Гильермо Мартинес - Долгая смерть Лусианы Б.

— Он может сделать что-то другое, — мрачно заявила она. — Валентина даже не представляет что, ведь она всего лишь легкомысленная девчонка. Ей о нем ничего не известно, так, напридумывала что-то по его книгам. Но я-то его знаю, причем с разных сторон.

— Вот об этом я и хотел поговорить. Его версия того, что произошло между вами, сильно отличается от твоей.

Она тут же насторожилась, то есть вернулась в свое привычное состояние.

— Писателю ничего не стоит выдумать какую хочешь историю. Что он тебе сказал?

— Сказал, что, когда ты начала у него работать, он ни о чем таком не помышлял, был очень доволен вашим соглашением и тем, как продвигается роман, а потому вовсе не собирался вдруг все разрушить. Он считал тебя красивой, но физического влечения не испытывал. Еще сказал, это ты всячески старалась привлечь его внимание. Например, однажды он диктовал тебе отрывок о шраме на руке какой-то женщины, а ты обнажила плечо и показала ему след от прививки, только чтобы он до тебя дотронулся.

— Да, я показала ему шрам, верно, и ничего плохого в этом не вижу, но никогда не просила его до меня дотронуться. Да я даже и не помнила об этом. Просто невероятно, как он теперь все извращает.

— Он тогда впервые до тебя дотронулся, и ты, судя по всему, гордилась тем, что все-таки добилась своего. А потом разрешила массировать себе шею.

— Вижу, вы стали настоящими друзьями, а иначе как тебе удалось раскрутить его на такой рассказ? Однажды он спросил про мою шею, я нагнула голову, чтобы показать, где болит, а он начал делать массаж. Да, я не противилась, поскольку не предполагала в нем никаких дурных намерений или задних мыслей, я ему доверяла. Я же тебе говорила, он был мне как отец. Но это случилось всего один раз.

— Один раз… а потом другой, но как только он понял, что на тебе нет лифчика, тут же остановился.

— Может, и два раза. А лифчик в то время я вообще редко носила.

— У меня ты всегда была в лифчике, — заметил я.

— Понимала, что тебя нужно опасаться, но о нем никогда ничего подобного не думала. Пока он не вернулся из той поездки и я не увидела, что это совсем другой человек, мне такое и в голову не приходило. Но к чему ты клонишь? Даже если я дала ему повод, хотя я его не давала, даже если была не права, обратившись в суд, разве это оправдывает то, что потом произошло, — гибель всей моей семьи?

— Конечно нет, — признал я, — это не оправдывает ничью смерть. Я просто хотел узнать, насколько он был искренен в этой части истории.

— Все так и было. — Она отвела взгляд. — Но он сделал неверный вывод. И я не перестаю раскаиваться в том, что подала тот иск, но неужели я должна заплатить такую цену?

— Он считает тебя виновной в смерти дочери, ты была права.

Я передал ей рассказ Клостера об отношениях с женой, о страхах, преследовавших его со дня рождения Паули, о негласном соглашении, существовавшем между супругами в последние годы, о бурной реакции жены Клостера на предъявленное в письме обвинение, о ее немедленном желании развестись, о том, как она с помощью этого обвинения отобрала у Клостера дочь, о его переезде в отель в ожидании, пока ему разрешат увидеться с Паули, и о трагедии, произошедшей в день намеченного свидания. Я попытался как можно точнее воспроизвести воспоминания Клостера о том вечере, начиная с телефонного звонка и кончая обнаружением трупа дочери в ванне. Рассказал также о фотогалерее и кинокадрах, навсегда запечатлевших девочку с букетом. Лусиана, которая и предположить такого не могла, не переставала удивляться, а когда я закончил, глаза ее блестели от слез.

— Но я в этом не виновата, — всхлипнула она.

— Конечно нет, однако он думает иначе.

— Это всё его жена… Конечно, его жена, — еле слышно произнесла она.

— Он считает, что соглашение было нарушено из-за письма, что ему удалось бы продлить его еще на несколько лет, пока Паули не подрастет. Он так и сказал: если бы жена не прочитала письмо, его дочь осталась бы жива. И еще в одном ты была права — в Вилья-Хесель вы встретились не случайно. По его словам, сама мысль о том, что его дочь мертва, а ты будешь жить припеваючи, казалась ему невыносимой, и он решил приехать туда, чтобы ты вспоминала о ней каждый день, как он, и чтобы твоя жизнь, как и его, остановилась.

— Ну, если дело только в этом… то он давно своего добился. Но видишь, он все-таки признал, что хотел отомстить, а мне важно узнать хотя бы это. Честно говоря, я не надеялась, что он исповедуется тебе во всех преступлениях.

— Да, он сказал только, что в тот день, уже уходя, видел с набережной твоего жениха далеко в море, а когда на следующий день узнал о его гибели, усмотрел в этом свершение наказания в соответствии с законом «око за око, зуб за зуб». Еще сказал, что благодаря тому случаю у него родилась идея романа о справедливости и масштабах возмездия.

— Но одной смерти ему оказалось недостаточно.

Она посмотрела на улицу, потом на часы и, нащупав в кармане платок, вытерла глаза.

— Видимо, так, — согласился я, — хотя он говорит, что с того дня занимался исключительно романом, персонажами которого вы оба являетесь, что больше ни разу тебя не видел и узнал о смерти родителей только из твоего письма.

Не отводя взгляда от окна, она покачала головой.

— Это ложь, он был на кладбище в день похорон.

— Я сказал ему об этом, но оказывается, он каждый день ходит на могилу дочери, и он тебя не видел.

Она в раздражении повернулась ко мне:

— Надеюсь, ты понимаешь, что он не собирается признаваться и у него на все случаи жизни приготовлена какая-нибудь история.

— Больше всего меня смутило то, что он вроде бы говорит правду, ему нечего скрывать. Насчет смерти твоего брата он сказал даже то, что вполне мог бы утаить и о чем мы не знали — в разное время он переписывался с заключенными этой тюрьмы. Полиция проверила этот факт, и он отдал комиссару Рамонеде хранившиеся у него письма.

— Одни отдал, а другие предусмотрительно выбросил, — прервала меня Лусиана. — Возможно, заключенные сообщили ему о своем сокамернике, которого на время выпускали из тюрьмы, а если он следил за моим братом и знал о его связи с женой этого несчастного, достаточно было нескольких анонимок, чтобы спровоцировать его. Как только я увидела эти послания, мне стало ясно, что их написал он, меня ему не обмануть.

— Он рассказал, что во время беседы с Рамонедой насчет детективных романов комиссар показал ему анонимки и спросил, кто, по его мнению, мог их сочинить. Клостеру показалось, комиссар подозревал тебя.

На несколько секунд Лусиана от возмущения лишилась дара речи, руки у нее задрожали.

— Теперь ты видишь, — пробормотала она, — видишь, как он все переворачивает с ног на голову? Он пытался убедить тебя, что это сделала я?

— В том-то и дело, что нет. Клостер полагает, возможно какое-то иное объяснение произошедших событий. Наверное, он изложит его в своем романе. Я же, по его мнению, никогда в это не поверю.

— Никакого иного объяснения нет — это сделал он. Не понимаю, почему ты до сих пор сомневаешься. Он не остановится, пока я не останусь одна, и я буду последней. Вот какой мести он жаждет, недаром он заложил ту страницу в Библии, где говорится о семерых за одного. И пока мы тут беседуем, Валентина находится там, с ним. Никогда не прощу себе, если с ней что-нибудь случится, и не собираюсь больше ждать ни секунды, — заявила она и попыталась встать, но я удержал ее.

— Когда я упомянул ту фразу из Библии, он сказал, что мы неверно ее истолковываем. Число семь — это скорее символ полноты и совершенства возмездия, достойного быть осуществленным лишь Господом. Так что если за этими смертями стоит он, его жажда мщения уже должна быть утолена.

— В романе о секте, который он мне диктовал, число семь отнюдь не было метафорой — там по очереди убили семерых членов одной семьи. Именно такое наказание он с самого начала и задумал, потому и не опубликовал роман — боялся выдать себя. Ты спросил, почему он стоял перед домом для престарелых?

Я отрицательно качнул головой.

— Это ведь был не полицейский допрос, я просто старался его разговорить и, думаю, преуспел в этом, — сухо ответил я ей.

Мой тон слегка отрезвил ее, и она, видимо, только тут сообразила, что несправедлива ко мне.

— Извини, ты прав, — произнесла она. — Как тебе удалось добиться встречи с ним?

— Я сказал, что пишу роман о череде странных смертей, происходящих вокруг тебя, и хотел бы знать его версию. Помимо всего прочего, таким образом я дал ему понять, что не только он знает о случившемся.

Тут я заметил, что Лусиана не слушает меня, а смотрит на дом Клостера.

— Слава богу, она вышла, — прошептала она.

Я обернулся к окну, но опять упустил Валентину — она удалялась в другом направлении, хотя Лусиана со своего места ее видела.