Мила Менка - Чучельник

Мы уже битый час ждали самовар, когда вошел Ричард и шепнул мне на ухо, что на крыльце меня дожидается какая-то дама, отказавшаяся входить в дом, но уверяющая, что ей срочно нужно меня повидать. Сердце мое упало: Альжбета! Извинившись перед четой Ивакиных и оставив их недоумевать на веранде (чаю, они так и не дождались), я поспешил в сад.

Хоть был поздний вечер, летние ночи в нашем краю светлые, и я сразу понял, что это не Альжбета, и испытал некоторое разочарование. Дама, несмотря на теплую погоду, была одета в длинное платье, манто и шляпку с вуалеткой, скрывающей её лицо до самого подбородка. Увидев меня, она порывисто встала со скамейки, и не успел я опомниться, как она, подхватив меня под руку, увлекла в дальнюю беседку. Там она сняла вуалетку, и произнесла развязно, стукнув по руке кружевным зонтиком:

«Ну что, шалунишка, узнал меня?»

Я вгляделся в это лицо, сверлящее меня маленькими глазками, в мальчишески застенчивую улыбку и, узнав, сначала не знал, как себя вести. С одной стороны я был безумно рад видеть своего «брата», с другой стороны, к чему этот маскарад? Не следят ли за ним?

Мы сели рядом, словно пара голубков, и он передал мне запечатанный конверт, сказав, чтобы я прочел сегодня же, и по прочтению сжег. Кивнув, я убрал письмо в карман.

– Как матушка? – спросил я его.

– Матушка очень больна. Не встает. – Сразу нахмурился он.

Я легонько сжал его пальцы:

– Передавай ей привет от меня.

Николя кивнул.

– Это от неё письмо. Прочтешь, и тотчас сожги его. А от себя я так скажу: бежать тебе надо. Хоть в Индию, хоть в Америку. Сейчас, пока мы с тобой здесь сидим, кое-кто совещается, как сподручнее тебя убрать.

– Вот как? Уж, не в известном ли мне Охотничьем клубе? Говорят, что ты там вроде «держателя табакерки» вместо моего отца.

Николя склонил голову:

– Видит Бог, я не хотел этого. Мама решила, что клуб единственный путь для меня в высшее общество. Став приемником твоего отца в Клубе, я стал графом. Но в клубе свои правила, и табакерка, которую ты по ошибке принял за личную вещь отца, для меня стала талисманом.

– Интересно. А твое отсутствие на собрании, посвященном моему убийству не вызовет подозрений? – не удержался я. Николя даже не улыбнулся:

– Те люди, которые знали о нашей дружбе, увы, мертвы. Более половины в клубе – свежая кровь, приемники, некоторые приехали из Чехии и Германии.

– Почему Вы решили, что я представляю опасность? – спросил я, мучивший меня в последнее время вопрос. – Что за варварство убивать людей, которые хотят жить так, как хотят?

– Это правила Клуба. Именно благодаря неукоснительному соблюдению правил, мы противостоим злу. Наша задача уничтожить их породу на корню, а они, стремятся уничтожить нас. Всё просто… Наши враги очень сильны – они настоящие убийцы. В их рядах очень влиятельные люди! Одно слабое звено в нашей цепи – и произойдет катастрофа, подобная той, что произошла весною в Дубках.

– Я слышал, там замешана эта полька, как её, эээ…? – Я сделал вид, что не могу вспомнить имя.

– Альжбета! Она предала нас. Даже родная тетка не подозревала о вероломстве племянницы. – Он опустил глаза, и я понял, что молодая полька небезразлична ему. Но, не удержавшись, спросил-таки:

– Где она сейчас? Погибла?

– Я верю только своим глазам. – Тихо произнес Николя. – Тела я не видел, хотя, тому, что отец Михаил смертельно ранил её, есть свидетели.

– Отец Михаил? Неужели тот самый? И ты мне ничего не сказал?! Я вспомнил голос на судилище, который говорил, что мне надлежит либо быть с ними, либо умереть. Теперь я вспомнил его – то был голос отшельника.

– Прости. Я сам не знал, ведь я стал полноправным членом Клуба, позже, когда у меня появилась табакерка. – он опустил глаза. – Любой сторонний человек, который даже нечаянно узнает больше о Клубе, чем следует, почитай уже мертвец. Правила не щадят никого! Поэтому уезжай, уезжай Бога ради, и я, и матушка заклинаем тебя. Или становись одним из нас, я сделаю для этого всё, что смогу. Даже готов раздобыть тридцать третий предмет.

– Что ты сказал? – Не понял я.

– У каждого Охотника есть свой талисман, который, однако, ему не принадлежит, а служит ему, пока он жив. Потом предмет переходит к приемнику. Табакерка – это мой талисман, прости, что пришлось вернуть её себе таким образом. – Он смутился на мгновение, затем продолжал:

– Всего предметов, как и Охотников, должно быть тридцать три. Но у нас пока тридцать два – после гибели графини, кто-то присвоил себе артефакт. Мы думаем, что это её преемница, Альжбета. Однако никаких следов девицы не найти не удалось, и теперь все силы брошены на то, чтобы разыскать её, живую или мертвую.

– Я знаком с преотличным мастером, ювелиром. Уверен, он может помочь воссоздать любую вещь, созданную когда-либо другим человеком! – Было любопытно, насколько Николя будет откровенен со мной.

Он грустно усмехнулся:

– Все предметы обладают особыми, присущими только им свойствами, поэтому изготовление копии не выход, увы.

– И что вы намерены делать? – спросил я, словно меня это не касалось.

– Искать оригинал! – усмехнулся Николя. – А ты… уезжай, Алексей, я напишу, когда все поутихнет. Впрочем… адреса не оставляй, так будет надежнее.

Я проводил Николя к задней калитке, мы распрощались, и я, не оглядываясь, зашагал к дому, читать послание Эльзы Винер.

На дорожке сада я остановился: мне показалось, что в кустах акации кто-то прячется. Я постоял немного, но шорох больше не повторился. «Верно, виною всему мои расшатанные нервы», подумалось мне, и я поспешил к своим покинутым гостям, чете Ивакиных, которые уже клевали носами за карточным столом.

Извинившись за свое долгое отсутствие и за нерасторопность слуги, так и не угостившего их чаем (назавтра я решил уволить нерадивого Ричарда), я пообещал навестить их в ближайшее время, и, проводив, остался, наконец, наедине с письмом.

Развернув его, я с нетерпением принялся за чтение, сулившее мне объяснение того, чего я не мог объяснить. Письмо было небольшим, и я прочел его быстро. Ничего такого, что могло бы меня заинтересовать, в нем не было. Мадам Винер извинялась за то, что «была вынуждена изъять предмет», и горячо просила о том, чтобы я «уехал как можно скорее и как можно дальше». Я скомкал письмо, и сжег его, как обещал. Затем опустил руку в карман и извлек часы графини. На стене отразилась огромная копия диска на цепочке. Туда – сюда раскачивал я диск, как это делала графиня, когда я ехал с нею в карете. Я почувствовал, как веки мои слипаются, и еле смог остановится и убрать часы в карман. Потом вдруг услышал, как мне показалось подавленный зевок. Я схватил со стены саблю, и, закрутив ею штору, рванул её, что есть мочи, вниз, оказавшись лицом к лицу с Ричардом.

– Ах ты, сукин сын! – я схватил его за грудки, и хорошенько встряхнул. – Значит ты, пес, за мной шпионишь? Кто приказал?! – для верности я приложил его к стене, отчего слегка посыпалась штукатурка.

Ричард, раздувая ноздри, и скаля зубы, молчал. Глаза его сверкали ненавистью и самодовольством, словно он издевался надо мною. В тот момент он был похож на оборотня в момент превращения, куда только делись его манерность и внешний лоск?

«А что, – подумалось мне, – если бакенбарды фальшивые? Дай-ка сюда!» – и я с силой дернул мнимого дворецкого за бакенбарды, чего он, скорее всего, никак не ожидал и заорал дурным голосом, потому как бакенбарды оказались самые, что ни на есть, настоящие. Я вырвал солидный клок волос, и теперь не зная, куда его деть, держал в руке.

– Федор! – Крикнул я что есть мочи. Вскоре по коридору застучали босые пятки, и появился, запыхавшийся Федор. В руках у него были новехонькие вилы.

– Кто кричал? – спросил он первым делом – скорее всего, он слышал вой Ричарда. Заметив дворецкого в моих тисках, подошел, и остервенело, погрозил у самого его носа пальцем:

– А он мне сразу не показался! Где это видано, чтобы у мужика были ногти полированы? Зачем такие длинные ногти растить служилому человеку? Тьфу, басурман! – он замахнулся на Ричарда, но я удержал.

– Давай-ка свяжем его, и бросим в подвал. Желаю его допросить с пристрастием. А будет кобениться, так и кончим его, чего с ним церемониться – сказал я, незаметно подмигнув Федору.

– Вы, барин, мне его отдайте. – Вмиг подхватил Федор. – Уж я его попарю! Мне он унтера одного напоминает: много крови у меня, скотина, выпил. Так уж я потешусь!