Алена Смирнова - Подруга мента

— Что приводит женщину в рекламу? Ах, Валентин Петрович, это клубок неоднозначностей.

Я тряхнула головой и уставилась ему в глаза. Нечистыми они были. Ну, тем более получи.

— Проблемы, знаете… Папа у меня алкоголик, запойный алкаш. С его стороны родственников нет.

Валентин Петрович брезгливо пригорюнился.

— А у мамы есть старшая сестра, она с нами живет. Только она дурочка.

Спрятал губы в кулак? Добивай его, Поля.

— Моя мама раньше тоже дурочкой была, но ее вылечили…

Хрюкнув «Пардон», он выскочил из столовой. Я перевела дух.

Вернулся он минут через пять, спокойным, деловитым и развязным, что означало — церемонии окончены. Ну, к делу.

— Давайте не будем больше о вашей семье, Ольга. Заигрывать с вами я не рискую. Но по поводу изготовляемой вами рекламы и ее заказчиков у меня есть насущные вопросы.

— Рекламодателей я не обсуждаю, Валентин Петрович.

— А в знак благодарности?

— За что? «За приют, за ласку»?

— С наследственностью у тебя, вроде, все отлично, артистка, — процедил он.

— Да, не жалуюсь. Но отчего бы не повеселить вас? В знак благодарности…

Терять мне было нечего, кроме зубов. Сейчас брызнут в разные стороны. Чего он добивается? А от чего умерла Лиза? Мы вообще в рекламе или в шпионском ведомстве работаем? Одна уже отработала, впрочем. Но заказчика не выдала, судя по тому, что ко мне привязались. Валентин Петрович пристально меня рассматривал. Потом сменил гнев на милость:

— Сколько же вам платят, Ольга Павлова, за похвальную вашу стойкость?..

Его перебил журчащий зуммер. Он вытащил из расшитого сентиментальными незабудками нагрудного кармана прибор внутренней связи, послушал, поднял брови и удивленно сказал:

— Проводи в кабинет. И пришли в столовую Олега, пусть с гостьей в картишки, что ли, перекинется.

И уже мне:

— Не беспокойтесь, Ольга, это пока действительно будут карты.

Почти сразу дверь распахнулась перед типичнейшим амбалом-охранником. Он шагнул вперед, и из-за него вынырнул… мой муж, бывший, пусть бывший, но он меня нашел.

— Ты в порядке, детка? — спросил он.

Я кивнула.

— Олег, свободен, — почему-то отменил азартное развлечение Валентин Петрович.

И, совершенно обескураженный, удалился с мужем в кабинет.

— Полина Аркадьевна, голубушка, почему вы меня не предупредили? — допытывался Валентин Петрович, однако, заметно изменившимся тоном. — А я ведь собрался обсудить условия, на которых можно поручить вам заказ. Обратил внимание на талантливые материалы госпожи Павловой и мечтал о сотрудничестве. Как замысловато иногда шутит с нами жизнь. Проверяешь журналистку на умение хранить коммерческие тайны рекламодателя, а она — супруга такого уважаемого человека

— И умеет хранить? — усмехнулся муж

— Кремень, — кисло польстил Валентин Петрович.

Я поднялась:

— Спасибо, Валентин Петрович.

— Бог с вами, какие мелочи!

Этот мерзавец чего-то ждал. Ах, да, ручку поцеловать. Этикет. Как хотелось врезать ему. Но сдержанность — второй дар небес мне. После несдержанности.

Мы направились по ухоженной аллейке к выходу с участка, за нами маячила пара телохранителей мужа

— Где это? — шепнула я.

— Потерпи.

Ого, размаха он не утратил. За воротами в наступающих сумерках утопали три иномарки. Я окончила школу на двойки, но то была его школа. Получалось, что Валентин Петрович рыбина еще та, и с мужем они плавают в разных бизнес-прудах.

— Ты много ему за меня должен? — вспомнила я былую терминологию и замашки.

— Выкручусь, если ты не застряла костью у него в горле.

— Интересно, как бы меня выпихнули из этой крепости?

— Там сзади калитка в стене. Через нее вперед ногами.

— Настолько серьезно?

— Я тебя предупреждал, нарвешься. Если бы было несерьезно, он бы тебя в ресторане покормил.

— Как ты его вычислил?

— Дома поговорим.

Бог мой, черт, дьявол, кто-нибудь, я сегодня доберусь к Измайлову? Но коли муж сказал: «Дома», — значит, до него и промолчит. Муж. Не я. Чуть-чуть тишины, и вдруг я против воли загоготала. Истерику снимают пощечинами, так что риск известный был. Но остановиться у меня не получалось.

— Спятила? Хотя тебе сегодня досталось.

— Нет, я не про эту мерзопакость… Я про «уважаемого человека».

— Ты, Поленька, не зарывайся.

— Да послушай меня. Когда такие, как Валентин Петрович, киоски держали…

— Откуда сведения?

— Интуиция, ха-ха-ха…

— Полина!

— Все, все. В общем, была у меня знакомая. Выскочила замуж лет в семнадцать и зажила настоящей барыней. То есть, подвыпив вечером с сестренкой и ее благоверным, шли они ликерчику прикупить. А тверезый муж под одно, как говорится, навещал свои точки. Ему тогда улица принадлежала еще не целиком, и хорошим тоном считалось облагодетельствовать конкурента, отовариться у него.

— Поля, детка…

— Перестань, белый воротничок, ты деньги компьютером делал. А они утюгом и ломом. Но я о другом. Девицу и ее сестру пустили с заднего киоскового хода к широкому выбору, а муженек тем временем базарил с владельцем возле окошечка. И, прикинь, девочки с продавщицей не поладили. Не прогнулась, видно, по ранжиру труженица. Дошло у них до драчки. Метелят они друг друга, а юная леди и думает: «Что я делаю, я не должна, я права не имею… Ведь я жена такого уважаемого на этой улице человека…»

Он ничего не сказал, сидел и смотрел на меня. А его шофер и телохранители извивались от хохота.

— Прости, — вздохнула я.

И он, как недавно Измайлов, улыбнулся:

— С возвращением.

Потом тихо и сухо велел своим:

— Молчать.

И опять воцарилась тишина в короне из черных ониксов богатства одного и бедности других.

Я отвлеклась видом из окна. Мы мчались от дворцового поселения тех, кто не только делал, но и продолжал делать основные свои деньги утюгом и ломом. Ну, нынче, наверное, пистолетом. И меня, и его, бросившегося на зов: «Это Полина, спаси», караулила скелетина с косой. Я убила Юрьева, потом мужа и себя… И полковник Виктор Николаевич Измайлов не в силах был предотвратить грядущего.

— Зачем ты приехал за мной? — приникла я к его уху.

— Если не догадываешься, на тебя и слов не стоит тратить.

— Мы в разводе.

— А при чем тут развод?

— Из-за Севы?

— А при чем тут Сева?

— Из-за себя?

— И я тут ни при чем.

Поди пойми его. Только я сегодня уже так находилась, набегалась и наездилась, что отправляться на поиски понимания была не в состоянии.

Обиталище мужа хотя бы внутри отличалось от всех остальных — я постаралась. После унылой магазинности обстановки Валентина Петровича здесь было классно. Мы поднялись наверх и направились в небольшой зал для своих, который, словно друг, утолял любые сплины. Потому что был доверчиво уютен. Дальше продолжать бахвалиться своими дизайнерскими подвигами неловко, если учесть, что я вытворила. Двери всех спален выходили в этот зал, следовательно, и попасть в него можно было только через одну из них. Мы воспользовались хозяйской, как проходной. Меня уже давно угнетал наряд с плеча Валентина Петровича, и безумно жаждалось переодеться. В спальне я бросилась к шкафу, распахнула его и лишь тогда вспомнила, что мои вещи в другом месте. Я не покраснела — побагровела. Но, покаянно оглянувшись на мужа, обнаружила, что он смущен еще больше меня, хулиганки.

— Извини, детка, я не монах, не евнух.

Да, на плечиках болтались три вечерних платья и несколько халатов разной длины. Никогда бы не облачилась в подобный отврат.

— Ты меня извини, не знаю, как получилось. Так хотелось избавиться от того, что на мне… Я машинально. Автоматически.

Я захлопнула дверцы, и, не глядя друг на друга, мы поплелись к своей цели. В том, что у него есть женщина, я не сомневалась. «Не монах, не евнух», — это слабо сказано. Но наличие мадам, заполняющей гардероб, было открытием, и оно меня почему-то покоробило. Уж не думала ли я, что он всю жизнь будет за мной бегать и звать назад? Еще женится, детей наделает… Однако к мысли о такой перспективе нужно было привыкнуть.

— Дама сегодня придет? — спросила я.

— Останешься? — обрадовался он.

— Нет, конечно, просто сцен не терплю.

Видимо, мое «конечно» его зацепило и царапнуло.

— Дама будет, но попозже.

— Хорошо. Может, расколешься, как ты вычислил Петровича?

Он достал из бара коньяк, мартини, лимон, ледок. Все как положено.

— Давай выпьем за твое освобождение.

— Давай. Спасибо тебе. Ты когда-то говорил, что согласие выпить с человеком — признак доверия к нему. А предложение выпить — признак либо симпатии, либо подлости. Вот я нынче по-всякому напиваюсь.

— Бывают такие насыщенные дни, — оттаял он. — Ты не отдаешь себе отчета, Поленька, насколько удачлива. Автоответчик у меня с определителем последнего номера, а после тебя никто не звонил. Так что вычислить Петровича было делом плевым. И «отдал» он тебя без сопротивления.