Саймон Тойн - Ключ

Но сегодня — как и в течение почти всей прошлой и нынешней недель — заголовки были на одну тему и сопровождались похожими фотографиями: на них была изображена мрачная, напоминающая кинжал горная крепость под названием Цитадель, что высится в самом центре древнего турецкого города Руна.[14]

Для современной Церкви Рун был своего рода диковиной — служивший некогда средоточием немалой власти, он позднее стал, наряду с Лурдом и Сантьяго-де-Компостела[15], одним из самых известных и древних святилищ католической церкви. Вырубленная человеческими руками в отвесной скале, рунская Цитадель была древнейшим на земле непрерывно населенным сооружением, первоначальным центром христианства. В ее стенах, хранящих бесчисленные тайны, была написана самая первая Библия, а многие свято верили, что и сейчас там хранятся величайшие секреты первых христиан. Атмосфера таинственности, окутывающая Цитадель, во многом объяснялась тем, что обитатели этой крепости упорно хранили обет молчания. Никому, кроме монахов и священников, не дозволялось войти в монастырь на священной горе, да и те, войдя однажды, больше не имели права сделать хотя бы шаг за ее пределы. Все заботы о сохранении горы, наполовину изъеденной рукотворными пещерами, ложились исключительно на плечи ее обитателей, отчего за многие века Цитадель обветшала, частично разрушилась и дала городу его нынешнее имя.[16] Но, несмотря на кажущуюся ветхость, крепость вовсе не превратилась в руины. Она оставалась единственной в истории крепостью, ни разу не взятой врагами и нерушимо хранившей с седой старины свои сокровища и тайны.

И вдруг чуть больше недели назад на вершину горы взобрался некий монах. Телекамеры ловили каждое его движение, а он тем временем раскинул руки, образовав греческую букву «тау» — символ священного Таинства, главной тайны, хранимой в Цитадели[17], а потом бросился с вершины головой вниз.

Страшная смерть монаха подняла глобальную волну антицерковных настроений. Цитадель подверглась даже прямому нападению. Темную турецкую ночь разорвала серия взрывов, которые открыли туннель, ведущий к основанию крепости. И вот, впервые за всю историю, из глубин горы вышли люди — десять монахов и три мирянина, все с ранениями разной степени тяжести, — и с тех пор газеты почти ни о чем другом не писали.

Клементи взял в руки утренний выпуск «Репубблика», одной из самых популярных газет Италии, прочитал заголовок на первой полосе:

Этот же вопрос фигурировал и во всех других газетах, которые использовали сведения о недавних взрывах ради того, чтобы раскопать все древние легенды, окружающие Цитадель, и проникнуть в ее самую постыдную тайну. В четвертом веке руководство Церкви потому, собственно, и перебралось в Рим, чтобы освободиться от тяжкого груза тайн раннего христианства. И с тех пор рунская Цитадель сама управляла своими делами и поддерживала порядок в собственном доме — но до сегодняшнего дня.

Клементи взял другую газету, английский таблоид, где под рисунком сияющей чаши, парящей над Цитаделью, шел огромный заголовок:

Остальные газеты занялись более зловещей и мрачной стороной всего случившегося. Из недр горы вышли тринадцать человек. Только пять из них выжили, остальные же скончались от полученных ранений. Газеты помещали уйму фотографий — резко контрастных снимков, сделанных через головы медиков «скорой помощи», пока те укладывали монахов в подъехавшие к месту происшествия машины. На снимках ярко выделялись зеленый цвет сутан и красный цвет крови, струившейся из ритуальных ран, рассекавших тела монахов во всех направлениях.

Все это, вместе взятое, было настоящей пропагандистской катастрофой. Из-за нее католицизм стал представляться каким-то отсталым, чуть ли не тайным средневековым культом. Это было бы ужасно и в лучшие времена, однако сейчас, в дни бедствий, когда кардиналу Клементи приходилось решать множество проблем, гора должна была как никогда надежно хранить свои тайны.

Он тяжело опустился в кресло у стола, ощущая весь груз ответственности, лежавший только на его плечах. Государственный секретарь был фактически премьер-министром города-государства Ватикан и обладал почти неограниченными полномочиями при проведении как внутренней, так и внешней политики в интересах католической церкви. В обычных условиях с ситуацией в Руне должен был бы справиться исполнительный совет Цитадели. Как и Ватикан, Цитадель была самостоятельным государством в государстве, имела собственные права и полномочия, пользовалась авторитетом. Но с момента взрывов кардинал Клементи не получал с горы никаких известий — вообще никаких, — и это глухое молчание тревожило его гораздо сильнее, чем шумиха, поднятая в мировой прессе. Оно могло значить лишь одно: разразившийся в Руне кризис требует серьезного вмешательства государственного секретаря.

Кардинал потянулся через ворох газет к клавиатуре компьютера и нажал несколько клавиш. Его почтовый ящик уже ломился от ежедневной текучки, но Клементи проигнорировал накопившиеся письма и щелкнул по своей секретной папке с надписью «РУН». В диалоговом окне тут же появился запрос на пароль, и кардинал старательно набрал его, зная, что в случае ошибки компьютер зависнет и обслуживающему его мастеру понадобится весь день (если не больше), чтобы вернуть машину в нормальное рабочее состояние. Иконка песочных часов возникла на то время, что потребовалось сложной программе, чтобы провести расшифровку пароля, после чего открылся другой почтовый ящик. Там было пусто — по-прежнему ни единого слова. Не заполняя строчку о предмете письма, Клементи вписал содержание сообщения: «Что у вас?» Щелкнул «Отправить» — и вопрос исчез с экрана монитора. После этого глава администрации Ватикана собрал газеты в аккуратную стопку и просмотрел несколько писем, требовавших его подписи. Все это время он ожидал ответа на свое послание.

С момента взрыва в Цитадели Клементи направил туда агентов Церкви с приказом внимательно следить за развитием ситуации. До этого используя все выгоды положения Цитадели с тем, чтобы не афишировать ее связи с Римом, он надеялся, что тамошний исполнительный совет быстро придет в себя и возьмется за наведение порядка. Четкое мышление политика подсказывало Клементи, каким оружием можно уничтожить назревающую угрозу. Но он и представить себе не мог, что нажимать на спусковой крючок придется ему самому.

Снаружи до него долетал гомон покидающих площадь туристов. Они восхищались величием и чудесами католической церкви, не подозревая, какие страсти ее раздирают. Звонок, напоминающий звон ножа о бокал, известил его о том, что пришло ответное сообщение: «Пока ничего нового. Ходят слухи, что девятый монах при смерти. Как прикажете поступить с остальными?»

Рука кардинала зависла над клавиатурой, готовая отстучать ответ. Возможно, все решится само собой. Если умрет еще один монах, в живых останется всего четверо — правда, трое из них миряне, не связанные с матерью-Церковью обетами молчания и послушания. Самая большая угроза исходит как раз от них.

На уголке стола, за стопкой газет, кардинал отыскал глазами их фотографии: две женщины и мужчина. В обычных условиях Цитадель сама разобралась бы с ними — быстро и решительно, учитывая ту угрозу, которую представляли они для давней тайны, ревностно хранимой горным монастырем. Клементи, однако, был римским клириком, больше политиком, чем священником. Иными словами, он был весьма далек от соблазнов, рождаемых непосредственным участием в реальных событиях. В отличие от рунского прелата, он не привык подписывать смертные приговоры.

Пытаясь отсрочить момент принятия решения, он встал из-за стола и возвратился к окну.

За минувшую неделю гора начала подавать признаки жизни: за некоторыми высокими окнами мелькали свечи, из труб нет-нет вился дымок. Рано или поздно им придется нарушить свое молчание, восстановить связь с миром и навести порядок в собственных делах. А до тех пор он, Клементи, должен хранить терпение, не пачкать рук и сосредоточиться на будущем католицизма, на тех реальных опасностях, которые грозят Церкви, — опасностях, не имеющих ничего общего ни с городом Рун, ни с тайнами далекого прошлого.

Он потянулся к лежавшей на подоконнике пачке сигарет, намереваясь выкурить шестую за сегодня — в честь принятого решения, — когда в коридоре послышались шаги. Кто-то спешил сюда — так спешил, что дело не могло оказаться обыденным. Раздался резкий стук в дверь, и на пороге возник остроносый епископ Шнайдер.