Уоррен Мерфи - Последний звонок

– Однажды, – сказал он господину Хрущеву, – вы можете решиться начать атомную войну. Вы можете даже победить нас. Но вы не сможете сохранить жизнь, чтобы порадоваться победе.

Господин Эйзенхауэр объяснил, что не имеет в виду какое-либо приспособление, способное устроить конец света.

– Мы не собираемся уничтожить все человечество, – сказал он, – умрет только русское высшее руководство. – Вы можете выиграть войну, – заявил он Хрущеву, – но лично для вас – или для вашего преемника и для всего вашего руководства, это будет самоубийством.

Господин Эйзенхауэр надеялся, что подобная угроза поможет отсрочить хотя бы ненадолго атомную войну, а за это время может установиться прочный мир.

Смит остановился, слушая собеседника, и вновь кивнул головой.

– Да, сэр. Хрущев обвинил Эйзенхауэра в том, что он блефует, но детектор лжи показал, что президент говорит правду.

Стэнтингтон недоверчиво слушал продолжение рассказа.

– Все, что должны были сделать агенты ЦРУ, работающие на проект «Омега», – это дать приказ убийцам, если бы мы потерпели поражение в ядерной войне. Нет, сэр, программа не должна была действовать бесконечно. Она была рассчитана ровно на двадцать лет. Если верить моему календарю, она должна была завершиться в следующем месяце и никто бы никогда о ней не узнал. Но стремление адмирала Стэнтингтона сберечь лишнюю копейку совершило то, чего не сделала атомная война: убийцы приступили к выполнению задания.

Стэнтингтон почувствовал себя как человек, попавший в воздушную яму. Кондиционированный воздух в кабинете обрел горьковатый привкус.

– Жертв должно быть всего четыре, сэр. С послами в Париже и в Риме уже покончено, как вы знаете. Остался русский посол в Лондоне и сам премьер.

Смит покачал головой.

– Никто этого не знает, сэр. Убийц подыскивал другой сотрудник ЦРУ, его давно уже нет в живых. Да. Его звали Конрад Макклири, он умер почти десять лет назад. Он был единственным человеком, знавшим убийц.

Смит надолго замолчал, и все это время глава ЦРУ беспокойно ерзал на недорогом диване.

– Нет, – наконец сказал Смит, – это дело необычайной важности. Я бы рекомендовал известить СССР об опасности для оставшихся... Да, сэр, мы сможем заняться этим. Я не думаю, что кто-то еще может чем-нибудь помочь. – Он взглянул на Стэнтингтона. – И уж, конечно, не ЦРУ.

Адмирал покраснел.

Смит протянул трубку Стэнтингтону.

Стэнтингтон поднялся и пересек кабинет, чувствуя, как шагомер пощелкивает у бедра при каждом шаге. Он взял трубку.

– Алло.

Знакомый южный голос вонзился в его уши электрической дрелью.

– Вы поняли, с кем говорите?

– Да, господин президент.

– Держитесь подальше от проекта «Омега», понимаете? Подальше! Я займусь тем, что можно сделать по дипломатическим каналам. Тем, что можно будет сделать иными способами, займутся другие. ЦРУ останется в стороне от этого, совершенно, на сто процентов в стороне. Вам ясно, Кэп?

– Да, сэр.

– Теперь вам стоит вернуться в Вашингтон. Да, вот еще. Вы должны забыть, совершенно забыть о существовании доктора Смита и санатория Фолкрофт. Поняли?

– Да, сэр, – сказал Стэнтингтон, и в трубке у его уха щелкнуло.

Стэнтингтон вернул трубку Смиту. Тот положил телефон на место в ящик стола, захлопнул его с громким треском и нажал кнопку звонка. Стэнтингтон не слышал, чтобы кто-либо вошел, но Смит заговорил:

– Проводите адмирала до вертолета. Он возвращается в Вашингтон.

Стэнтингтон услышал голос Римо:

– Ему не надо больше залезать в пакет для мусора?

Смит отрицательно покачал головой.

– Вот и славно, у меня нет никакого желания таскать всяких взад-вперед. Даже ради вас, Смитти.

Голос Чиуна произнес:

– Некоторые годятся только на самые грубые работы.

– Отстань, папочка, – сказал Римо.

– Заберите его отсюда, – потребовал голос Руби Гонзалес. – От этих цереушников у меня трещит голова.

Но адмирал Уингэйт Стэнтингтон уже успел кое-кому рассказать о существовании доктора Смита.

Василий Карбенко сидел на скамейке на пешеходном мостике через реку Потомак. За его спиной виднелись шпили, купола и статуи официального Вашингтона. Его длинные ноги были вытянуты, сомбреро надвинуто на лоб, а большие пальцы рук засунуты в узкие ременные петли синих вельветовых штанов. Казалось, он бы чувствовал себя дома, сидя сотню лет тому назад в деревянном кресле на деревянном крыльце перед домиком шерифа где-нибудь на Диком Западе.

С ранней юности Василий Карбенко был предназначен для больших свершений. Будучи сыном врача и генетика, он еще подростком был послан в Англию и Францию изучать языки. В Англии, увидев в первый раз американское кино, он немедленно стал страстным поклонником старого американского Запада. Быть ковбоем, объезжать стада, каждую ночь засыпать у бивуачного костра – вот что нужно настоящему мужчине, казалось ему.

– Если тебе так нравится Америка, почему бы тебе туда не сбежать? – сказал ему однажды ночью сосед по комнате.

– Не будь моих родителей, я бы так и сделал, – ответил Карбенко, – но с чего ты взял, что мне нравится Америка? Мне нравятся ковбои.

Закончив учебу, он вернулся в Россию как раз вовремя, чтобы увидеть, как его родители после одной из сталинских чисток отправляются в концлагерь. Русскую науку в то время надежно прибрал к рукам мошенник по фамилии Лысенко, считавший, что таких понятий, как генетика и наследственность, просто нет на свете. Он верил в то, что организм способен на протяжении жизни меняться и самосовершенствоваться. Такие взгляды, возможно, соответствовали партийной линии, но с точки зрения науки это было ужасно. Потребовалось двадцать лет, чтобы сельское хозяйство в России начало оправляться от удара, нанесенного лысенковщиной.

Ничего не представляя из себя как ученый, Лысенко был очень ловким политиком. Поэтому попытка бросить вызов его научному невежеству кончилась для старшего Карбенко и его жены Сибирью.

Вообще-то подобное пятно в биографии должно было навсегда закрыть перед юным Василием все пути продвижения наверх в советской системе. Но вскоре умер Сталин, застреленный одним из приближенных, и, видимо, вследствие этого Василий Карбенко оказался на гребне волны повышений, прошедшей по советской шпионской системе. Ему помогала дружба с чиновником из оппозиционной группировки, который необъяснимым образом смог дорасти до должности советского премьера. Между тем Василий узнал, что его родители, подобно миллионам других, были казнены в концлагере.

В то время Карбенко еще не разработал свой ковбойский стиль одежды. Это пришло, когда он был послан в начале 70-х в США.

Возможно, именно тогда он пережил одну из самых серьезных трагедий в жизни. Выяснилось, что в Америке осталось очень мало настоящих ковбоев, да и те больше не похожи на героев фильмов его юности.

Но тогда же он понял и кое-что еще. В семидесятые годы шпионы были ковбоями земного шара. Хоть они и работали на правительство, но все же были достаточно независимы: от них требовался только результат. Как его добиваться, оставалось на их усмотрении.

Карбенко был шпионом что надо и настоящим русским патриотом. Это не мешало ему носить ковбойскую одежду, словно в знак траура по тому миру, в котором он опоздал родиться.

Карбенко услышал шаги на пешеходном мостике. Приподняв край шляпы, он увидел подходящего к нему русского посла в США, тяжело пыхтящего толстяка.

Сев рядом с Карбенко, Анатолий Дувичевский достал из нагрудного кармана отлично сшитого однобортного костюма носовой платок и вытер со лба пот.

– По этому наряду вас довольно легко опознать, – заметил Дувичевский, даже не пытаясь скрыть неодобрение.

– Вон тот парень справа, который читает газету, – один из них. А вон другой, слева, в телефонной будке у моста, – показал Карбенко. – Вы прошли мимо, даже не заметив.

Дувичевскнй поглядел налево и направо.

– Американцы знают о нашей встрече?

– Ну, конечно, знают, товарищ, – согласился Карбенко. – Если уж сами американцы не могут провести в Вашингтоне секретную встречу так, чтобы о ней никто не знал, как же мы можем сделать это? В конце концов, день сегодня чудесен, и лучше места для разговора нам не найти. Здесь свежий воздух и поют птицы. Зачем прятаться в душном кабинете и отравлять друг друга сигаретным дымом? И для чего? Все равно они узнают, что мы встречались.

Дувичевский недовольно хмыкнул, и Карбенко успокоительно похлопал его по колену большой широкой ладонью.

– Так что произошло? – спросил он посла, на лице которого вновь показались капельки пота.

– Я только что от президента. Он объяснил мне, что такое проект «Омега».

– Объясните это и мне, – сказал Карбенко.

– Это план на случай ядерной войны, который американцы разработали в пятидесятых годах. Он должен был начать действовать, если бы они проиграли войну. Вместо этого он начал действовать сейчас, и они не знают, как остановить его.