Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов

Фортунато выхватил из толпы женское лицо и с полунадеждой-полуопасением подумал, что это должна быть она. Откинутые назад светло-пшеничные волосы открывали лицо, черты которого одновременно можно было назвать красивыми и вызывающе неправильными: глаза расставлены слишком широко и смотрят слишком проницательно, а рот можно счесть изящным или угрожающе тонким. Лицо сфинкса. Лицо сродни изысканным духам. Когда Фортунато увидел, как она отделилась от толпы и направилась к нему, он почувствовал, что в груди у него что-то шевельнулось и стало легко и свободно.

Она выглядела неожиданно моложе, чем он ожидал. Ей было, наверное, лет около тридцати или чуть больше, фигура стройная, походка легкая, что подчеркивали туфли без каблука. На ней была коричневатая юбка и такой же жакет, надетый на слегка помятую после перелета белую блузку. На шее поблескивала золотая цепочка, она то и дело нервно перебирала ее под изучающим взглядом троих мужчин. Она выглядела по-деловому и компетентно, но он обратил внимание, как странно она держит портфель, не сбоку, а перед собой.

– Доктор Фаулер. – Он протянул руку, подавив естественное побуждение поцеловать ее.

– Сеньор Фортунато? Очень рада познакомиться.

– Я тоже, доктор, – приветливо произнес он. – Добро пожаловать в Буэнос-Айрес. Это инспектор Фабиан Диас – (Фабиан неожиданно церемонно поклонился.) – А это офицер Пилар.

Когда она повернулась подать руку Фабиану, Фортунато понял, что портфелем она закрывала большое красное пятно на бедре. Возможно, от томатного сока.

– Доктор Фаулер, – проговорил он, – вас испачкали в полете!

Она опустила глаза на пятно и покраснела:

– Да это сосед расплескал свой стакан. – Она по-девичьи повела плечами. – Может, повезет и в отеле есть прачечная.

Неловкость, возникшая оттого, что трое мужчин уставились на нее, прошла, и Фортунато сказал:

– Ну что вы, конечно, там постирают. Позвольте, помогу вам…

Тут шофер пришел в себя и перехватил у него сумку, потом они проследовали через похожий на необъятную пещеру зал прибытия. Посредники и таксисты признали в них полицейских и не стали приставать. Эсейса давно славился своей таксистской мафией, оставлявшей прилетающим пассажирам выбор: быть обобранным самими таксистами или за баснословные деньги приобретать билеты в подставных кассах той же самой мафии. Этот приносивший бешеные прибыли бизнес контролировали Federales.[16]

Доктор крутила головой, словно никогда раньше не видела аэропорта, и внимательно разглядывала газетные киоски и рекламу. Когда они вышли на площадь, он заметил, что она глубоко вдыхает влажный, пахнущий выхлопными газами и субтропической листвой воздух Буэнос-Айреса. Даже огромное замощенное пространство Эсейсы все равно не могло подавить сырой запах черной земли пампы. Он открыл ей дверцу машины и сел с другой стороны. Фабиан сел спереди.

– В «Шератон», правильно?

– Пожалуйста.

Водитель показал человеку в будке у въезда на стоянку свой значок, и тот выпустил их.

– Вы первый раз в Буэнос-Айресе, доктор Фаулер?

– Афина, – сказала она. – Зовите меня Афина.

– Богиня мудрости, нет?

Она улыбнулась:

– И богиня войны.

Все замолчали, машина стала набирать скорость, и Фортунато устроился на сиденье поудобнее. Они ехали по городу, тринадцать миллионов жителей которого не переставали вздыхать, каким же он был прежде. Восемьдесят лет назад Буэнос-Айрес был одним из богатейших городов мира, тогда ходили легенды о его экстравагантных плейбоях-тангеро. Город борделей и оперных театров, особняков, построенных на доходы от торговли скотом и пшеницей, город дуэлей на ножах, шелковых рубашек, бирж, экипажей и серебра. Город, построенный, чтобы утереть нос Европе. А теперь потерянный, доведенный до банкротства пятьюдесятью годами диктатуры и грабежа, но сохранивший на своих грязноватых улицах кричащую мишурой веселость.

Куда ни глянь, повсюду здесь можно было встретить красивые лица. На улицах полно берлинцев, венецианцев, англичан, басков и поляков, причем аргентинский климат и темные глаза Анд еще больше подчеркивали их светлые европейские черты. Дети военных преступников смешивались с чадами их жертв, и среди них, невидимые глазу, растворились тридцать тысяч жертв диктатуры, чьи черты, подобно их телам, просто «исчезли».

Доктор заговорила с комиссаром на своем школьном испанском, произнося слова с легким мексиканским акцентом. Ему польстила проскользнувшая у нее нотка юношеского восхищения.

– Мне очень хочется начать работать по этому делу с вами, сеньор Фортунато. В госдепартаменте очень высоко отзывались о вас. Говорили, что у вас безупречная репутация. Благодарность за задержание серийного убийцы детей. Еще одна – за предотвращенную попытку похищения.

Фортунато пожал плечами.

– Стараемся, – сказал он неопределенно.

– Говорили, что вы даже расследовали других полицейских.

Фортунато понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: она имеет в виду тот эпизод, когда они случайно вышли на контролировавшуюся другим комиссаром сеть продажи краденых автомобилей. К тому времени, когда они поняли, кому она принадлежит, один из честных полицейских передал доказательства судье, а те, кто стоял над судьей, посчитали нужным забросить сеть пошире. Ему стало ясно, что Бианко написал ему героическую характеристику.

– Порой долг бывает неприятным, но такова жизнь, доктор.

Она кивнула, не спуская с него изучающих глаз. По всему было видно, что ей не терпится сразу же приступить к расследованию.

– Вам много известно о Роберте Уотербери? – поинтересовалась она.

– Очень мало, – ответил он. – Дело попало ко мне всего несколько дней назад. Я надеялся, что вы сможете рассказать мне. Он был журналистом, нет?

– Нет. – Она сунула руку в портфель и вынула книгу.

Фортунато прочел английское название: «Черный рынок». El Mercado Negro. Она перевернула книгу и подала ему. Между его пальцами проглядывало нечеткое фото – спокойно улыбающееся лицо автора. Фортунато тут же узнал его.

– Это первый роман Роберта Уотербери. Он опубликован в двенадцати странах и получил несколько премий.

– О чем он? – услышал Фортунато свой собственный голос.

– О банкире, который ищет свою жену и совершает путешествие в преисподнюю. И пока добирается туда, начинает понимать, что вся его жизнь – сплошная ложь. Очень хорошая книга.

Название книги почему-то раздражало Фортунато. Шеф говорил, что Уотербери был журналистом и кого-то там шантажировал.

– Так он не был журналистом?

– Нет, кто вам это сказал?

– Не знаю точно. Наверно, попадалось где-то в деле.

После его ответа она немного дольше задержала на нем взгляд, потом снова полезла в портфель:

– Это я привезла тоже специально для вас.

Фортунато не хотелось брать снимок, который она протягивала ему, но выхода не было.

– Можете оставить у себя, – проговорила она. – У меня есть еще один.

Он надел очки для чтения и стал рассматривать маленький глянцевый квадратик. На залитой солнцем фотографии покойный Роберт Уотербери сидел на пляже, прижимая к себе маленькую светловолосую девочку и темноволосую женщину, на вид спокойную и миловидную. Маленькая девочка крепко держалась за руку отца и весело гримасничала. Жена зачерпнула горсть песка, и он сыпался сквозь ее пальцы.

Фортунато молча смотрел на фото, и внутри у него нарастала глубоко запрятанная боль. Он подумал о своем собственном отце, умершем, когда Фортунато было восемь; его смерть оставила особенно горький след, который дал о себе знать через целых пятьдесят лет. Он представил себе маленькую девочку. Даже сейчас, через четыре месяца после случившегося, она все еще ждет отца в своем мире детских фантазий, где надежда сильнее любых знаний.

Но такова жизнь. Уотербери пытался подцепить рыбу, которая была ему не по зубам, и ничего хорошего из этого не вышло. Так бывает, когда кого-нибудь шантажируешь.

Фабиана снова прорвало. Он повернулся лицом к гринго.

– Знаете, – сказал он, – а я ведь тоже писатель.

Невероятная ложь прозвучала хлопком лопнувшего воздушного шарика, и Фортунато заметил, как насмешливо искривились губы водителя.

– Ну? – вежливо произнесла она.

– Да, – сказал он так, как будто сидел в литературном кафе на Калье-Корриентес среди таких же, как он, boludos.[17] – Я пишу книгу. Про полицию, все происходит в Буэнос-Айресе. У меня двоюродный брат в Лос-Анджелесе, он будет моим представителем в Голливуде. Я придумываю сюжет, а он собирается писать сценарий, я же настоящий полицейский, кому, как не мне, писать об этом?

– Это верно, – ответила она.