Лесли Форбс - Лед Бомбея

Проспер решил также руководить съемкой последних двух актов из своего пункта управления. Он сможет наблюдать за игрой актеров с помощью мониторов, но при этом не будет видеть, что происходит на экранах в главной пещере. Образы, отражаемые в обсидиановом зеркале и на большом экране, вставленном в стену перед алтарем Тримурти, управлялись с помощью компьютера, подключенного к контрольной панели Проспера. Он использовал этот метод не впервые. Конечно, по характеру он был азартный игрок, но игрок, стремящийся к совершенству: за последний год его съемочная группа великолепно отработала этот прием на нескольких коммерческих проектах.

И вновь каменный храм замолк.

– И... мотор!

И тут началось настоящее волшебство.

Входит Просперо (в своих волшебных одеждах) и Ариэль...

Мерцающие письмена в исламской каллиграфии XVI века причудливой тенью легли на стены пещеры, и Бэзил прошествовал сквозь лес колонн, произнося первые строки последнего акта пьесы: «Мой замысел уж близок к завершенью...» В этот момент за блистающей поверхностью зеркала Просперо появился Ариэль.

И когда Ариэль произнес слова из первого акта: «Но вспомни – Тебе служил я преданно и честно, без лени, без ошибок, без обмана...», я вспомнила, что это как раз тот момент, которого ждал Рэм. На фон, на котором появился Ариэль, спроецировали не образ Фердинанда, как это значилось в сценарии Проспера, а одну из посмертных фотографий Сами, сделанных в морге. В толпе зрителей послышалось перешептывание, которому мгновенно положил конец ассистент режиссера, стоявший спиной к монитору.

Теперь мне стало ясно, что доллары Эйкрса, щедро раздававшиеся младшим техническим сотрудникам съемочной группы в условиях постоянной недоплаты, сделали свое дело: глаза и рты этих ребят оказались закрыты в нужную мне и Рэму минуту.

– Они, как пленники, не могут выйти оттуда, где оставлены тобой... – произнес ничего не подозревающий Ариэль, и первая фотография уступила место крупному плану ран Сами. За ним на экране появились снимки трупов других хиджр и медленно растворились, один за другим. Бэзил и Шираз, старые профи, ни разу не взглянули на экран, но я заметила, что постановщик трюков беспокойно переминается с ноги на ногу.

Шираз, прославившийся своими комическими ролями в 60-е годы, играл обоих, и Калибана, и Ариэля. Вот он поднял маску Шивы, в которой он представал в образе Калибана, и произнес:

На экране появились первые семейные фотографии Сами, а затем фотография Майи.

Шепот в толпе сделался громче. Люди на съемочной площадке тоже заподозрили что-то неладное. Но никто не мог толком понять, в чем дело. Используемая технология была слишком мало знакома им и слишком профессионально реализована. Все рыскали по своим сценариям и что-то растерянно бормотали, а Бэзил беспомощно оглядывался по сторонам в полном недоумении, словно старый бык, загнанный на бойню. Я заметила, как какая-то фигура отделилась от группы операторов и проследовала в комнатку Проспера.

– Я уже говорил тебе, что я в рабстве у тирана, у волшебника, – продолжал Ариэль, – который обманом и хитростью отнял у меня остров.

На обсидиановом зеркале снов появляется посмертная маска Майи и мрачная черно-белая фотография первой жены Калеба. А за ними расплывчатая, неопределенная фотография Проспера и Сами, если это действительно был Сами.

К этому моменту все уже поняли, что произошла какая-то чудовищная ошибка. В пещере началось настоящее извержение.

Голос в громкоговоритель прокричал: «Остановить!»

Бэзил наконец повернулся лицом к экрану и тупо воззрился на него. Толпа статистов рванулась вперед. Какая-то женщина упала в обморок. Технические работники, ответственные за установку экранов, набросились друг на друга с обвинениями. На Восточном крыльце, там, где установлены машина для создания фантастической паутины и вентилятор, началась небольшая потасовка. Наверное, последствия могли быть и хуже, если бы на Западном крыльце в это мгновение не появился сам Проспер. К моменту его появления кто-то успел выключить компьютер и экран уже был пуст.

– Я настаиваю, чтобы у всех присутствующих здесь еще раз проверили пропуска, – потребовал Проспер.

И тут же исчез, оставив своим заместителем Салима. Ах, вот что пытался сообщить мне Рэм. Когда я рвала в клочья свой пропуск, то заметила, что Бина внимательно смотрит на меня. Я покачала головой и покрыла лицо вуалью.

Мой макияж под хиджру не смог долго вводить в заблуждение Салима. Он слишком хорошо меня знал. Он не стал произносить моего имени вслух, а просто плотно сжал губы и жестом приказал двоим мускулистым охранникам отвести меня в комнату к Просперу.

– Не находите сходства? – спросила я его, входя.

– Сходства с кем, Розалинда?

– С Сами.

Он повернулся к Салиму:

– Какие еще неполадки?

Салим покачал головой.

– Единственная проблема – пришла только половина приглашенных танцовщиц-хиджр.

– На них никогда нельзя положиться, – прокомментировал его слова Проспер. – Но это, безусловно, меньшая из наших проблем. Самое важное сейчас – наверстать упущенное время, чтобы успеть воспользоваться естественным солнечным освещением.

Когда Салим вышел из комнаты и в ней остались Проспер и два технических работника, внимание свояка снова полностью переключилось на меня.

– Вы расскажете мне, как вам удалось все это проделать?

Он жестом указал в сторону компьютера, управляющего изображением на экранах пещеры.

– Невозможно, – ответила я. – Я ничего не понимаю в компьютерах.

Проспер кивнул в сторону мужчины, сидевшего рядом с ним за панелью с разноцветными кнопками и переключателями.

– А этот джентльмен великолепно в них разбирается. И он уже удалил вашу запись и заменил ее нашим оригиналом. Неужели вы на самом деле полагали, что будет так легко уничтожить результат нескольких месяцев работы? Или что та игра, в которую вы вчера поиграли с Мистри, удастся вам сегодня со мной?

Я пожала плечами.

– Хождение путями истины – хождение по канату, как-то сказал ваш товарищ Оден в своем эссе по «Буре». Но это единственное, что нам удалось сделать за столь короткий промежуток времени.

– Очевидно, вы запасли еще какие-то сюрпризы для нас?

Взмахом руки Проспер указал в сторону диска.

– Я думала, фотографии смогут вызвать у вас кое-какие приятные воспоминания.

– Какая жалость, что впустую потрачено столько ума и таланта.

Он улыбнулся, но совсем не той своей улыбкой, которая была призвана очаровать собеседника и которую я уже очень хорошо знала.

– Вы могли бы заниматься чем-то значительно более достойным, чем склейка дешевых видеороликов для ночного телевидения. Но теперь мы должны продолжить работу. Надеюсь, вы получили удовольствие от своего шоу.

Перед нами располагалась батарея мониторов, каждый из них представлял одну съемочную камеру: половина – для камер, снимавших в пещере, вторая – для тех, что находились снаружи на морском берегу. Как и Проспер, я имела возможность наблюдать только за актерами, но не за изображением на экранах. Но судя по тишине, царившей на площадке, все было в порядке. Все шло в соответствии с расписанием, тихо и спокойно, так же, как в любой другой день в ходе любых других съемок. Слышалось тихое жужжание камер. Стоп. Регулировка света. Стоп. Жужжание камер. Стоп. Повторный дубль. Жужжание камер. Стоп. Уберите волосок с обтюратора!

За те несколько часов, которые я провела, наблюдая за работой свояка, я поняла, что он настоящий художник. И при этом немного актер – ему нравилось мое присутствие в качестве вынужденного зрителя.

В два тридцать Проспер кивнул помощникам:

– Перерыв на обед, двадцать минут. Мы выбились из графика. – Кто-то из них бросил взгляд на меня, и он добавил: – Оставьте охрану на крыльце, а также у Западного выхода. А когда будете возвращаться, принесите нам чаю.

Он закурил золотистую сигарету «Бенсон & Хеджес», откинулся на спинку кресла, сделал первую затяжку, прикрыв глаза от наслаждения. Он напомнил мне Шому Кумар в тот день, когда мы встретились с ней в отеле «Тадж-Махал».

– Миранда не оставляет попыток отучить меня от курения, – заметил он.

– Скажите мне откровенно, Проспер, чем вы занимались в постели с Майей, Шомой, Нони и всеми остальными вашими любовницами? И с Мирандой.