Наталья Александрова - Лямур, тужур и абажур

Как отдыхать с мамой, Маша понятия не имела. В те короткие часы, что они проводили вместе дома, мама вечно выглядела хмурой и озабоченной, часто разговаривала по телефону отрывистыми фразами и допоздна просматривала какие-то бумаги. Маша своим детским умом понимала ясно, что там, в лесу, среди деревьев и трав мама была бы неуместна. Там люди гуляют расслабленно, с улыбкой на лице вдыхают воздух, напоенный ароматом нагретой сосны. Или присаживаются на бревнышке, подставив лица неяркому лесному солнышку. Маша не представляла свою мать в простом летнем платье в цветочек, она привыкла видеть ее всегда в деловом костюме.

Об отце Маша не вспоминала, не было в ее жизни такого понятия. К тому же мама так часто твердила, что Маша была не нужна ему с самого начала, что девочка наконец уверилась, что мать права.

Скандал разразился, когда Маше было тринадцать лет. Маме на работу позвонила какая-то женщина, представилась женой ее бывшего мужа и очень просила, чтобы мама брала с ее мужа поменьше денег – дескать, у них трудное финансовое положение, она сейчас не работает, а у нее, матери, деньги и так есть, она зарабатывает гораздо больше, чем отец ее дочки.

Неизвестно, что ответила ей Машина мама – возможно, стала отнекиваться и объяснять, что денег с Машиного отца она никогда не брала, возможно, грубо обругала – она это умела. А скорее всего, просто повесила трубку. И поехала к бабушке, потому все происходило во время весенних каникул, и Маша жила там. Мама приехала днем, уйдя с работы, что было делом неслыханным.

Ух как она кричала! Оказывается, бабушка все это время поддерживала связь с Машиным отцом, рассказывала о Машиной жизни, показывала фотографии, брала у него деньги, на которые покупала Маше одежду и подарки вроде бы от себя. Бабушка пыталась оправдываться – она ничего плохого не делала, копейки из тех денег себе не взяла, ребенку пыталась жизнь облегчить…

Мать была в такой ярости, что Маше хотелось спрятаться в шкаф, чтобы не видеть малинового лица и капель пота, стекающих по подбородку на воротник очередного делового костюма. Или закрыть глаза и очутиться далеко-далеко от этой комнаты, которую Маша так любила, от воплей матери, ее колючего ненавидящего взгляда, ее ранящих слов.

Бабушка внезапно махнула рукой и села на диван, напряженно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Чтобы я тебя больше возле ребенка не видела! – отчеканила мать холодным голосом, внезапно успокоившись. – Не смей даже звонить! Знать тебя не желаю!

Бабушка ничего не ответила, она сидела бледная, и губы ее дрожали.

Мама схватила Машу за руку и ушла. Всю дорогу они молчали, Маша боялась сказать хоть слово. Дома мать собрала все подарки, что Маша получала от бабушки за много лет и выбросила их в мусоропровод. Маша снова не посмела перечить.

– Чтобы больше не смела ходить к этой… к этой… – мать сделала над собой явственное усилие, чтобы не сорвалось бранное слово.

«Как они мне все надоели! – думала Маша, лежа ночью без сна. – Все время врут, уже невозможно понять, как же все обстоит на самом деле. Был ли он вообще – мой неизвестный папа? Если он есть и живет в нашем городе, отчего бабушка никогда о нем не говорила? Тоже врала…»

После того случая мама накупила Маше всевозможных тряпок, а также плеер, компьютер и еще многое другое. Теперь она никогда не отказывала Маше в деньгах, только просила сказать, на что они нужны. Деньги у мамы водились, она отлично зарабатывала, они поменяли квартиру, купили новую мебель, плазменный телевизор и музыкальный центр. Машина маме не требовалась, теперь каждое утро у подъезда ее ожидала служебная «Ауди» с водителем – солидным немногословным Михаилом Петровичем. Мама работала главным бухгалтером крупной торговой фирмы и буквально пропадала на службе. Но Маша не была предоставлена самой себе, мама нашла женщину, которая убирала квартиру, готовила и даже встречала иногда Машу, когда она возвращалась домой после художественной школы.

Это тоже было новшеством. Маша с детства хорошо рисовала – привыкла проводить долгие часы одна с альбомом и красками. Поначалу мама и слышать не хотела о рисовании – баловство это, несерьезное занятие, но после разрыва с бабушкой вдруг уступила.

Летом мама отправляла теперь Машу на теплое море – в Болгарию или в Турцию, на зимние каникулы – в Европу. Маша повидала много красивых городов, жизнь вообще повернулась к ней яркой стороной. А про бабушку она забыла. Просто все, связанное с бабушкой, вылетело у нее из головы.

– Простить себе не могу, что была такой скотиной. – Маша отпила остывший кофе и поморщилась, – просто наваждение какое-то на меня нашло, как будто одурманили…

– Ты давай покороче, к кулону переходи, – посоветовала я, поглядев на часы – как бы не опоздать…

Прошло два или три года, продолжала Маша, и как-то в доме раздался звонок. Звонила бабушкина старинная и очень близкая подруга тетя Валя. Ни о чем не спрашивая, она сухо сообщила, что бабушка очень больна и хочет видеть Машу. И пускай Маша поторопится, потому что промедление смерти подобно.

Маша прижала к груди пикающую трубку и села в прихожей прямо на пол, стараясь унять колотящееся сердце.

– Ты чего, Маш? – выглянула в прихожую домработница Дарья Ивановна. – Кто звонил-то?

– Да так… – выговорила непослушными губами Маша, – мальчишки из школы.

Дарья Ивановна скрылась на кухне, она в дела хозяев никогда не вмешивалась, у нее своих забот хватало. Зять с дочкой все время ссорились, раза два в неделю крупно скандалили и даже били посуду. Дарья Ивановна отдыхала в тишине Машиной квартиры от криков, жалоб соседей и визитов участкового.

Маша полетела к бабушке и застала ту – слабую, страшно похудевшую, с седым ежиком волос на трясущейся голове. Она долго плакала, стоя на коленях возле кровати, а бабушка гладила ее по голове и шептала, что все пройдет, а сейчас Маше нужно успокоиться, потому что бабушка хочет с ней серьезно поговорить.

– Ты уже взрослая, – сказала бабушка, – паспорт получила. Пора и тебе все узнать, сама потом будешь решать, кто – прав, а кто – нет.

Она рассказала, что Машины родители поженились молодыми и знакомы-то были недолго. Поэтому и не успел Володя как следует свою невесту узнать. А у нее характер такой, что ни замуж выходить, ни детей рожать ей вообще не следовало. Работа у нее ответственная, справляется отлично – вот и слава богу, работай себе да радуйся! А семью заводить не стоило, та ей только мешает… Она же не женщина, а калькулятор, отчет бухгалтерский с сухими цифрами. И еще упряма очень, характер твердокаменный. Ничьего мнения не слушает, на чужих ошибках не учится, себя очень высоко ставит, считает непогрешимой. И два цвета только признает – черный да белый, никаких полутонов. Дорогу – только прямую, никаких там тебе хитроумных поворотов да сглаживания острых углов. Может, при ее работе такой характер и хорош, а уж в семейной жизни… Ни один мужик такую жену долго не вынесет, разве уж совсем завалящий подкаблучник.

Машин отец не такой оказался, он поначалу-то веселый был, ласковый, песни пел, на гитаре играл. Да только как стали они ссориться – да ладно бы еще так, по мелочи, как говорят, милые бранятся – только тешатся. Так нет, у Анны характер тяжелый, уж если поссорится, то ни за что первая к мужу не подойдет. Будет молчать весь вечер, а молчание такое тяжелое, как будто утюг чугунный на темечко положили. Может два дня не разговаривать или редкие слова сквозь зубы цедит. Какой мужик такое одобрит? Вечно себя виноватым чувствовать, когда и грехов-то нету… Мужику ласка требуется, слово душевное, поцеловать да по головке погладить… Ну, а когда дома такого нету, то всегда найдется какая-нибудь, кто поглядит ласково да приголубит сердечно…

В этом месте бабушка закашлялась и долго сидела, откинувшись на подушки, держа Машу за руку, потом заговорила снова.

– В общем, ничего такого и не было с Володей. Ну, завел какую-то девчонку молоденькую, гулял с ней да в подъезде целовался – по тем временам места для встреч трудно найти было. Анне, ясное дело, быстро донесли, она и разбираться не стала: выставила чемодан на лестницу – духу твоего, сказала, чтоб не было, и дочку никогда больше не увидишь, сама проживу и помощи от тебя никогда в жизни не попрошу! Он – ко мне, вот тут на этом диване прямо головой о стенку бился, виноватил себя как мог, а я считаю – не права Анна была тогда. Тебе всего полтора года исполнилось, несправедливо это – ребенка отца лишать. Но Анна сказала – как отрезала. Один раз решила – и на всю жизнь, меня и слушать не стала. А папа твой погоревал, да и уехал в Сибирь деньги зарабатывать. Лет через пять вернулся, зашел ко мне, и решили мы с ним, что все подарки, что он тебе купит, вроде как от меня будут. И подкормлю тебя на его деньги, на мою-то пенсию не больно разъешься. Так и жили. У него другая жена тогда появилась, вроде бы ничего они жили, только детей не народилось, а он хотел. А потом что-то не заладилось у них с женой, и решила она ему напоследок гадость сделать. Володя-то все ей рассказал про то, что Анна с тобой ему видеться не разрешает, ну и про наш договор… Бабы ужас до чего хитрыми бывают, улестит, да все и выведает, когда он расслабится… Она и позвонила Анне, вроде бы по-хорошему, а на самом деле чтобы напакостить мужу перед разводом. Тоже та еще стерва, Володе на жен не везло.