этикетке рукой Поэта четверостишием. Но ведь он и чай здесь пил, не мог не пить. Тогда почему бы не из этой, к примеру, чашки?. . Выходило, что мемориальным в ее доме было все, включая и саму Аврору.

 Мог ли Поэт представить, что где-то в огромном мире затерялась эта крошечная квартирка, где десятилетиями жила память о его мимолетном присутствии?

Ну, Поэт, наверное, мог, а вот обычные люди ничего не знают друг о друге. Быть огоньком, мягко горящим в чьей-то душе, даже не подозревая об этом, — это так волнующе и загадочно, а с другой стороны, почему бы и нет — ведь в нашей душе тоже обязательно живет Некто, к примеру, образ первой любви из детского сада, и он, этот образ, никогда об этом не узнает...

Ну а в Аврориной душе жил Поэт.

Б. А. подозревал (конечно, из ревности), что ребенок Аврора была знакома с Поэтом не очень близко. Бывали минуты, когда он, выступая совсем уж мстительным ревнивцем, думал, что знакомство ребенка Авроры с Поэтом было такого рода, когда один человек знаком с другим, а этот другой с ним — нет.

Опять же к тому, что мы порой не знаем ничего о других людях, даже о самых близких, — у Б. А. была от Авроры тайна. Он считал (возможно, из ревности), что для гения, равного Пушкину, Поэт писал немного слишком сложно, и что он, Б. А., пожалуй, все-таки больше любит Пушкина, тем более раз уж они равны... А из современных — Самойлова и Слуцкого. Но это было тайной, особенно Слуцкий.

Б. А. послушно читал Поэта вслух по требованию Авроры и про себя — под пристальным контролем Авроры. Ему вообще пришлось смириться с постоянным присутствием Поэта в их жизни — что же ему оставалось, ведь Аврора предпочла бы витающую по ее квартирке тень Поэта любой реальности, тем более такой несовершенной реальности, как Б. А. А он был ужасно несовершенной реальностью, о чем Аврора без устали ему и сообщала.

Итак, Аврора была не одна — с ней всегда был Поэт. Племянник, например, специально приводил к ней своих знакомых и представлял ее так: «Моя тетка — культурный раритет, была лично знакома с Поэтом». Знакомые мгновенно смущались и начинали следить за осанкой, и Авроре это было приятно — не за себя, а за Поэта.

...Так что Кирочкино спокойное равнодушие было ей непривычно, и она почувствовала себя неуютно. Похоже, ее поставили на место, и в душе Аврора ужасно растерялась.

— К столу, прошу всех к столу, — громко позвала Лариса, проходившая мимо с полной вазой цветов. Пышный розовый георгин мазнул Кирочку по лицу, но девушка не ойкнула, не улыбнулась и не нахмурилась — у нее было почти лишенное мимики лицо. Такое бесстрастное личико могло принадлежать не юной девушке, а взрослой, бесповоротно взрослой женщине, какой далеко не каждой удается стать. А вот Кирочке удалось.