Джудит Гулд - Навсегда

— Боже мой!

Закрыв глаза, она вжалась лицом в здоровое плечо Джонни. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что трое за столом мертвы.

Глубоко вздохнув, Стефани оторвалась от Джонни, подошла к Эдуардо, опустилась на колени и обняла его.

— Эдуардо, — простонала она. — Это ужасно.

Положив голову на колени матери, он застыл. Его печаль отозвалась болью в душе Стефани. Но сквозь его горькие рыдания ей слышался смех богов — торжествующий, раскатистый смех. Они смеялись над смертными, которые вздумали отпить из чаши вечности.

Эдуардо поднял голову. Его лицо, искаженное болью, вздрагивало, оно было мокрым от слез. Он отвернулся и постарался взять себя в руки, затем, повернувшись к Стефани, слегка кивнул, как бы благодаря ее.

Она поднялась, сжала его плечо и снова подошла к Джонни, который обнял ее здоровой рукой. Когда Эдуардо тоже поднялся, это был уже другой человек. Теперь он вопрошающе смотрел на Зазу.

— Что произошло? — спросил он ровным голосом. Подъехав к внуку, Заза снизу вверх посмотрела ему в лицо.

— Они мертвы, — просто ответила она.

— Да. Но каким образом? Почему?

— Почему? — Водянистые глаза уставились на внука. Беззвучно текли секунды. Время замедлилось. Казалось, она никогда не заговорит. Затем она выпрямилась и покачала головой. — Эдуардо, мальчик мой, — проговорила она с мягким укором. — Как же ты можешь быть таким наивным, ничего не видеть и даже не подозревать?

Заза сидела прямо, уверенная в своей силе. Она уже выплакалась, пока была одна, и, если бы Стефани не знала раньше эту старую леди, она ни за что бы не догадалась, что в душе ее была скорбь.

По предложению Зазы все четверо перешли из комнаты, где стоял мрачный стол мертвых, в прилегающую к ней спальню.

Эдуардо сидел на диване. Голова его поникла, руки зажаты между вытянутыми ногами. Джонни прилег на кровать, на ее краешек присела Стефани. Через полуприкрытую дверь ей был виден профиль Лили, ее выгнутая в предсмертном удушье шея.

Подняв свой тонкий бокал, Стефани отпила глоток ликера цвета жидкого золота, и внутри у нее потеплело.

— Монахи-цистерцианцы, между прочим, изготавливали лучшие в мире ликеры. Их обет молчания, безбрачия и воздержания не оставлял им никакой радости, кроме наслаждения вкусом. Удивительно ли, что они с таким вниманием относились к процессу брожения? — Заза улыбнулась. — Я знаю, вы сейчас думаете, что я сошла с ума.

За последние два часа Заза рассказала им так много всего, что Стефани могла теперь восстановить почти все недостающие эпизоды из истории семьи Шнайдер. Как Лили во время турне по Южной Америке в 1948 году встретила магната Эрнесто де Вейгу и страстно влюбилась в него — и он в нее. Что сама Заза была на самом деле сестрой Лили, Луизетт, а «мамой» Лили она стала после того, как категорически отказалась участвовать в омоложении, проводимом доктором Васильчиковой. Заза рассказала и о том, как Гитлер во время визита Лили в его логово в Оберзальцберге лично представил певице Васильчикову.

— Я вовсе не думаю, что вы сошли с ума, — тихо ответила Стефани.

Заза печально улыбнулась.

— Может, ты и не думаешь. Но твой друг мистер Стоун, по-моему, не знает, что и думать. А глаза Эдуардо! Какой в них скептицизм! Но я тебя не корю, мальчик.

Эдуардо вскочил на ноги и стал вышагивать по комнате. И вдруг повернувшись к стене, яростно ударил в нее кулаком.

— Черт возьми, бабушка! — пробежав рукой по волосам, он обернулся. — Неужели ты считаешь меня таким идиотом, который может поверить этим… этим сказкам?

В глазах Зазы вспыхнул гнев нетерпения.

— Опомнись, подумай, что происходило вокруг тебя, — холодно проговорила она. — Да, Эрнесто и Лили в уме не откажешь, надо отдать им должное. Но неужели ты никогда не задумывался, почему твои отец и мать даже внешне не изменились за почти три десятилетия?

Эдуардо пытался найти какое-нибудь разумное объяснение.

— Они… они следили за собой. Диета, массаж, физические упражнения. Косметическая хирургия…

Заза вздохнула.

— Ты хватаешься за соломинку. У Лили было всего две операции за всю жизнь. Удаление аппендикса в двадцать втором году и пластическая операция для изменения внешности в пятидесятом. Да, Эдуардо: в пятидесятом. Сорок три года назад!

Эдуардо ошарашенно молчал. Старуха продолжала — тихо, спокойно и безжалостно:

— А ты никогда не интересовался, что это за каждодневные процедуры они принимают?

— А что тут непонятного? Им нужны были эти процедуры, потому что они оба заболели какой-то страшной болезнью в Ама…

— Болезнь! — оборвала его Заза. — Да они были здоровы как лошади! Они заболели только один раз — когда лекарство им доставили с опозданием. Вот тогда они запаниковали, потому что без ежедневных порций они бы умерли.

И она рассказала о лечении, которое тормозило процесс старения и для которого требовались детские жизни.

У Эдуардо потемнело в глазах.

— Этому невозможно поверить!

— Это правда, — тихо подтвердила Стефани. Эдуардо хотел было обернуться к ней, но вдруг обмяк, как шарик, из которого выпустили воздух. Он повалился на стул.

— Я как-то вдруг перестал понимать, чему верить, а чему нет! — сказал он.

Голос Зазы смягчился.

— Я понимаю твое состояние.

— Но… тысячи детей? — Эдуардо покачал головой. Мир вдруг обратился в ящик Пандоры, полный зла и всяческих напастей. — Это невозможно!

— Когда нас поймал полковник Валерио, — вступила в разговор Стефани, — мы с Джонни находились в твоем кабинете в Ситто-да-Вейга. С твоего компьютера мы вошли в сверхсекретный файл. Он называется ОПУС. В нем списки детей, умерщвленных ими, — по одному каждый день. Там же указывалась «официальная» причина смерти. — Она помолчала. — Эдуардо, они организовали ПД специально, чтобы использовать приюты как источник детей. Если ты не веришь мне, включи компьютер, проверь. Заза знает код. В прошлый уик-энд, на острове, она мне его сообщила.

Стефани тоже было что рассказать: о своем деде, его смерти, о смерти Фама, о судьбе Винетт Джонс и других, приговоренных. Она объяснила, что заставило ее бесцеремонно вторгнуться в семью де Вейги.

Эдуардо слушал совершенно безучастно. Он производил впечатление смертельно раненного человека.

Стефани обратилась к Зазе:

— А кто такая доктор Васильчикова?

— Ее настоящее имя — Клара Хеншель. Она отвечала за любимую программу фюрера, «проект Мафусаила». Естественно, что, коль скоро он мечтал о тысячелетнем рейхе, он хотел жить достаточно долго, чтобы насладиться плодами своего труда.

Заза обратила внимание, что их бокалы опустели.

— Еще ликера? — предложила она.

— Спасибо.

Стефани подлила ликера в бокалы Эдуардо и Джонни. Подняв бутылку, она вопросительно посмотрела на Зазу.

Заза покачала головой.

— Пока не надо, спасибо.

Эдуардо залпом выпил налитое. Он с такой силой сжимал бокал, что пальцы его побелели. Казалось, он весь придавлен страшно тяжелой ношей, и в то же время, подобно пружине, он был готов распрямиться в каком-то безумном рывке. У Стефани не было сил на него смотреть. Ей страшно было даже вообразить, что творится в его душе.

— Все началось с того исторического визита в Оберзальцберг, — со вздохом начала объяснять Заза. — Там присутствовала я, доктор Вас… доктор Хеншель, как ее звали тогда. В первую минуту они с Лили совершенно не понравились друг другу. Но за ужином все изменилось. Лили узнала, что доктор занималась исследованиями в области геронтологии, а доктор узнала, что бедная Лизелотт была героморфом. Доктор и Лили заинтересовались друг другом, что вполне понятно. Лизелотт старела на глазах у Лили, и для нее сделалась невыносимой мысль о старении и смерти. Она стала одержима одним желанием — не стареть, жить вечно. Что же касается доктора, то возможность исследовать сестру героморфа была для нее большой удачей. В тот день доктор взяла у Лили образцы крови, и после этого они продолжали поддерживать контакты — Лили, где бы она ни путешествовала, и доктор — она в то время была директором научно-исследовательского центра гериатрии в Бадгастайне. Кстати, этот институт никогда не испытывал недостатка в подопытных морских свинках — в человеческом облике. Гиммлер поставлял туда все образцы человеческих особей, которые были необходимы для исследований.

Три человека завороженно смотрели на Зазу.

— И вот, — продолжала она, — годы шли, доктор добилась необыкновенных результатов, но, еще до того как она успела сделать свое открытие, война кончилась. Однако доктор была не глупа. Еще до окончания войны она перевела денежные средства в Южную Америку. Ближе к концу войны она уничтожила все бумаги в институте, а все подопытные «свинки» и сотрудники института были преданы смерти. Она не оставляла следов.