Патриция Хайсмит - Выкуп за собаку

Кеннет был средним из трех детей в семье польского эмигранта, который приехал в Америку накануне Первой мировой войны и женился на немке. Старшая сестра, Анна, жила в Пенсильвании, и они практически не общались. Его младший брат, Поль, обосновался в Калифорнии: с ним Кеннет тоже не поддерживал отношений. Этот брат был снобом, он неплохо зарабатывал, растил двоих детей и дважды отказался одолжить (не то что просто дать) Кеннету деньги, когда тот нуждался в них, потому что возникли трудности с работой. Кеннет наконец написал Полю сердитое письмо, но не получил в ответ ни слова. Тем лучше!

Временами Кеннет считал, что ему повезло, поскольку он ни от кого не зависел благодаря своему ежемесячному доходу в двести шестьдесят долларов. В другие дни ему становилось жаль себя, одинокого, хромого, живущего в не очень приятном месте. Но это проходило, и он снова наслаждался своей большой комнатой и свободным существованием. Такие счастливые минуты обычно наступали после хорошей еды. Кеннет откидывался на спинку кресла, похлопывал себя по животу и улыбался, глядя в потолок, с которого свисала лампочка без абажура.

"Уважаемый сэр!

Ваша собака жива и здорова. Но я решил, что сложившаяся ситуация дает мне право требовать еще 1000 долларов (тысячу долларов), которую, я уверен, человек вашего положения может потратить без особого ущерба..."

Кеннет хотел сказать, что ему нужна еще тысяча долларов, но не сумел это выразить достаточно элегантно и не хотел выглядеть попрошайкой.

"Так вот, оставьте снова в 11 часов вечера в четверг тысячу долларов десятидолларовыми купюрами, как прежде, между теми же самыми столбами в ограде Йорк-авеню. На этот раз я гарантирую, что собака будет привязана к тому же столбу через час, минута в минуту.

Аноним".

Великолепно, подумал Кеннет. Нет необходимости снимать с письма копию. Он поднялся и, чтобы вознаградить себя, направился за пивом к холодильнику, стоявшему у духовки, но обнаружил там только наполовину выпитую маленькую бутылку. Пиво в ней оказалось безвкусным.

Шесть пустых бутылок разместились на полу. Кеннет повернулся к своей неубранной кровати и улыбнулся. Под простыней в изголовье кровати лежал сверток: девятьсот пятьдесят долларов, завернутые в кухонное полотенце и перетянутые резинкой. На счете у Кеннета было несколько сотен, но он не собирался делать сразу такой большой вклад.

Несомненно, Эдуард Рейнолдс выложит еще тысячу, главное — не попасться полиции. Кеннет не хотел рисковать. Он знал, что Рейнолдс ходил в полицию, потому что следил за ним в субботу утром. Кеннет поздравил себя с тем, что правильно высчитал, когда Рейнолдс туда пойдет — в субботу утром, хотя он следил за ним и накануне утром и вечером.

Пустые хлопоты! Собака, пижонская собака, была мертва еще вечером в среду. Зажав в руке камень, Кеннет со всей силы ударил ее по макушке, когда она забежала в кусты. Ему удивительно повезло, не говоря уже о том, что он проявил редкостную сноровку: так ловко стукнул бегущую собаку, что свалил ее первым же ударом, она даже не взвизгнула. Или все же она пискнула, но шум машин на шоссе заглушил этот звук? Во всяком случае, Кеннет поднял собаку и перебрался к другим зарослям, где нанес второй удар, который наверняка прикончил сучку, а затем пересек темный парк и окольным путем добрался до углового дома, где он жил. В парке он сиял с собаки ошейник и запихнул его в карман; он хотел бросить ее в какой-нибудь мусорный контейнер, но контейнеры здесь были из проволочной сетки, и их содержимое хорошо просматривалось. Кеннет принес животное в свою комнату. Кажется, только двое прохожих бросили взгляд на то, что он нес в руках, — Кеннет, конечно, держался подальше от света уличных фонарей, — но даже эти люди ничего не сказали, хотя с головы собаки капала кровь. Дома Кеннет завернул собаку в одну из своих простыней, выбрав самую старенькую. Потом он прошел с этим свертком почти двадцать кварталов, по направлению к центру, в район Спик, и избавился от него, бросив его в контейнер — проволочный, но это теперь не имело значения, поскольку собака была завернута в простыню, а вокруг валялись газеты и мусор, и разве станут люди, которые находили на помойке новорожденных детей, завернутых в старые одеяла, поднимать шум из-за собаки?

Потом Кеннет вспомнил, как шел домой, ощупывая в кармане собачий ошейник, и что ему расхотелось смотреть на него, читать, что на нем написано, хотя, убивая собаку, он представлял, как будет на досуге не спеша изучать этот пижонский ошейник. На нем болтались бирки, пластинка с именем, пара металлических колец, было много клепок, и желтая кожа выглядела прочной и добротной. Кеннет вытащил его из кармана и бросил в водосток.

Кеннет собирался потребовать выкуп у Рейнолдса, и вот он получил его. Он досадил этому снобу, который носил шикарное синее пальто и дорогие ботинки, а иногда натягивал и перчатки, даже когда на улице было совсем не холодно. Он прикончил собаку, на которую в ненастную погоду надевали клетчатую попонку.

Кеннет любил прогуливаться, просто бродить без определенной цели. Нога у него при ходьбе не болела, и хромал он в основном потому, что на стопе не хватало пальцев. Но случалось, признавался себе Кеннет, он даже подчеркивал свою хромоту, когда ему хотелось привлечь к себе сочувственное внимание или сесть в автобусе или в вагоне метро. Правда, редко кто вставал и уступал ему место, но если случалось вступить с кем-то в соревнование за освободившееся сиденье, хромота помогала. Кеннет любил прогулки, потому что в голове его при этом рождались разные мысли, подстегиваемые постоянно меняющимися картинами, на которые падал его взгляд: коляска с ребенком, полисмен, парочка разодетых дам промелькнула в такси, толстая женщина тащит тяжелые пакеты с продуктами из бакалейной лавки, чтобы съесть все это дома, а в окнах домов самодовольные мужчины в рубашках с короткими рукавами смотрят телевизор и жены несут им на подносе пиво, мягкий желтый свет падает на книжные полки и картины в рамах. Снобы. И мошенники — иначе как им удалось разбогатеть, и почему с ними живут женщины, да еще и обслуживают их? Кеннет практически не имел дела с женщинами и был убежден, что они тянутся к мужчинам с деньгами, которые покупают их и тратят на них деньги. Он считал, что женщинам неведомо сексуальное влечение, во всяком случае настолько, чтобы стоило говорить об этом, и что они просто используют свою физическую притягательность, чтобы привязать к себе мужчин.

Кроме Эдуарда Рейнолдса, Кеннет присматривал еще за двоими. Во-первых, женщина с белым пуделем, меньше собаки Рейнолдса. Она носила туфли на высоких каблуках, и у нее были крашеные черные волосы, такие же курчавые, как у ее собаки. Время от времени она встречалась на углу Бродвея и Сто пятой улицы с высоким, безвкусно одетым мужчиной, вероятно своим тайным любовником, потом они или шли в бар на Бродвей, или возвращались в дом женщины, где оставались около часа. Во-вторых, Кеннет следил за хорошо одетым, но печального вида юношей, который брел каждое утро в 8.15 по направлению к метро на Сто третьей улице. Он выглядел каким-то беззащитным. Сначала Кеннет собирался украсть белого пуделя у женщины (когда она поведет его в Риверсайд-парк и спустит с поводка), но тут возникло одно новое обстоятельство: как-то утром Рейнолдс (имени которого Кеннет тогда еще не знал), выйдя из своего дома, вскрыл письмо и бросил конверт в мусорную урну на углу Бродвея и Сто шестой. Кеннет извлек его оттуда и выяснил фамилию и адрес Рейнолдса. Тогда он стал писать письма. Это доставляло Кеннету удовольствие, потому что он знал, что Рейнолдс получал его послания, и догадывался, что они его раздражают. Кеннет понимал, что может погореть, но рассудил, что занятие того стоит. По его подсчетам, он написал уже тридцать или сорок писем дюжине людей. За некоторыми из них Кеннет потом наблюдал: как они выходили из своих домов и настороженно осматривались, иногда глядя испуганно прямо на него. Это его забавляло. Он определял фамилии по адресам на пакетах, доставляемых в квартиры. Все его жертвы были люди состоятельные, а значит, их напугает любая угроза.

Теперь, когда Рейнолдс обратился в полицию, Кеннету опасно было появляться неподалеку от его дома, однако его почему-то тянуло гулять именно здесь. Интересно, поставят они патрульных, чтобы наблюдать за «подозрительными личностями»? Кеннет сомневался. У полиции хватает других забот: например, просиживать штаны в забегаловке на Бродвее, поглощая гамбургеры. Пистолеты, записные книжки, утяжеленные дубинки, и задница свешивается по обе стороны стула, когда они лакают свой кофе и пожирают банановый пирог.

Около восьми Кеннет направился к Риверсайд-Драйв, в это время Рейнолдс или его жена обычно выводили прогулять Лизу. Возможно, сегодня вечером он увидит Рейнолдса и его жену, удрученно бредущих по улице, без своей собаки. На другой стороне, на Сто шестой улице, засветились желтые квадраты окон. Крепости снобов. Попробуй проскользнуть мимо швейцаров, чтобы добраться до них, — ничего у тебя не выйдет, будь ты вор или убийца. И однако, некоторым грабителям это все же удавалось. Кеннет улыбнулся своим мыслям, уголки его розовых губ приподнялись. Убийство не его конек. Ему нравились более изысканные способы. Изощренные пытки.