Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма

Но Леночка, чисто инстинктивно, вновь встал на позиции, чуждые марксистко-ленинской философии.

— Я еще и пуговицы на кофточке расстегну, — пригрозила она, — я вам, гадам, покажу! Будите знать, как надо мной смеяться.

— Ахмед, — обратился Эвенк к выпускнику университета имени Дружбы Народов, — мне срочно нужен женский национальный бедуинский костюм. И чтобы паранджа закрывала лицо полностью, щели для глаз не нужны. Платье черное строгое, вышивка не нужна, из-под подола не должны быть видны ноги. Размером девушка 91–59–90,5 сантиметров. Рост 169. И, наконец, самое главное, чтобы это платье нельзя было снять без посторонней помощи.

— Есть подходящий костюмчик, все как заказывали. Даже перчатки есть, которые нельзя снять без посторонней помощи. Они одеваются под платье и застегиваются на спине. Одно плохо, — тут лицо выпускника университета Дружбы Народов стало грустным, — на рукавах вышивка есть.

— Черт с ними, с узорами на рукавах, — согласился Эвенк, — Если ее не остановить сейчас, то ситуация окончательно выйдет из-под контроля, и будет салют, и будут обмороки.

— Велика Россия, а переспать не с кем — взмолилась Леночка опустив юбку и встав по стойке смирно, — В жизни иногда приходиться сталкиваться с событиями странными и даже бессмысленными, например, реклама водки, чьё предназначение нам понять не дано. Пусть мне будет и скучно и грустно, и некому будет помять мои пролетарские груди, но я буду вести примерно. Не надо надевать на меня бедуинский национальный костюм, изверги. Но моя месть будет страшной. Этот вопиющий случай принуждения одеть меня в бедуинский костюм должен получить общественную оценку. Знайте, когда-то я подсыпала псковскому олигарху в презервативы песчинки. К счастью для меня он старался не обращать внимания на неприятные ощущения, и объяснял все отдаленными последствиями перенесенной гонореи. Осмелев, я перешла на толченое стекло. Только после этого он всерьез взялся за лечение отдаленных последствий гонореи и разрешил мне на некоторое время вернуться домой к маме.

— У меня уже был с тобой тяжёлый разговор о твоем моральном облике, — напомнил Леночке Эвенк, — тогда тебе повезло, ты и псковский олигарх оказались по разные стороны презерватива. В этот раз так легко не отделаешься.

— Да что ты на меня набросился? — задрожал голос Леночки, — Что вы все меня пугаете? Я и так уже несколько лет от постоянной тревоги заснуть не могу. Я постоянно боюсь чего-то, мне все время страшно.

— Лена, очень важно, что вы это понимаете, — сказал ей Рабинович, — теперь, когда вы осознаете, что это болезненное состояние, врачам будет гораздо проще помочь вам вернутся в нормальное душевное состояние.

— Боюсь, что когда Елена придет в душевную норму, мой с ней роман придет к своему логическому концу, — заметил Эвенк.

— А я, Марк Абрамович, боюсь, что если вы и после инфаркта не начнете, наконец, систематически принимать лекарства, то вы просто не доживете до моего полного выздоровления, — дерзко бросила в лицо Эвенка Леночка.

— А вот у меня тоже случай был, — неожиданно для всех ударился в воспоминания Шпрехшталмейстер, — Моя супруга, Настенька, картавит, хотя масонов в ее роду, слава Богу, не было. Все как один дворяне и танцовщики. Так вот. Много лет назад мы как-то собрались в лес за грибами. Неожиданно выяснилось, что водки на всех катастрофически не хватает. Настенька стала звонить своей подруге.

— Возьми ещё четыге бутылки водки, — кричала она в трубку.

— Сколько? — не понимала подруга.

— Один, два, тги, четы-ге, — скандировала в трубку моя супруга.

— Ничего не понимаю, — отвечала подруга, — кто это чета Ге? Че Гевара с супругой, что ли? Или художник Николай Ге с картиной «Что есть истина?»

— Да скажи ты ей две по два, — взмолился я, — на электричку опоздаем.

— Слушай меня внимательно, — в отчаянии крикнула моя жена в трубку, — Пять минус один. Возьми с собой пять минус один бутылок водки!

— Да ты уже пьяная, — изумилась подруга. Она прекрасно знала, что моя супруга в рот ни брала ни капли спиртного — И ещё водки просишь. Ни хватало, что бы мы тебя по всему лесу искали.

— У Шпрехшталмейстера был не случай, — уточнил Рабинович, — у него был эпизод. Случай был у меня. Во время учёбы в институте я подрабатывал санитаром в реанимации. Как-то позвонил внук больного, и поинтересовался, жив ли ещё его незабвенный дедушка.

— Нет ещё, — ответил я. Имелось в виду, что дедушка находится в состоянии клинической смерти, что я обнаружил, бросив, в связи с телефонным звонком, взгляд на больного. И потревоженные мной врачи ведут борьбу за его жизнь.

Незабвенного старикашку удалось спасти. После выписки он пожаловался на меня во все возможные и невозможные инстанции. Удивляюсь, как после этого я не был выгнан из института. Хорошо ещё, что, в конечном счёте, наказали его лечащих врачей. Особенно много претензий на изощрённое издевательство предъявлял заботливый внук, который уже почувствовал себя хозяином квартиры в центре Москвы, но, далеко за полночь, ему вновь захотелось услышать это радостное известие. А ведь по ночам спать надо, а не грезить наяву.

Впрочем, не знаю почему, но трагические случайности продолжали преследовать меня и после окончания медицинского института. Сразу после окончания института весь наш курс повели на экскурсию в Мавзолей. Меня распирало от гордости за то, что я стал врачом. Подойдя к забальзамированному Ленину, я внимательно осмотрел вождя мирового пролетариата и с достоинством сообщил: «Будет жить! Я говорю Вам это не как поэт, а как врач».

Через два дня меня вызвали в соответствующие органы и предложили поработать внештатным сотрудником или провести пару-тройку-четвёрку-пятёрку лет в местах свободы. Быть может строгого режима. Фраза «Lenin will live!» (Ленин будет жить!), сказанная на иностранном, возможно даже еврейском, языке, непосредственно в присутствии тела вечно живого Владимира Ильича, была расценена как злобная антисоветская агитация и пропаганда.

— Да это же от избытка чувств, — оправдывался я, — я вождя обожаю.

— Тоже мне, любит он его. Спящую красавицу нашёл, — по отечески укорял меня мой вербовщик. — Может быть, ты его поцелуем оживлять собрался? Впрочем, ты врач, тебе виднее.

Через пол года после того, как меня завербовали я, на сильном морозе, в течение получаса пытался дозвониться до своей возлюбленной. Кончилось это тем, что мой палец застрял в телефонном диске. Хорошо, что на номер 444–44–44 отозвались душевные люди, которые и вызвали Скорую Помощь.

Другой раз, готовясь к свиданию с той же девушкой, я гладил брюки. Думая о ней. Неожиданно зазвонил телефон. В результате, вместо свидания с девушкой, я попал в больницу с тяжелейшим ожогом уха, который до даты нашей свадьбы так и не зарубцевался. Папа моей потенциальной супруги, модный, но находящийся в подполье иглоукалыватель, заявил, что ухо — это зеркало души. По его мнению, моё обезображенное ухо однозначно свидетельствует о серьёзных проблемах со здоровьем. Новорожденные, родившиеся с ухом такой формы, обычно умирают в раннем возрасте. И поэтому он категорически против нашего брака. Тем более что жених еврей. А так как его дочка тоже еврейка, то у наших детей и его внуков, так он считает, могут быть серьёзные проблемы. В том числе и со здоровьем.

На протяжении всего нашего романа у нас был только один скандал. Однажды она налетела на меня с криком:

— А ты мне говорил, что таким способом нельзя подзалететь. При этом она размахивала перед моим носом упаковкой из-под таблеток с надписью «Оральные контрацептивны». Короче говоря, моя невеста своего папу послушалась, и наш брак расстроился. Теперь таких чистых, невинных девушек просто не бывает. Это было последнее поколение.

— Да, я извращенец, Рабинович, — вновь не выдержала Леночка, — ты старый развратный лесбиян. Тебя постоянно тянет к женщинам. Я даже не хочу думать, что может произойти, если всё раскроется.

— Я никогда не искал легких дорог в сексе, — с металлом в голосе отреагировал Рабинович на недостойный выпад Леночки, — Быть может, поэтому я и стал виновником трагических событий, в которые была вовлечена медсестра нашего отделения по имени Татьяна. События, свидетелем и активным участником которых оказалась героическая медсестра, заслуживают отдельного и подробного описания.

Однажды, в ночную смену, один знаменитый насильник, прибывший на экспертизу в наше отделение, по просьбе медсестры Татьяны, с жаром рассказывал о своих любовных похождениях. Когда полное натуралистических подробностей повествование подходило к концу, присутствовавший тут же один хронический больной, которого зовут Станислав Оффенбах, аккуратно заполнил до краёв блюдечко медицинским спиртом и поместил в центр композиции горящую спичку. Убедившись, что спирт вспыхнул, он, как бы, между прочим, вылил горящий спирт на брюки рассказчику. При этом он явно старался попасть зажигательной смесью в область паха, и, можно отметить, что в целом это ему удалось. Через мгновение знаменитый насильник загорелся синим пламенем. Ещё через мгновение медсестра Татьяна схватила первый попавшийся ей под руку халат и принялась тушить объятую огнём область паха насильника.