Джеффри Линдсей - Двойник Декстера

— Да, конечно, многие бреются.

—Я имею в виду волос на обертке. Кстати, он челове­ческий?

Вине посмотрел в микроскоп.

— По-моему, крысиный, — ответил он. — Вот еще од­на причина, почему я не ем мексиканские блюда.

—Вине, — заметил я, — крысиные волосы не относят­ся к числу мексиканских специй. Они появляются, пос­кольку тако продают с какого-то паршивого лотка.

—  Ну, не знаю, это ты у нас гурман, — сказал Вине. — Лично я предпочитаю стулья.

—  Никогда не ел стулья. Что-нибудь еще?

—  И столы. И настоящие столовые приборы.

—  Что-нибудь еще есть на обертке? — спросил я, по­давляя сильнейшее желание ткнуть Винса пальцем в глаз.

Тот пожал плечами:

—  Просто жир.

И мне с моей крошкой тоже не повезло. Больше ниче­го не удалось выяснить, кроме того, что лепешку испекли из просеянной кукурузной муки и кое-каких неоргани­ческих добавок, видимо, консервантов. Мы провели все анализы, какие только можно сделать в лаборатории, не уничтожая обертку, и не нашли ничего интересного. Ост­роумие Винса также не поднялось на более высокую сту­пень, поэтому, когда я собрался уходить, в душе у меня не бурлила радость. Я отразил последнюю телефонную атаку Деборы, запер улики и зашагал к двери.

—   Ты пошел за тако? — поинтересовался Вине, когда я взялся за ручку.

—   Да, чтоб сунуть их тебе в задницу! — обрезал я. В конце концов, если где-то действительно выдавали приз за это слово, я имел право на попытку.

Я возвращался домой в час пик. Машина ползла очень медленно, меня агрессивно подрезали, а несколько раз я едва избежал столкновения. На обочине шоссе Пальметто горел пикап, а рядом, с почти скучающим видом, стоял Полуголый парень в джинсах и старой ковбойской шляпе. На спине у него виднелась огромная татуировка в виде орла, в руке — сигарета. Все притормаживали, чтобы взгля­нуть на горящую машину, и я слышал вой сирены и гуд­ки — пожарные пытались протолкнуться среди праздных зевак. Как только я миновал пикап, из носа снова потекло; когда я через четверть часа добрался до дома, то чихал уже каждую минуту и череп при этом едва не взрывался.

— Доба! — провозгласил я, открывая дверь, и ответом послужил рев ракетных двигателей. Коди, вооружившись игровой приставкой, старательно уничтожал мировое зло с помощью массированной артиллерийской атаки. Он посмотрел на меня и снова перевел взгляд на экран. По меркам Коди, это являлось радушным приветствием.

—  Где мама? — спросил я.

Он кивком указал в сторону кухни.

— Там.

Хорошие новости. Рита на кухне, значит, готовится что-то вкусное. Я по привычке потянул носом, готовясь учуять аромат, и напрасно, поскольку в ноздрях засвербило и последовала целая серия оглушительных взрывов, от которых я чуть не рухнул на колени.

— Декстер? — спросила Рита.

— Апчхи! — ответил я.

Она показалась в дверях в резиновых перчатках и с огромным ножом в руке.

— Ты ужасно выглядишь.

—     Спасибо, — поблагодарил я. — Зачеб тебе бож и перчатки?

—  Бож?.. Ах нож. Я готовлю суп, — сказала она, пома­хивая ножом. — С красным перцем, поэтому пришлось... только в твоей порции, потому что иначе Коди и Эстор откажутся есть...

—  Ненавижу острую еду, — объявила Эстор, выходя из комнаты и плюхаясь на кушетку рядом с Коди. — Почему мы вообще должны есть суп?

—  Можешь съесть хот-дог, — ответила Рита.

—  Ненавижу хот-доги.

Рита нахмурилась и покачала головой. На лоб упала прядка волос.

—  Значит, — сделала она вывод, — можешь лечь спать голодная.

Запястьем отведя волосы со лба, она вернулась на кух­ню.

Я проводил ее взглядом, слегка удивившись. Рита поч­ти никогда не сердилась, и я даже не помнил, когда она в последний раз была резка с Эстор. Я чихнул, подошел к кушетке и встал позади.

—  Хотя бы немножко постарайся не расстраивать ма­му, — посоветовал я.

—  Не зарази меня, — предупредила она с нешуточной угрозой.

Я посмотрел на ее макушку, по которой мне почему-то захотелось стукнуть каким-нибудь плотницким инстру­ментом. С другой стороны, я понимал: вразумлять ребен­ка столь прямолинейным и энергичным способом — это далеко не общепринятый метод в нашем обществе. Обще­стве, в которое я пытался вписаться. В любом случае вряд ли я мог винить Эстор в раздражительности и злобе, ко­торые чувствовал сам. Даже Рита, казалось, поддалась общему упадку. Возможно, с летним дождем выпало нечто токсичное, заразив нас всех дурным настроением.

Поэтому я просто сделал глубокий вдох и покинул Эс­тор с ее прогрессирующим мрачным расположением духа. Я пошел на кухню проверить, способен ли мой нос учуять запах готовящегося супа, и остановился на пороге. Рита стояла у плиты спиной ко мне. Облачко ароматного (на вид) пара клубилось вокруг. Я сделал еще шажок и испы­тующе принюхался.

И конечно, чихнул. Получился потрясающий чих, очень громкий и особенно энергичный, В ПОЛНЫЙ голос, от души. Он напугал Риту, она взвилась на нескблько дюй­мов в воздух и уронила бокал, который держала в руках. Он разбился на полу у ее ног.

— Блин!—вскрикнула она. Еще одна необычная вспыш­ка. Рита посмотрела на лужицу вина, подтекавшую под тапочку, потом перевела глаза на меня и, к моему огромно­му удивлению, покраснела. — Я только... — сказала она. — Я задумалась, когда готовила. Ты так неожиданно...

—   Прости, — взмолился я. — Мне просто захотелось понюхать суп.

—Да, но в самом деле... — Рита отправилась в коридор и поспешно вернулась со шваброй и совком. — Иди по­смотри, как там малышка, — попросила она, принимаясь сметать битое стекло. — Может быть, ей надо поменять подгузник.

Некоторое время я наблюдал, как Рита подметает пол. Щеки у,нее были пунцового цвета, и она старательно от­водила взгляд. У меня возникло сильнейшее подозрение: здесь что-то не так. Но я решительно не понимал, в чем дело, сколько ни хлопал глазами и ни разевал рот. Навер­ное, я надеялся, что если смотреть достаточно долго, я получу какой-нибудь намек, например появятся субтитры или какой-нибудь тип в белом лабораторном халате про­тянет брошюру с объяснением на восьми языках и с диа­граммами. Но ничего подобного не случилось, Рита скло­нялась над осколками, краснела и сметала битое стекло вместе с пролитым вином в совок, а я по-прежнему поня­тия не имел, почему и она, и остальные сегодня так стран­но ведут себя.

Поэтому я ушел с кухни и заглянул в спальню, где в кроватке лежала Лили-Энн. Она не вполне проснулась, но нервничала, дергала одной ногой и хмурилась, словно тоже подцепила непонятный вирус, от которого все вокруг злились. Я наклонился над ней и пощупал подгузник—он оказался полон и выпирал из-под маленькой пижамки. Я поднял Лили-Энн и перенес на столик. Она проснулась почти немедленно. Поменять подгузник стало немного труднее, но все-таки было приятно пообщаться с челове­ком, который на меня не огрызался.

Переодев Лили-Энн, я отнес ее в свой маленький ка­бинет, подальше от насупленных бровей и компьютерной жестокости, царившей в гостиной. Я сел за стол, держа малышку на коленях. Она играла шариковой ручкой, сту­ча ею по столу с похвальной сосредоточенностью и пре­восходным чувством ритма. Достав салфетку из коробки, я вытер нос и сказал себе, что простуда пройдет через па­ру дней, а потому нет причин считать ее чем-то большим, нежели маленьким неудобством. Все остальное прекрасно, чудесно, замечательно: птички кружатся вокруг и распе­вают песенки, и так семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Моя личная жизнь близка к идеалу, она на­ходится в приятном равновесии с работой. Очень скоро я настигну одно маленькое облачко на горизонте, и тогда у меня будет дополнительный бесплатный праздник, чистое и незамутненное наслаждение.

Я взял список «хонд» и положил его перед собой. Три имени вычеркнуто. Если продвигаться нынешним нето­ропливым шагом, на поиски уйдет несколько недель. Я хотел закончить немедленно, разрубить узел, поэтому склонился над списком, словно между строк могла пря­таться красноречивая подсказка. Когда я нагнулся к бу­маге, Лили-Энн потянулась и постучала по ней ручкой.

— На-на-на, — сказала она и, разумеется, была права.

Надлежало проявлять терпение и осторожность. Я найду Свидетеля, спущу с него шкуру, и тогда все будет хорошо...

Я чихнул. Лили-Энн вздрогнула, схватила листок, по­махала им у меня перед носом и порывисто швырнула на пол, а потом повернулась ко мне и просияла, очень до­вольная собой. Я кивком подтвердил ее мудрость. Заявле­ние звучало недвусмысленно: «Перестань мечтать. У нас полно дел».

Но прежде чем мы успели привести в порядок налого­вый кодекс, из коридора донесся очаровательный воз­глас.

—Декстер, дети! — позвала Рита. — Ужин готов!

Я посмотрел на Лили-Энн.