Константин Образцов - Красные цепи

Алина содрогнулась.

— Какой ужас, — сказала она и посмотрела на Гронского. — Бедная девочка. Это ведь она тогда случайно подсказала тебе, как найти Некроманта?

Гронский покачал головой.

— Знаешь, во всей этой истории с самого начала было столько случайностей, что они кажутся мне проявлением какой-то стихийной силы самой жизни, которая постепенно, очень медленно, но верно, выталкивала из себя этого старого упыря, как живая ткань человеческого организма отторгает отравляющее ее чужеродное тело. Много лет назад совершенно случайно Кристина выбрала своей очередной жертвой твоего отца, и тоже случайно именно в этот раз она потерпела поражение и в ярости послала Вервольфа убить твою мать. Случайно малолетние подонки изнасиловали и заразили смертельной болезнью дочь человека, не только обладавшего огромными деньгами и властью, но еще и помнившего рассказы своего деда, бывшего свидетелем чудовищных экспериментов Некроманта в годы русской революции. Потом ты тоже случайно оказалась на месте убийства Марины, и…

— Господи! — Алина всплеснула руками. — Марина!

Гронский вопросительно посмотрел на нее. Алина покраснела и на мгновение закрыла лицо ладонями.

— Родион, прости, ради Бога… я же совсем забыла…

— В чем дело?

— Помнишь, я позвонила тебе в ту ночь и сказала, что Мейлах убит?

— Да.

— Ты еще ворчал что-то неразборчивое и вообще был занят и не расположен к разговорам…

— Помню, что дальше?

— Я хотела сказать тебе еще кое-что. Очень важное. Марину убил не Вервольф. Во всяком случае, она погибла не от того ножа, который он использовал во всех других случаях.

Гронский застыл. Алина стала говорить, все быстрее и быстрее:

— Я с самого начала чувствовала, что упустила что-то существенное, еще когда ты меня спрашивал, является ли нож оборотня орудием убийства. И вот, когда у меня появилось время, я решила провести дополнительные исследования, включая эксгумацию тела моей мамы, ну я тебе рассказывала, и посмотреть заключения по гистологическим экспертизам двух других тел; так вот, на кинжале Вервольфа были характерные зазубрины и сколы, а на лезвии оружия, которым убили Марину, таких дефектов не было. То есть получается, что кто-то использовал точную копию его ножа и действовал так же, как оборотень, во всяком случае очень старался наносить удары с той же силой и в том же направлении. Но только это был не Вервольф. Это был кто-то другой.

Алина перевела дыхание. Лицо Гронского словно окаменело, и она узнала это хорошо знакомое ей выражение отрешенности и в то же время мрачной решимости.

— И еще одно, — добавила она. — В связи с тем, что сейчас проводятся повторные исследования всех жертв за период с марта по октябрь, отдельная группа экспертов изучила следы зубов на костных останках и фрагментах мышечной ткани. Так вот, они идентичны во всех случаях: отметины клыков крупного волка или пса, специалисты еще не пришли к одному мнению, а учитывая обстоятельства, и вряд ли придут. Но на теле Марины следы зубов действительно принадлежат собакам, причем, скорее всего, не одной, а нескольким. То есть ее в самом деле рвали какие-то псы, и…

Она посмотрела на Гронского и осеклась.

— Родион, я еще раз прошу прощения. Просто тогда все так закрутилось, что было не до разговоров, а потом у меня просто вылетело это из головы совсем…

Гронский молчал, и Алина увидела, как у него по лицу словно промелькнула какая-то тень. Алина внимательно посмотрела ему в глаза. Взгляд Гронского был совершенно непроницаемым, но она хорошо знала, что он означает.

— Думаешь, тут тоже какая-то случайность? — осторожно спросила Алина. — Ну, например, у Вервольфа был второй такой же нож, а к телу действительно подбежали бродячие собаки… может ведь такое быть?

Молчание.

— Или вот я еще думаю, — продолжила Алина рассуждать вслух, поглядывая на Гронского, — что это могло быть делом рук Абдуллы и его людей. Кобот пытался самостоятельно получить ассиратум, дела у него шли не очень-то хорошо, так что вполне возможно, что он решил полностью повторить образ действий Вервольфа и добыть нужные органы и человеческую кровь не у себя в подвале, а тоже прямо на месте убийства, а потом использовал собак, чтобы скрыть следы преступления, как и в остальных случаях…

Гронский закурил, и огонек зажигалки на мгновение отразился в зрачках серых глаз недобрыми сполохами.

— Послушай, — сказала Алина, — я могу еще долго высказывать предположения одно нелепее другого, а ты можешь отмалчиваться в ответ, но я же вижу, что ты о чем-то догадываешься. А скорее всего, уже догадался. Я права?

Гронский махнул рукой, разгоняя дым, и пожал плечами.

— Нет, что ты? Какие догадки? Я просто задумался.

Алина вздохнула и отвернулась в сторону. Свет дня за окном тускнел, и солнце повисло над краем земли, готовясь нырнуть вниз, за грань, отделяющую мир живых и обитель теней и чудовищ. Так представляли это в Древнем Египте, подумала Алина. Каждый вечер бог солнца уходит из этого мира, чтобы совершить полный опасностей путь среди подземных глубин, в лабиринтах, кишащих порождениями вечного мрака, и если когда-нибудь ему не удастся пробиться сквозь темные катакомбы, то утро больше никогда не настанет. Нелегкая доля для бога: раз за разом спускаться в подвалы, полные нежити, чтобы выйти оттуда под утро, неся с собой яркий свет солнца, испепеляющий нечисть и зло. Бесконечный круг смертей и рождений, сна и бодрствования, света и тьмы, одно из гигантских незримых колес, вращающихся в механизме Вселенной.

— Знаешь, мне будет этого не хватать, — сказала она.

— О чем ты? — спросил Гронский.

— Обо всем этом. Очень странно, но за те несколько недель, которые прошли с момента нашей встречи, я успела привыкнуть к таким вещам, о которых раньше даже не думала, и вообще не могла представить, чтобы нечто подобное могло случиться со мной и стать частью жизни. Я проникла в заброшенный дом, нашла тайную лабораторию и следы кровавых экспериментов в подвале; мой бывший начальник продавал эликсир, созданный средневековым некромантом; меня чуть не убили в собственном доме; я выдерживала разговоры с умнейшим и опаснейшим человеком, возглавляющим могущественную тайную организацию, видела настоящий бой, смерть сотен людей, труп волка-оборотня без головы и держала в руках нож, оборвавший сотни, а то и тысячи жизней, включая жизнь моей мамы. Я уходила от погони, я перепрыгнула на машине разводящийся мост, я стреляла в ламию, которая была любовницей моего отца, пробилась через подвалы, полные живых мертвецов, и чуть не погибла, отстреливаясь от них из дробовика; я висела на крыше и едва не сорвалась в пламя взрыва, в котором сгорел древний вампир. Теперь я тоже не верю, а знаю, потому что это знание было дано мне через опыт, и я сама видела тела жертв кровавых мистерий и то, какой силой обладает мистический эликсир, дарующий одновременно и жизнь, и смерть. Я привыкла к опасности, к тяжести пистолета в сумке или в кармане одежды, как-то даже успела привыкнуть помнить о том, что нужно считать патроны, привыкла, что в любой момент может раздаться звонок, и мне нужно будет мчаться куда-то среди ночи. После того как ко мне в дом ворвались бандиты Абдуллы, я думала, что никогда уже не смогу спокойно уснуть, не смогу вернуться в свою квартиру и буду мучиться страшными снами всю оставшуюся жизнь. Странно, но теперь я вообще ничего не боюсь. Я не думаю и не вспоминаю о том, что на полу, по которому я ежедневно ступаю, лежали мертвые тела, меня не пугают кошмары, они мне просто не снятся, зная, что бесполезно. Я как Алиса в стране чудес: надкусила все пирожки и грибы, прошла через тайные двери, а теперь нужно вернуться назад, а я не могу это сделать. Впервые за всю свою жизнь я вдруг почувствовала, что занимаюсь настоящим делом. Вообще почувствовала, что живу.

Алина сделала паузу и посмотрела на Гронского.

— А еще я привыкла к тебе. Напрасно, наверное, но это так. Привыкла ждать, что ты позвонишь и назначишь встречу в неудобное время, что попросишь о чем-нибудь без объяснений, что категорическим тоном заявишь такое, против чего мгновенно восстанет весь мой здравый смысл и жизненный опыт. Привыкла даже вот к такому выражению лица, как будто никого нет дома, к твоей манере молчать и ничего не рассказывать до последнего момента. А теперь этого нет. Я даже твой пистолет потеряла. А нож Вервольфа забрали, как вещественное доказательство. У меня остались только воспоминания, за которые я цепляюсь, как за обрывки сна, постоянно повторяя их про себя, проживая снова и снова, чтобы не дать им потускнеть и исчезнуть.

Гронский хотел было что-то сказать, но осекся и промолчал. Алина взглянула ему в глаза и спросила:

— Ты догадываешься, кто убил Марину? Есть предположения?