Тесс Герритсен - Гробовое молчание

Он не слышит, как я приближаюсь. Вот он расстегивает ширинку. А вот уже лежит на полу со сломанной челюстью — зубы вываливаются у него изо рта.

Второй мужчина едва успевает выпустить руки девочки и вскочить, но я его опережаю. Я — тигр, а он всего-навсего неуклюжий буйвол, глупый и беспомощный перед моим ударом. Он с диким криком падает на пол. Судя по нелепо согнутой руке, его кость переломилась пополам.

Я хватаю девочку за руку и рывком помогаю ей встать.

— Ты цела?

Застегнув джинсы, она пристально смотрит на меня.

— Черт возьми, а вы-то кто?

— Об этом потом. А сейчас — уходим! — рявкаю я.

— Как вам это удалось? Как вы одолели их так быстро?

— Хочешь научиться?

— Да!

Я смотрю, как двое мужчин корчатся и стонут у наших ног.

— Итак, первый урок: умей вовремя убежать. — Я подталкиваю ее к двери. — Сейчас как раз пора.

Я наблюдаю за тем, как она ест. Она худенькая девочка, но аппетит у нее волчий — она уничтожает три куриных тако, целое море пережаренной фасоли и большой стакан колы. Ей хотелось именно мексиканской еды, поэтому мы сидим в кафе, где звучит музыка мариачи, а стены украшены пестрыми картинками с изображением танцующих сеньорит. Пусть лицо у девочки китайское, однако она совершеннейшая американка — от короткой стрижки до потертых джинсов. Это грубое, одичавшее существо, причмокивая, тянет через соломинку последние глотки колы, а потом шумно хлюпает, пытаясь собрать остатки напитка с кубиков льда.

Я начинаю сомневаться в разумности своего предприятия. Девочка уже слишком взрослая для обучения и слишком необузданная — такая вряд ли освоит дисциплину. Стоит отпустить ее назад, на улицы, если именно туда ей хочется вернуться, и пойти по другому пути. Но потом я замечаю шрамы на костяшках ее пальцев и вспоминаю, как близка она была к тому, чтобы в одиночку одолеть двоих мужчин. У нее есть талант, и она бесстрашна, а этим двум вещам невозможно обучить.

— Ты помнишь меня? — спрашиваю я.

Отставив стакан, девочка хмурит брови. Мне кажется, что в ее глазах мелькает осознание, но потом эта искра исчезает. Она качает головой.

— Это было давно, — подсказываю я. — Двенадцать лет назад. — Целая вечность для такой юной девушки. — Тогда ты была еще маленькая.

Она пожимает плечами.

— Неудивительно, что я вас не помню.

Девочка лезет в карман куртки, вытаскивает сигарету и начинает прикуривать.

— Ты оскверняешь организм.

— Это же мой организм, — возражает она.

— Только не в том случае, если ты хочешь тренироваться. — Протянув над столом руку, я выхватываю сигарету у нее изо рта. — Если у тебя есть желание учиться, нужно меняться. Необходимо проявлять уважение.

— Вы прямо как моя мама, — фыркает она.

— Я была знакома с твоей мамой. В Бостоне.

— Ну так она умерла.

— Я знаю. Она написала мне месяц назад. Сообщила, что больна и что ей осталось недолго. Поэтому я здесь.

Я удивляюсь, увидев, как в глазах девочки заблестели слезы. Она быстро отворачивается, словно ей стыдно демонстрировать слабость. Но в это мгновение уязвимости, до того как она отводит глаза, мне на ум приходит мысль о собственной дочери, утраченной в еще более юном возрасте, чем эта девочка. Слезы обжигают мои глаза, но я не пытаюсь прятать их. Печаль сделала меня другим человеком. Стала очищающим пламенем, пробудившим мою решимость и закалившим мои намерения.

Эта девочка необходима мне. Да и она, конечно же, во мне нуждается.

— Мне пришлось искать тебя несколько недель, — говорю я.

— Приемная семья меня достала. Одной мне гораздо лучше.

— Если бы тебя сейчас увидела твоя мама, она очень огорчилась бы.

— У нее никогда не было времени для меня.

— Может, потому, что она работала на двух работах, пытаясь прокормить тебя? Ведь в этом вопросе она могла рассчитывать только на себя.

— Никто не считался с ней. Я ни разу не видела, чтобы она защищала свои интересы. Она и меня-то не защищала.

— Она была напугана.

— Она была слабохарактерной.

Я наклоняюсь вперед, придя в бешенство из-за этой неблагодарной мерзавки.

— Ты даже вообразить не можешь, как сильно страдала твоя бедная мать. Она все для тебя делала.

Я с отвращением швыряю девчонке ее сигарету. Нет, раньше она представлялась мне совсем иной. Пусть она сильна и бесстрашна, но эта девочка больше не испытывает чувства долга по отношению к покойным отцу и матери, не знает, что такое честь семьи. Без связи с предками мы не более чем несомые ветром, бесцельно блуждающие пылинки, ни к кому и ни к чему не прикрепленные.

Я поднимаюсь, оплатив счет за ее ужин.

— Надеюсь, что в один прекрасный день у тебя достанет мудрости понять, чем твоя мать пожертвовала ради тебя.

— Вы уходите?

— Мне нечему учить тебя.

— А с чего вы вообще решили меня обучать? Зачем вы стали искать меня?

— У меня была надежда, что ты другая. Что я смогу обучить тебя. А ты поможешь мне.

— Помогу сделать — что?

Я не знаю, как ответить на ее вопрос. Некоторое время мы молчим, слушая лишь неприятные металлические звуки мариачи, которые льются из ресторанных динамиков.

— Ты помнишь своего отца? — спрашиваю я. — Помнишь, что с ним случилось?

Девочка изумленно смотрит на меня.

— Так вот в чем дело, правильно? Поэтому вы и приехали искать меня. Потому что мама написала вам о нем.

— Твой отец был хорошим человеком. Он любил тебя, а ты позоришь его. Позоришь обоих родителей. — Я кладу перед ней стопку банкнот. — Это в память о них. Прекрати шататься по улицам и возвращайся в школу. По крайней мере там тебе не придется отбиваться от незнакомых мужчин. — Я поворачиваюсь и выхожу из ресторана.

Через несколько секунд она тоже появляется в дверях и бежит за мной.

— Подождите! — кричит она. — Куда же вы?

— Домой, в Бостон.

— Я помню вас. И, по-моему, знаю, чего вы хотите.

Остановившись, я оборачиваюсь к ней.

— Этого же должна хотеть и ты.

Я окидываю девочку взглядом с головы до ног и вижу костлявые плечики и узкие бедра, на которых едва держатся ее синие джинсы.

— Дело не в том, что нужно делать, — продолжаю я, — а в том, кем ты должна быть.

Я медленно приближаюсь к девочке. До этого момента у нее не было причин опасаться меня, да и кого ей было бояться. Я всего-навсего женщина. Однако то, что она сейчас видит в моих глазах, заставляет девочку отступить назад.

— Боишься? — тихо спрашиваю я.

— Нет. Не боюсь, — с глупой хвастливостью отвечает она, вздернув подбородок.

— А должна бы.

— Мое имя — доктор Маура Айлз. Фамилия пишется так: А-Й-Л-3. Я патологоанатом, работаю в бюро судмедэкспертизы штата Массачусетс.

— Доктор Айлз, расскажите, пожалуйста, суду о своем образовании и профессиональном опыте, — попросила помощница прокурора округа Саффолк Кармела Агилар.

Отвечая на просьбу, Маура не сводила глаз с помощницы окружного прокурора. Сосредоточиться на бесстрастном лице Агилар было гораздо проще, чем ловить недобрые взгляды обвиняемого и нескольких десятков его сторонников, собравшихся в зале суда. Похоже, Агилар не замечала, что ее доводы по делу публика принимает в штыки, а может, это просто ее не заботило. Однако Маура очень остро ощущала настроение публики, ведь большая часть ее состояла из служителей закона и их друзей. А им уж точно не понравится то, что она собирается сказать.

Обвиняемым был сотрудник Бостонского полицейского управления Уэйн Брайан Графф, широкоплечий человек с квадратным подбородком — этакое воплощение всеамериканского героя. Публика в зале сочувствовала Граффу, а вовсе не жертве — побитому и поломанному мужчине, полгода назад оказавшемуся у Мауры на секционном столе. Мужчине, которого никто не оплакивал, чье тело никто не забрал. За два часа до гибели этот человек совершил смертный грех — он стрелял в полицейского и убил его.

Приступая к рассказу о своей биографии, Маура чувствовала, что взгляды собравшихся в зале суда прожигают ей лицо, точно горячие лазерные лучи.

— Я закончила Стэнфордский университет со степенью бакалавра антропологии, — сообщила она. — Свой медицинский диплом я получила в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, а затем в том же учебном заведении окончила пятилетнюю резидентуру по патологии. Я сертифицированный специалист по патологической анатомии и клинической патологии. После резидентуры я окончила двухгодичную аспирантуру по специальности судебная патологоанатомия в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе.

— И вы сертифицированный специалист в своей области?

— Да, мэм. В общей и судебной патологии.