Дэвид Эйткен - Спящий с Джейн Остин

Несмотря на имеющееся у Дебби досье, мы двинулись с отправной точки прямым ходом к ближайшей базе противника по всем минам, как итальянский танк на поле боя. Возрадуйся, Рошарх! Мы начали с твоих чернильных пятен. Пациента (это я) озадачивают десятками чернильных пятен невнятной формы, а он должен сказать, на что эти самые пятна, по его мнению, похожи. Основная мысль такова: если девять человек из десяти видят милую детскую игрушку, а десятый описывает чернильное пятно, похожее на зубастую вагину, это, скорее всего, означает, что номер десять никогда не пытался трахать мягкую игрушку.

Упоминал ли я, что эти пятна предполагают различное толкование? Ну я и растолковал. Лично мне кажется, что придурки, рисующие эти пятна, придают им максимально немыслимые формы, чтобы выставить сумасшедшими как можно больше людей. Но в моем случае это не сработало, так что плевал я на них. Я просто описывал пятна так, как их видел, — без преувеличений, фантазий и прикрас. Такой уж я человек.

— Послушайте, не могут же все они быть ушами, — запротестовала Дебби.

— Это совсем другое ухо, — настаивал я. — Женское, один и три квадратных дюйма, слегка лопатовидное стремечко, барабанная перепонка интересной формы. Я бы не выгнал этакую цыпочку из постели. — Еще одно название для моего ненаписанного романа, к слову сказать.

— Но не могут же они все быть ушами, — повторила Дебби. — Вот, смотрите, я кладу четыре карточки в ряд. Постарайтесь увидеть что-нибудь другое. Медведя, кукурузный початок, хоть что-нибудь…

Женщина уже хваталась за соломинку. Вернее, за кукурузинку.

— Вы не имеете права подсказывать, — заворчал я. — Я вижу то, что вижу. Следующую, пожалуйста.

Дебби отказалась от неравной борьбы на ухе номер восемь (мужское, не принадлежит представителю белой расы, проколотое, я бы избегал такого человека), и мы переместились в иную область. Область эта, впрочем, была бы не нова для любого, кто преуспел в написании школьных сочинений. Я в этом смысле был восходящей звездой на небосклоне.

— Вот что мы с вами сделаем, Даниэль, — сказала Дебби (почаще употребляйте имя пациента, это позволяет ему чувствовать себя непринужденно). — Я начну рассказывать историю, а вы скажете, как, по вашему мнению, она могла бы продолжиться.

Итак. Жила-была маленькая девочка по имени Красная Шапочка, и однажды она пошла к своей ба…

— Ну вы сами-то понимаете, что эта история о том, «почему у тебя такие большие уши»? А? — спросил я, окидывая многозначительным взглядом ее слуховые ракушки. — Вы действительно желаете влезать в эту область, Дебби?..

Почаще употребляйте имя психиатра, это заставляет его думать, будто вы ему доверяете.

— О да, конечно. Извините… Тогда давайте попробуем вот это: «Золушка была маленькой замухрышкой, и ее постоянно обижали старшие сестры…»

— «…у которых были на редкость уродливые уши», — продолжил я, и Дебби вздохнула. Не очень-то по-джентльменски я себя вел, да, но разве же я не сертифицированный сумасшедший?

Тем не менее я кое-что вынес из моих занятий с Дебби, хотя она, разумеется, об этом не подозревала. К примеру, я доподлинно выяснил, как правильно прикидываться сумасшедшим. Если хотите научиться чему-либо — ступайте к профессионалам. Вот что я всегда утверждал и утверждать буду.

Однажды мы беседовали о том о сем, и вдруг Дебби сказала мне:

— Неужели вам самому ни чуточки не интересно, что с вами не так? Вы ни разу не спрашивали. Это странно.

В первый миг ее слова застали меня врасплох, и я не стыжусь в этом признаться. Я ведь что имею в виду: Дебби вела себя странным образом для человека, практикующего искусство исцеления (пусть даже психиатрия — не что иное, как куча вздора и ерунды). Не так, совсем не так должен говорить врач с пациентом, который слаб на голову, даже если это всего лишь официальная версия. Так что Дебби заставила меня основательно напрячься.

Как ты, дорогой читатель (могу ли я называть тебя другом?), уже уяснил в ходе знакомства с этим автобиографическим отчетом, я — человек мягкосердечный и в обычной ситуации даже мухи не обижу. Помните, что говорилось о моем деле во время суда? «Если мы сосредоточимся на внутренней сути действий моего клиента, то обнаружим жестокую душевную борьбу. И я берусь утверждать, господа присяжные, что в данном человеке живет несколько личностей, которые могли бы совершать благородные и добрые поступки, если бы не были вынуждены постоянно сражаться друг с другом и страдать под невыносимым гнетом противоречивых желаний и страстей…» (Надеюсь, я выразил эти мысли не слишком язвительно.)

Слова имеют значение. Можно не говорить того или иного напрямую, но тем не менее склонить людей принять твою сторону. Когда адвокат привел в качестве примера конфеты, данные мной одной проститутке, присяжные уже ели у него из рук.

Да… присяжные… Они ополчились против меня, когда жирный адвокат закидал их своими шпильками, остротами и намеками. «Убийство одной проститутки вполне может быть несчастным случаем» и т. д. и т. п. Ха-ха-ха! Черт бы его побрал! Самое правильное место для людей вроде толстого адвоката — на блюде с яблоком во рту. Тем более что ему, возможно, это понравилось бы.

В общем, неожиданный вопрос Дебби попал в мое эмоционально уязвимое место. Он звучал как обвинение.

— Что ж, я совершил много проступков. Но среди них никогда не числилось пренебрежение к собственной персоне, — сообщил я с изрядной долей заносчивости и недовольной ноткой в голосе. — Разумеется, мне интересно, что со мной не так. — Я помедлил, смигивая притворную слезу. — Так что же?

— А сами вы как полагаете? — спросила Дебби. Чертова манера всех психиатров отвечать вопросом на вопрос.

Я надул щеки, имитируя глубокую задумчивость.

— Ну, — сказал я (когда щеки сдулись), — если верить шотландскому психологическому журналу «Бди!», я — фетишист, чье состояние ментального развития не достигло генитальной стадии, что выражается в перманентной навязчивой мысли о вы-сами-знаете-чем.

— Произнесите это слово, — велела Дебби.

— Уши! — сказал я.

— Хорошо, — кивнула она. — Очень хорошо. Вы делаете успехи. Продолжайте.

— Ну, стало быть, у меня развилась психическая болезнь, известная как «гетерофобия». Иными словами, меня пугает мысль об осуществлении сексуального контакта с представительницей женского пола…

Дебби кивнула, будто бы подтверждая, что слышит такие штуки по нескольку раз на дню, никаких проблем… Я лежал перед ней на операционном столе, готовый к препарированию.

— Согласно журналу «Бди!», я также страдаю нарциссизмом. Люблю себя в ущерб всем остальным, не принимаю во внимание сексуальные желания своего партнера и предпочитаю краткий, бурный секс долгосрочным отношениям. Забавно… В этом есть доля истины. Надеюсь, вам удастся вылечить меня, Дебби, хотя пока что мой случай выглядит запущенным. Нет?

Дебби мрачно улыбнулась — святой Иоанн, окруженный вязанками хвороста…

— Человек — единственное существо, которому ведомо чувство надежды, — сказала она. Очень милая формулировка, подумалось мне, но я понимал, что Дебби на этом не остановится и все испортит какой-нибудь идиотской фразочкой вроде «я люблю вас»… Нет. Разумеется, нет. Она все испортила, прибавив: «Хотя степень оптимизма может варьироваться».

Затем Дебби проинформировала меня, что слово «персонализм» происходит от латинского persona, обозначающего «маска» (это я и раньше знал), и что мой внутренний разлад (мнимый!) произошел от необходимости приятия общественных стандартов, которые были мне чужды. Тьфу! Столько суеты — и все из-за того, что мне хотелось трахать женские уши, а не их клиторы — или как там называется этот жуткий орган.

Глупая сучка Дебби даже предположила, что я испытываю чувство вины в плане секса. Будто бы можно стыдиться самой естественной вещи в мире! Мне пришлось обратить внимание Дебби на то, что и она несколько стушевалась, когда мы обсуждали мою гусиную кожу, мои прыщи, мои мышечные спазмы и проблему неприятия моим суперэго необходимости трахаться. Я использую это слово намеренно.

Надо полагать, в большинстве случаев человеческое суперэго держит своего обладателя в определенных рамках, заставляя игнорировать подсознательные низменные порывы. И не стройте из себя святую невинность — вы отлично знаете, о чем я говорю. Однако моя персональная полиция нравов, похоже, умчалась пулей, едва обнаружив, чем ей придется заниматься. Я не могу ее винить: с моей точки зрения, это напоминает работу сутенера. Впрочем, должен признать, что старое доброе подсознание временами ведет себя самым злодейским образом. Вы согласны? Низменные порывы, ишь ты!

В конечном итоге у Дебби возникла большая проблема из-за меня. Хотя слово «умопомешательство» не используется в психиатрии, оно имеет вес с точки зрения закона. По закону человек не может нести ответственность за преступление, если он не отдавал себе отчета в том, что делает. По этим правилам я не должен отвечать за ту ерунду, которую натворил. Так уж вышло, что Ментально Аномальные Криминалы, иначе — Маки (по-моему, это оскорбление всей шотландской нации), не передали по наследству младшим поколениям строгие формулировки обвинительных приговоров. Я нахожусь там, где нахожусь, подвергаясь так называемому «ограничению свободы», и это означает, что власти могут держать меня в Броти Ферри, пока Отчаянный Дэн[52] не умрет от коровьего бешенства.