Эндрю Клейвен - Час зверя

— Ровно в восемь, — произнес бродяга, нагоняя.

Нэнси уронила руки, раскрытая сумочка болтается на уровне груди. Заглянула и увидела. «О Боже!» — успела подумать и сунула правую руку в раскрытую сумку.

— Убирайся. — Брызги слюны изо рта. — Убирайся сейчас же, говорю тебе!

Бродяга на негнущихся ногах приблизился к ней. Уже протянул руку. Глаза подернуты белой пленкой. Кривая усмешка. Слюна течет между желтых зубов на седую щетину, смачивает багровые струпья.

— Не забудь! Не забудь! — твердит он.

Рука нащупала холодный металл. Нашла шероховатую рукоять. Пальцы сомкнулись.

Не делай этого!

— Говорю тебе! — услышала она собственный вскрик.

— Час зверя, — снова напомнил попрошайка. — Ты должна прийти. Не забудь.

— Ладно! — завопила Нэнси. — Ладно же! Получай! — Рука взметнулась вверх. Теперь в ней зажат револьвер. Мушка пляшет. — Убирайся! Убирайся, стреляю!

Усмешка на лице нищего сделалась еще шире. Челюсть отвисла, все суставы гуляют. Белые глаза уставились в пустоту. Еще один шаг — вперед, к ней. Почти коснулся рукой.

— Он умрет ровно в восемь. Запомни время. Это час зверя.

— Уходи! — Нэн взмахнула револьвером у самого лица попрошайки. — Уходи! Уходи прочь!

И нажала на курок.

В то утро Захари Перкинс проснулся с улыбкой. Сны не тревожили его. Не стоит пока открывать глаза. Сейчас лучше всего полежать, собираясь с мыслями. Вообразить, к примеру, женщину, обнаженную женщину.

На тополе за окном воробушек затевал нехитрую утреннюю распевку. Тремя этажами ниже легкий ветерок играл остатками травы на газоне. Захари слышал, как на плиты тротуара шлепаются листья. Женщина, с волосами, черными точно вороново крыло, целая грива иссиня-черных волос.

Царственное создание. Она не раз уже вторгалась в его грезы. Обнаженная, но грозная в своей наготе. Стройная, прямая, горделивая. Захари поставил ее на приподнятую сцену, принцесса свысока глядела на тех, кто внизу. Кожа гладкая, точно глянцевая журнальная страница, сияет, как теплые сливки. Роскошная грудь приподнялась. Руки на бедрах. Длинные ноги расставлены в стороны.

Захари чуть пошевелился, почувствовал прикосновение простыни к голому телу. Прохладный, печальный ветерок залетел в форточку. Поцеловал в глаза, усилив тоску по женщине, прекрасной женщине, сейчас же, здесь, в этой постели. Рука скользнула вниз, ощупывая напрягшийся член. Замечательная, сильная эрекция. Поглаживая свой член, он рисовал изогнутые в величественной усмешке губы. Рука задвигалась быстрей. Свободной рукой Захари отбросил простынку. Часто дыша, приоткрыл глаза, любуясь собой…

— Господи! — прошептал он. — Господи… — Эрекция сникла. Оторопевшим взглядом Захари уставился на пятна крови.

Потеки крови, уже засохшей, возле локтя и на тыльной стороне руки. Коричневые лепешки крови под ногтями. Повернул руку, внимательно изучая, — еще пятна, на самой ладони, похожие на следы от размякшей шоколадки, но Захари знал: это кровь. Понял в ту самую минуту, как только увидел.

Он сел на кровати. Сердце бешено билось, разрывая грудь. Он не мог ни на чем сосредоточиться. Поспешно ощупал гениталии, проверяя, нет ли где раны. Глянул на пол, на ворох одежды возле кровати. Внизу джинсы, на них футболка, пропитанная кровью, даже еще влажная.

— Господи! — охнул он. — Что это? Где я? — Мысли путались, его вдруг замутило, точно в брюхе включилась бетономешалка.

Услышав шаги за дверью, Захари обмер. Кто-то постучал. Настойчиво, три раза подряд: раз-два-три.

— Мистер Перкинс? — Мужской голос, тонкий, покладистый. Невыразительный. Снова три удара в дверь: раз-два-три. — Мистер Перкинс. Вы дома?

Захари пошевелил губами, но ответить не смог. Диким взглядом обшарил комнату. Белые стены; там, где отвалилась краска, — сероватые прогалины. Полки, из брусков и обломков кирпича, забитые газетами и журналами. Грязный затоптанный коврик. Дверь в соседнюю комнату. Он дома. В дешевом бараке, каких полно в Ист-Вилледже. Его квартирка, где он обосновался вместе с Тиффани.

— Мистер Перкинс? — Все тот же тихий, нетребовательный голос за дверью. — Мистер Перкинс, я детектив Натаниель Муллиген, департамент полиции города Нью-Йорка. Будьте любезны, откройте дверь.

Коттедж! Словно мгновенная вспышка света, словно блиц фотокамеры память вернулась к нему. Захари вспомнил, что произошло в коттедже.

— Иисусе! — простонал он, зажимая рот рукой. — Иисусе, они уже пришли за мной. О Боже, они думают, это я. Первое, что они подумают.

На двери висит плакат с «Распятием» Дали. Сквозь него проходит спокойный голос Муллигена:

— Хорошо, мистер Перкинс. Сейчас мы войдем. Мы взяли ключ у хозяина. Если вы в комнате, не делайте глупостей. Мы не хотим насилия.

Захари беспомощно уставился на репродукцию Дали. На ней был изображен современный человек, полуобнаженный, голова откинута назад, руки взметнулись к небесам. Сейчас Зах был способен только на одно: смотреть на картину и вслушиваться в доносившийся из-за нее голос полицейского:

— Сейчас мы войдем.

Он услышал скрежет ключа в замочной скважине, бормотание нескольких голосов. Замок проворачивался.

Ужас бежал по жилам, точно кровь, точно раскаленная молния. Зах спрыгнул с кровати.

Он был приземист, намного уступая ростом брату. Жестокая диета истощила его тело, впрочем, Захари был мускулист и крепок с виду. Впалый живот, сильные ноги. Спрыгнув с кровати, он быстро промелькнул по комнате — комок проворных мышц, нежная белая кожа. Отбросил простынку. Сгреб одежду в тот самый миг, когда ноги коснулись пола. Прижал всю груду к себе, ощущая влажное прикосновение пропитанной кровью футболки. Другой рукой подобрал тапочки.

Замок уже отперт. На миг Зах остановился, приоткрыв рот, оглянулся на дверь. Из горла вырвался тонкий испуганный присвист:

— ИИИИИИ!

Но то был лишь первый, верхний замок. Еще оставался другой, внизу. Несколько секунд в запасе. Гримасничая с перепугу, Захари пробежал по комнате, босиком, ступая на цыпочках, стараясь не шуметь. Услышал, как входит ключ во второй, то есть последний, замок. Снаружи вновь донеслись голоса мужчин.

— Сразу за мной, — скомандовал главный, — быстро и осторожно.

— О Господи, Господи, — взмолился Зах на бегу, отталкиваясь босыми ступнями сперва от жесткого, истершегося коврика, затем от грязного пола. — Пожалуйста, пожалуйста, Иисус, что тебе стоит.

В дальней стене его поджидала кладовка, дверь уже полуоткрыта. На этой двери тоже плакат. Таинственные горы, над ними клубятся темные тучи (рисунок чернильной пастой), в тумане бродят единороги, кентавры и нимфы. «Вечность» — гласила надпись над картинкой. Зах поспешил босиком укрыться в «Вечности».

И тут второй замок повернулся. Отворилась дверь. Зах успел проскользнуть в кладовку, укрылся внутри. Осторожно потянул к себе дверцу, стараясь получше затаиться. Застыл, хоронясь среди нарядов Тиффани, в темном, сероватом полумраке. Легкая одежонка гладила обнаженную кожу. Ноздри дразнил аромат дезодоранта, и пудры, и тела Тиффани. Зах тяжело дышал, сцепив зубы, волосы увлажнились от пота, в глазах стояли слезы.

— Пожалуйста, Иисус. Ну, пожалуйста. Что тебе стоит…

Прямо перед его глазами в двери оставалась щелка. Ниточка света проникала в зазор, пронзая зрачки. Зах хотел бы протянуть руку, плотно прижать дверь, но не смел пошевелиться. Полицейские уже вошли в комнату. Их голоса стали громче, он отчетливо различал слова.

— Аккуратно. Квартира совсем маленькая. — Муллиген, его спокойный, пищащий голосок.

— В той комнате пожарный выход.

— Кладовка. Ванная.

— Берк — в кладовку. Санузел — Браун. Я обойду квартиру, — распорядился Муллиген.

Теперь Зах сдвинулся с места. Он видел полисменов. Не Муллигена — тот уже прошел в другую комнату, но двух других, Берка и Брауна. Берк был чернокожий, широкоплечий, мускулистый, в грубой куртке, небесно-голубой рубашке. Браун — белый, с животиком, с усиками, в зеленом костюме спортивного покроя. У каждого в правой руке небольшой револьвер. Дуло поднято вверх. Все они крепко держат оружие, обхватив левой рукой запястье правой.

«Они убьют меня, — подумал Зах, прижимая к груди пропитанную кровью рубашку. — Они думают, это сделал я, они пристрелят меня на месте. Ну пожалуйста, Иисус. Что же мне оставалось? Я только хотел получить хоть немного для себя и для Тиффани. Помоги мне убедить их, Иисус. Пожалуйста. Выйти отсюда и поговорить с ними. Клянусь, я сделаю для тебя все, что угодно, я всем расскажу, что я знаю про тебя, я буду всем объяснять твои слова, только сейчас, пожалуйста…»

Он следил, как детективы занимают свои позиции. Они двигались осторожно, но проворно, тихими длинными шагами. Браун направился к противоположной стене, к двери в ванную. Вошел туда и скрылся из глаз. Через секунду Берк подобрался к двери в кладовку.