Уоррен Мерфи - Божество смерти

Он точно знал, что умрет. Если останется еще хотя бы на один день в Чикаго, то залезет на крышу одного из этих дьявольской высоты зданий и кинется вниз или ткнет себе в глаз дуло «пушки», что братец приволок из Вьетнама, и проверит его огневую мощь на собственном черепе. А то можно под поезд – но тут есть опасность лишь покалечиться. Ненадежная вещь. Переменчива, как перст судьбы – а о судьбе Буйвол Билл знал немало. В том числе и стихов. Судьба – для одних личина или дух, для других – божество или муза, странная сила, одушевленная в строчках, звучавших по-английски так же странно, как звучали бы они на оджупа, его родном языке – языке, объявленном мертвым, отданном на съедение белым историкам. Но еще не мертв он сам – воин народа оджупа. Рожденный для охоты, для бега, для ночных плясок вокруг костров, для мига познания, когда в глазах умирающего животного видишь вдруг собственную душу.

Единственными животными, делившими с Буйволом его квартирку в многоэтажке, были мыши, толстые крысы и, разумеется, тараканы. А единственным танцем, который он умел и хотел плясать, был танец конца, пляска его собственной смерти.

Медленным рассчитанным движением он вдвинул обойму в рукоять и заглянул в зияющее чернотой дуло. Дьявольское орудие белых – последнее, что увидит он в этом мире.

– Позвольте узнать, чем вы там занимаетесь?

Черт, опять квартирная хозяйка. Вечно начинает свои завывания, едва он закроет дверь.

– Собираюсь выбить себе мозги! – проорал Билл что было мочи.

– Прелестно, но прошу не портить обои, – послышалось из-за дверей.

– Вот этого обещания я не могу дать вам, миссис.

– Это почему же?

Холеная длань хозяйки распахнула дверь.

– А потому что к тому времени я буду мертв, как утонувшая крыса. А покойники не имеют привычки убирать за собой.

Буйвол Билл широко осклабился.

– О Бог мой! – выдохнула хозяйка, узрев подающего надежды молодого студента сидевшим на краю новенькой кровати с громадным пистолетом в руке.

Ствол упирался Биллу в лоб, палец лежал на спуске. Почтенная дама мгновенно оценила ситуацию. Если он промахнется, пуля как пить дать изуродует только что поклеенные обои, голубые в розочку. Купила она их на распродаже, и достать новый кусок таких же не удастся ни за что. Если же в обоях будет дыра, ее придется либо закрывать какой-то картиной, либо, если закрыть не получится, купить другие обои для этой стены – а стало быть, и всей комнаты.

– Не стреляйте! – взвизгнула она. – У вас все впереди, вы так молоды!

– Что впереди? – мрачно вопросил Билл.

– Куча всяких вещей, – поспешила заверить она.

Звали квартирную хозяйку миссис Тракто. По причине ее габаритов жильцы дружно именовали хозяйку Трактором, о чем она не подозревала.

– Например?

– Я.

Она попыталась изобразить завлекательную улыбку.

Весь первый месяц, что этот странный парень квартировал у нее, хозяйку неотступно преследовал страх насилия. Когда он, поигрывая мускулами великолепного тела, прикрытого лишь видавшими виды шортами, спускался по утрам с лестницы, миссис Тракто спешила защелкнуть замок, дабы опасный жилец не смог внезапно овладеть ею. Через месяц она перестала запирать дверь, а еще неделю спустя взяла привычку оставлять ее распахнутой и разгуливать полуголой по коридору. Но страхи ее оставались, увы, напрасными. И теперь, решила она, настал тот самый миг, когда ее щедрое тело может в буквальном смысле спасти этого симпатичного индейского юношу. Если таким образом она спасет ему жизнь, грехом это, естественно, считаться не может.

– Что "я"? – не понял Буйвол.

– Отдаю вам свое тело, чтобы спасти вашу жизнь.

Ноздри Анджелы Тракто расширились.

– Мне и в своем неплохо. И вообще не нужно мне никакого тела. Я хочу умереть.

– Я... Я имела в виду в сексуальном смысле.

Анджела Тракто застенчиво опустила глаза. Вновь подняв их, она увидела, что палец молодого человека напрягся на изгибе спускового крючка, зрачки, смотревшие в дуло, расширились.

– Но есть еще много всякого! – в отчаянии закричала она.

– Чего?

– Ну... разве вы не хотите попрощаться со своими друзьями в стране оджупа?

– Нет никакой страны оджупа. Одна резервация.

– Но друзья-то у вас есть!

– Друзья есть, – грустно кивнул Буйвол Билл. – И белые. И индейцы. И... и нет у меня никаких друзей. Знаете, что получает тот, кто три года подряд долбил древнегреческую литературу?

– Д-диплом.

– Дырку в голове – вот что он получает. Я уже не знаю, кто я теперь – индеец или белый. Или долбаный древний грек. По крайней мере, им я себя ощущаю больше, чем оджупа, или американцем, или кем там еще. Я – ничтожество, миссис Тракто, а ничтожеству места на этом свете нет.

– У вас наверняка что-то произошло, – мудро заключила Анджела Тракто.

Если бы только заставить его чуть-чуть повернуться... Тогда пуля только разобьет стекло. Принципы образцовой хозяйки она усвоила из присланного по почте руководства, и поэтому оконные стекла в доме были застрахованы, обои – нет. Застраховала она и двери, и светильники, и даже канавы вокруг дома, – их в случае возможной осады миссис Тракто собиралась заполнять водой. Но вот обои и полы в страховке не были предусмотрены. Ну и правильно. Что вы хотите – плату-то она берет грошовую, смех просто. Если бы на западную часть Чикаго совершили набег, скажем, воинственные фригийцы, Анджела Тракто разбогатела бы в одну ночь.

– Мой брат погиб. Въехал пьяный в канаву. На тракторе. Трактор перевернулся. Прямо на него. А я даже не поехал на похороны.

– Ну, для мертвых все равно уже ничего не сделаешь. Вы... вы не повернетесь немножко?

– Дело даже не в его смерти. И не в том, что я не приехал на его похороны. Я понял, что я сам давно умер – когда отец пел мне по телефону нашу песнь смерти, а я... Знаете, что я сказал в ответ?

– Спросили, оплачен ли звонок?

– Я не знаю нашего языка. Я знаю латынь, греческий, но не язык оджупа. Я не знаю, как будет «мать», «отец», «земля» или «до свидания». Я забыл все это, давно забыл. И ответил отцу цитатой из Софокла!

Глубоко вздохнув, Буйвол Билл зажмурил глаза, – он решил, что зрелище летящей в мозг пули вряд ли будет для него вдохновляющим.

– Но вы можете снова стать индейцем. Не нажимайте, пожалуйста! Вы все вспомните!

– Слишком поздно.

– Но ведь когда-то вы знали все это?

– Тогда в моей башке не плескались, как в свином корыте, все эти живые и мертвые языки. Тогда... да, тогда мне не снились сны на латыни и греческом. Единственным языком, который я знал, был оджупа.

– Но вы сможете его вспомнить. Так было со многими. У меня здесь перебывало очень много молодых людей – они тоже учились в университете и чувствовали себя в точности как вы сейчас, но потом вернулись домой, в свои страны, – и все пошло на лад, уверяю вас! Их мучило только то, что они здесь, вдали от дома. Нужно просто встать и оглянуться вокруг – и вам сразу станет лучше! Попробуйте!

Буйвол Билл не мигая смотрел в черную дырку дула. Он был уверен, что ничего не почувствует – собственно, именно этого он и добивался. С другой стороны, почему бы не попробовать встать – может, из этого действительно что-нибудь выйдет?

Он опустил пистолет. Миссис Тракто не смогла сдержать широкой счастливой ухмылки. Это удивило Билла – он и не знал, что эту бабу может волновать что-нибудь, кроме платы за его койку или поползновений затащить его в свою собственную. Именно поэтому, надо думать, она распахивала настежь дверь спальни каждую ночь.

– Ну вот. Разве вам не полегчало?

– Вроде все по-прежнему, – пожал плечами Билл.

– Это потому, что вы далеко от родины. Возвращайтесь домой! К себе в резервацию. Вы увидите, все будет в порядке.

– Там больше не моя родина.

– Это вы так думаете сейчас. А когда вернетесь туда – все будет совсем по-иному. Я знаю. Поверьте мне.

Это, конечно, была ложь, но ложь во спасение – во спасение голубых в розочку обоев. Откуда было знать квартирной хозяйке Анджеле Тракто, что с ее легкой руки на земли оджупа, штат Оклахома, отправится тот, о чьем появлении на свет будет скорбеть позже все человечество, тот, кто поставит мир на грань последнего испытания – конца света!

И если бы ей сказали, что кара, не сотрясавшая землю с тех времен, когда ближний впервые поднял руку на ближнего, вновь нависнет над миром, ответ у миссис Тракто был бы готов – до тех пор, пока она не нависнет над ее голубыми обоями, ей плевать на все кары, взятые вместе. Она ведь не знала, что именно изучал в университете этот крепкий молодой человек. Она не читала древних текстов, и ей было невдомек, что они встретятся – два древних языка, греческий и оджупа, в колеблющемся свете костра в ту ночь, когда эта ходячая водородная бомба – этот юноша ступит, вернувшись домой, на тропу своего народа.