Когда мертвые заговорят - Вики Филдс

Наконец-то я почувствовала то меланхоличное спокойствие, которого не ощущала очень давно. Может быть, никогда. Я всегда куда-то стремилась, боялась не успеть, боялась совершить ошибку и проиграть. А теперь просто готовлю попкорн и поглядываю в окно.

Из гостиной доносилось бормотание Ноя (он разговаривал с телевизором), а еще слышался странный грохот: похоже, ему не удавалось растопить камин.

В три сорок семь мы устроились перед большим телевизором Дориана. Жаль, что его нет с нами, мы бы здорово напоследок повеселились. Но как однажды сказал мне Ной, Дориан предпочел провести последний день со своей семьей, которой являлась Альма. А я проведу этот день со своей.

Вчера я оставила Кису-Мису в приюте для кошек с четким наставлением отдать питомца Ноя только в хорошие руки. Ной передал мне записку с перечнем всех любимых блюд Кисы-Мисы, но я не стала отдавать ее работнице приюта. Затем я попрощалась с Крэйгом.

Когда я прощалась с Кирой, она крепко обняла меня, так крепко, как, думаю, давно никого не обнимала. А ведь я всего лишь сказала, что отправляюсь на несколько недель к миссис Нэтвик.

Я попрощалась с Аспеном. Он опять что-то заподозрил и, прищурившись одним глазом, будто гангстер, хрипло произнес, пародируя героя фильма, который мы смотрели: «Ты же не собираешь меня бросить, детка?» «Замолчи, и давай смотреть это странное кино», – ответила я, пихая его локтем в бок.

И мы смотрели фильмы, и ели приготовленную Аспеном курицу, и уснули на диване. А потом я расплакалась в его ванной комнате, потому что вдруг стало больно.

Я посмотрела на Ноя и улыбнулась. Он был сосредоточен на фильме «Психо». Я призналась, что так и не досмотрела его до конца, и Ной предложил исправить эту ошибку. Очевидно, он сам хотел узнать конец фильма. В самые напряженные моменты он сдавливал мою ладонь. Иногда Ной вздрагивал и удивленно смотрел на меня широко открытыми глазами, чтобы убедиться, шокирована ли я так же, как он. Конец фильма не пришелся мне по душе. Я вспомнила о Леде, запертой в своей палате. Чем она занята? Довольна ли моим подарком? Наверное, она испытывает острое чувство одиночества и досады, глядя в окно на заснеженный парк вокруг лечебницы.

Ной нежно пошлепал меня по плечу.

– Что? – Я удивленно посмотрела на него.

– Тебе не понравился фильм? – догадался Ной. – У меня есть куча других ужасных ужасов. Например, фильм «Дети кукурузы».

– Аспен упоминал о нем.

– Или еще «Бал вампиров», – продолжал Ной, – хотя это не совсем фильм ужасов.

– Можешь немного ослабить хватку? А то у меня швы разойдутся.

Ной с сомнением убрал руку и на миллиметр отодвинулся, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Даже если ты будешь внутри меня, это будет недостаточно близко, – произнес он. Я не нашлась, что сказать на это. Ной часто выдавал нечто такое чувственное, что я забывала, кто я и где нахожусь.

Ной неуклюже выпутался из пледа, в который мы закутались, и чересчур легкомысленным тоном произнес:

– Я намерен приготовить немного глинтвейна! Присоединишься ко мне на кухне?

– Я тебя здесь подожду, – отказалась я, потеснее заворачиваясь в плед.

– Хорошо. – Ной наклонился, поцеловал меня в лоб и с улыбкой выпрямился. – Орехи класть не буду.

Он ушел, а я закрыла глаза и свернулась клубочком на диване, откинувшись на подушки. Сквозь прикрытые веки просачивался свет от новогодних фонариков: синий, зеленый, желтый, красный. В камине трещали поленья, обдавая жаром все тело. Плед нежно окутал голые руки и шею. Я погрузилась в сладкую дремоту, наполненную запахами дров, ели, цитруса и яблок, а затем резко проснулась, когда по левой стороне моего лица прошелся шепот Ноя:

– Просыпайся! – Затем он приподнял меня с дивана, заставляя сесть, и плюхнулся рядом на освободившееся место. Подавив зевок, я пробормотала:

– Может, в свой последний день я хотела немножко поспать?..

Ной наклонился к столику, взял с подноса кружку и всучил мне в руки. Я вздрогнула – она оказалась горячей.

– Только после того, – весело сказал он, возвращаясь на диван и глядя на меня, – как ты попробуешь мой глинтвейн. Хотя готов спорить, после него тебе перехочется спать. – При этом он выразительно поиграл бровями. Я опустила взгляд в кружку. В темноте комнаты, где единственным освещением был лишь огонь в камине и мигающие разноцветные фонарики, жидкость в кружке была черной.

Я сделала глоток и поежилась от привкуса.

– Прекрасный глинтвейн. – Я одобрительно улыбнулась и тут же заметила: – Только ты не пей много, а то начнешь руки распускать.

Ной хохотнул, довольный и комплиментом, и шуткой, и, расслабившись, откинулся на подушки, делая огромный глоток из своей кружки.

– Чтобы распустить руки, мне не нужен глинтвейн. Вот моя рука, – он показал мне левую руку, а затем коснулся кончиками пальцев моей щеки. Проникновенным голосом он произнес: – Я тебя люблю. И я рад, что ты здесь, со мной.

А я рада, что не одна. Я рада, что не умру в одиночестве, рада, что не умру страшной смертью, рада, что все закончилось.

Я отставила кружку на стол и осторожно прильнула к Ною – он едва успел отодвинуть свою кружку, чтобы не выплеснуть на себя остатки глинтвейна. Ной был теплым и уютным, мягким и одновременно твердым. Я шепнула:

– Ты лучше, чем глинтвейн.

Он улыбнулся, потом, удерживая меня за талию, наклонился к журнальному столику, поставил свою кружку, бережно обнял меня и снисходительным тоном произнес:

– Это комплимент?

– Я не умею делать комплименты, – ответила я, прикрыв веки и буквально повиснув на Ное. Он укутал нас пледом, откидываясь на подушки, и задумчиво пробормотал:

– Ну, я мог бы тебя научить. Я прочел пару весьма любопытных статей и…

– Пожалуйста, только не это, – я попыталась отстраниться, но Ной позволил отодвинуться лишь на несколько сантиметров, чтобы видеть мое лицо. Его волосы спутались, и я, изловчившись, расчесала их пальцами.

– Почему нет? Я бы хотел слышать от тебя побольше ласковых вещей. А ты только ругаешься. – Он улыбнулся, изучая меня игривым взглядом. Из-за мелькающих огоньков на его лице Ной выглядел безумным, но очень притягательным. И он лжет, что я всегда лишь ругаюсь – мы уже давно не ругаемся.

Я прижалась к нему и поцеловала в шею. Он ощутимо вздрогнул, но не остановил меня. Плед упал на пол, когда я подалась вперед, обхватывая руками его плечи. Ной крепко удерживал меня за талию, хотя я бы не упала, потому что прочно вцепилась в его одежду.

– Постой… – Он остановил меня, взгляд с трудом сфокусировался на моих глазах.

– Ной, неужели опять?.. – Я отстранилась. – Ты опять думаешь, что я тянусь к тебе только потому, что мне больно, плохо, страшно?

– Я ведь Смерть, Кая, – спокойно ответил он. Я молча ждала продолжения, объяснений. Потому что не понимала,