Эмили Локхарт - Виновата ложь

— Бабушка, дедушка, очень рад вас видеть. Буду очень рад провести у вас лето.

Типпер обняла его.

— Это мама заставила тебя так сказать, а?

— Да, — ответил Джонни. — И еще: я очень рад снова вас видеть.

— Хороший мальчик.

— Теперь можно идти?

Типпер поцеловала его в веснушчатую щеку.

— Иди-иди.

Эд последовал за мальчиком, но задержался, чтобы помочь прислуге достать из моторной лодки багаж. Он был высоким, худым, с очень темной кожей: индийская кровь, как мы узнали позже. Он носил очки в черной оправе и был облачен в опрятный городской наряд: льняной костюм и полосатую рубашку. Штаны помялись в дороге.

Дедушка поставил меня на землю. Бабуля Типпер поджала губы, так что они превратились в прямую линию. Затем улыбнулась, сверкнув всеми своими зубами, и двинулась вперед.

— Вы, должно быть, Эд? Какой приятный сюрприз.

Он пожал ей руку.

— Разве Кэрри не сказала, что я приеду?

— Конечно, сказала.

Мужчина посмотрел на нашу белую-белую семью. Повернулся к Кэрри:

— А где Гат?

Гата позвали, и он выскочил из лодки, немедленно начав расстегивать ремешки на спасательном жилете.

— Мама, папа, — сказала Кэрри, — мы привезли племянника Эда, чтобы он играл с Джонни. Это Гат Патил.

Дедушка протянул руку и потрепал мальчика по голове.

— Здравствуйте, молодой человек.

— Здравствуйте.

— Его отец умер в этом году, — пояснила Кэрри. — Они с Джонни лучшие друзья. Мы оказали большую помощь сестре Эда, взяв его на пару недель. Гат! Как мы и обещали, ты здесь будешь плавать и управлять лодкой, слышишь?

Но Гат не ответил. Он смотрел на меня.

Аристократический тонкий нос, красивые губы, темно-шоколадная кожа и вьющиеся волосы цвета воронова крыла. Его тело было словно заряжено энергией, Гат, казалось, пружинил от нетерпения, будто ждал чего-то. От этого мальчишки веяло страстью и жаждой деятельности, интеллектом и крепким кофе. Я могла бы смотреть на него вечно.

Наши глаза встретились.

Я развернулась и убежала.

Гат последовал за мной. Я слышала его быстрые шаги позади, на деревянной дорожке, проложенной вдоль всего острова.

Я продолжала бежать. Он догонял.

Джонни кинулся за Гатом. А Миррен помчалась за Джонни.

Взрослые остались на пристани, вежливо окружив Эда и воркуя над малышом Уиллом. Малышня занималась тем, чем положено малышне.

Мы четверо остановились на крошечном пляже у дома Каддлдаун. Это был небольшой песочный участок с огромными валунами с обеих сторон. В то время им почти никто не пользовался. На большом пляже было меньше водорослей, и песок там был мягче.

Миррен скинула обувь, остальные последовали ее примеру. Мы кидали камни в воду. И просто балдели.

Я выводила на песке наши имена.

Каденс, Миррен, Джонни и Гат.

Гат, Джонни, Миррен и Каденс.

Это было начало.

Джонни умолял, чтобы Гат остался подольше, и Гат остался.

В следующем году он молил, чтобы тот приехал на все лето.

Гат приехал.

Джонни был первым внуком, и бабушка с дедушкой почти никогда и ни в чем ему не отказывали.

Летом-номер-четырнадцать мы с Гатом взяли небольшую моторную лодку. Это случилось как раз после завтрака. Бесс заставила Миррен играть в теннис с близняшками и Тафтом. В тот год Джонни начал заниматься бегом и наматывал круги по Периметру. Гат нашел меня на кухне в доме Клермонт и спросил, не хочу ли я прокатиться с ними.

— Не очень. — Я хотела вернуться в кровать и почитать.

— Ну пожалуйста! — Он почти никогда и никому не говорил «пожалуйста».

— Прокатись сам.

— Я не могу сам взять лодку, — сказал он. — Мне неудобно.

— Конечно же, можешь.

— Нужно, чтобы был кто-то из вас.

Вот еще глупости.

— Куда ты хочешь отправиться? — спросила я.

— Куда-нибудь подальше от острова. Иногда мне надоедает здесь до чертиков.

Тогда я не могла поверить, что это правда, но все равно согласилась. Мы вырулили в море, надев ветровки и костюмы для плавания. Вскоре Гат выключил мотор. Мы ели фисташки и вдыхали соленый воздух. Солнечный свет сиял бликами на воде.

— Давай искупаемся, — предложила я.

Гат выпрыгнул, и я кинулась за ним, но вода оказалась гораздо холоднее, чем у пляжа, и у нас резко перехватило дыхание. Солнце скрылось за облаком. В легкой панике мы захохотали и закричали, что это была глупейшая затея — лезть в воду. О чем мы думали? Все знали, что вдали от берега водятся акулы.

— Не говори об акулах, умоляю!

Мы начали взбираться по лесенке обратно, пихая друг друга, толкаясь, соревнуясь, кто первым поднимется на борт.

Наконец Гат отплыл в сторону и дал мне подняться первой.

— Не потому, что ты девушка, просто я добрый, — сказал он мне.

— Спасибо. — Я показала ему язык.

— Но если меня сожрет акула, обещай, что напишешь речь о том, каким я был потрясающим парнем.

— Обещаю, — говорю я. — «Из Гатвика Меттью Патила вышло изысканное блюдо».

Нам было так холодно, что все это казалось безумно смешным. У нас не было даже полотенец. Мы прижимались друг к другу под шерстяным одеялом, касаясь голыми плечами и переплетясь замерзшими ногами.

— Это чтобы не было переохлаждения, — сказал Гат. — Не подумай, что ты мне нравишься или еще что.

— Я и не думаю.

— Ты перетягиваешь одеяло.

— Прости.

Пауза.

Гат продолжил:

— Вообще-то, ты мне нравишься, Кади. Я не хотел тебя обидеть. Слушай, когда ты успела стать такой красивой? Это отвлекает.

— Я такая же, как всегда.

— Ты изменилась за этот год. А я должен играть роль.

— Ты ведешь какую-то игру?

Гат торжественно кивнул.

— Ничего глупее не слышала! И что за роль?

— Я спокоен и невозмутим. Ничто никогда не может пробить мою броню. Ты разве не заметила?

Я рассмеялась.

— Нет!

— Черт. А я-то думал, это моя фишка.

Мы сменили тему. Обсудили, не взять ли малышей в Эдгартаун в кино, немного поболтали об акулах, неужели они и правда охотятся на людей, о фильме «Растения против Зомби».

После чего решили вернуться на остров.

Вскоре Гат начал одалживать мне книги и часто ранним вечером приходил ко мне на маленький пляж. Или когда я лежала на газоне Уиндемира в окружении наших ретриверов.

Мы вместе гуляли по деревянной дорожке, огибавшей остров, Гат обычно шел передо мной. Мы говорили о книгах или придумывали фантастические миры. Иногда мы делали несколько кругов, пока не чувствовали, что совсем уже устали и ужасно хотим есть.

По бокам вдоль тропинки рос шиповник — белый и ярко-розовый. У него был слабый сладковатый аромат.

Однажды я посмотрела на Гата, лежащего в гамаке дома Клермонт с книгой, и почувствовала… ну, что он мой. Что он создан именно для меня.

Я тихо устроилась рядом с ним в гамаке. Вытащила из его пальцев ручку — он всегда читал с ручкой — и написала «Гат» на тыльной стороне его левой руки и «Каденс» — на правой.

Гат взял у меня ручку и написал «Гат» на тыльной стороне моей левой руки, а «Каденс» на правой.

Я не говорю, что это была судьба. Я не верю в неизбежность, родственность душ и вообще в сверхъестественное. Просто хочу сказать, что мы понимали друг друга. Во всем.

Но нам было всего по четырнадцать. Я еще никогда не целовалась с мальчиком, хотя исправила этот недочет в следующем учебном году, и мы почему-то не называли наше чувство любовью.

Летом-номер-пятнадцать я приехала на остров неделей позже, чем остальные. Папа бросил нас, и мы с мамочкой занялись новой обстановкой, консультировались с декоратором и все прочее.

Розовощекие Джонни и Миррен встретили нас на причале — с длинным списком планов на лето. Они устраивали семейный турнир по теннису и собирали рецепты мороженого. Мы хотели поплавать на лодке и устроить костер.

Малышня, как всегда, с криками носилась вокруг. Тетушки вежливо улыбались. Когда суета в честь нашего приезда улеглась, все отправились в Клермонт на коктейль.

А я в поисках Гата пошла в Рэд Гейт. Этот дом был гораздо меньше Клермонта, но при этом с четырьмя спальнями. Здесь Джонни, Гат и Уилл жили с тетей Кэрри — и Эдом, когда он отдыхал с нами, что случалось редко.

Я подошла к двери кухни и посмотрела сквозь сетку. Поначалу он меня не замечал. Он стоял у столика, в какой-то поношенной серой футболке и джинсах. Его плечи были шире, чем я помнила.

Он отвязал сухой цветок, висевший на веревке на окне у раковины. Это был небрежно сорванный ярко-розовый цветок шиповника, чьи кусты растут по Периметру Бичвуда.

Гат, мой Гат. Он сорвал мне розу с нашей любимой тропинки. Высушил ее и ждал моего приезда на остров, чтобы подарить.