Лиза Скоттолине - Каждые пятнадцать минут

– Да какая разница? Все политики одним миром мазаны.

Эрик снова улыбнулся и продолжил – только потому, что таков был порядок:

– Пожалуйста, послушайте внимательно: я сейчас скажу три слова…

– Я люблю тебя?

Эрик не выдержал и расхохотался:

– Нет, другие три слова: банан, клубника, молоко. Вы можете повторить их?

– Да конечно! Банан, клубника, молоко. Доктор Пэрриш, я же говорю – у меня с мозгами все в порядке. – Улыбка миссис Тихнер привела в движение все морщины на ее лице, которые свидетельствовали о долгой и интересной жизни. – Я вовсе не в депрессии – я просто беспокоюсь.

– О чем?

– О своем внуке, о Максе. Он живет со мной, я его вырастила. И на самом деле если кто из нас и в депрессии – так это он, и я не представляю себе, что с ним будет, когда я умру. – Миссис Тихнер нахмурилась. – Он… особенный, мой Макс. У него нет друзей, он всегда один.

– Понимаю. Но сегодня моя пациентка все-таки вы. – Эрик не мог пренебречь ею, даже если она сама этого хотела. – Вы здесь, чтобы получить лечение – и я хотел бы все-таки продолжить обследовать вас и, если понадобится, оказать вам посильную помощь.

– Да не нужна мне ваша помощь! Это Макс вас вызвал, а не я. А я позволила ему это сделать, потому что подумала, что это ему нужна помощь. Вряд ли мне удастся когда-нибудь снова затащить его к психиатру, он не пойдет.

– То есть вы хотите сказать, что это из-за него меня сюда вызвали? – До Эрика постепенно доходило, что она хочет сказать. Похоже, это был тот случай, когда пациентом был вовсе не тот, кого считали пациентом.

– Ну да. Он знает, что я умираю, но не может смириться с этим. И он останется совсем один, когда я уйду. Вы сможете помочь ему? – Миссис Тихнер схватила Эрика за рукав с неожиданной силой. – Пожалуйста, помогите ему.

– Объясните мне, почему вы думаете, что ему нужна помощь.

– Он твердит, что если я буду есть, мне станет лучше и я проживу дольше – но это не так. Я умираю, и с этим ничего нельзя поделать, – миссис Тихнер смотрела на Эрика не мигая, ее взгляд был спокойным и все понимающим. – Я не хочу зонд. Мне девяносто лет, я прожила долгую жизнь, и когда кончается действие моих обезболивающих, у меня болит абсолютно все. Я хочу, чтобы все шло своим чередом. Дома.

– Понимаю.

Эрик подумал, что ему хотелось встретить свой собственный уход с таким же мужеством. В осмотре явно не было никакой необходимости – миссис Тихнер была совершенно адекватна. И так как она отказывалась от его услуг, он мог с чистой совестью сосредоточиться на ее внуке, раз уж она так о нем волновалась.

– А где родители Макса? Что они думают обо всем этом?

– Его мать – моя дочь. Но мне даже не хочется о ней говорить – она ужасная дрянь. Живет она со мной, но никогда не бывает дома. Она слишком много пьет и не работает – одно время устроилась в телефонную компанию, но ее уволили за пьянство.

– А отец?

– Отец сбежал, когда Максу и двух лет от роду не было. Он тоже пил.

– Это плохо. – Эрик на какое-то мгновение вернулся в прошлое, туда, куда совсем не стоило возвращаться: его отец был алкоголиком, водителем грузовика, и однажды, напившись, он врезался на своем грузовике в дерево, убив и себя, и мать Эрика. Это случилось, когда Эрик был на первом курсе в Амхерсте.

Отогнав непрошеные воспоминания, Эрик вернулся в реальность.

– У Макса есть братья или сестры?

– Нет, он единственный ребенок. У него и друзей-то нет. Когда он дома, он сидит безвылазно в своей комнате – выходит только чтобы помочь мне или поесть. И играет всю ночь в эти компьютерные игры. У него никого нет, кроме меня. – Миссис Тихнер моргнула, смахивая слезы с глаз. – Что с ним будет? Он может покончить с собой, когда я умру!

– Пожалуйста, возьмите вот это. – Эрик вытащил из коробки, стоящей на тумбочке, салфетку и протянул старушке. Он был психиатром, и ему нередко приходилось видеть плачущих людей, но его всегда очень задевали за живое женские слезы, особенно слезы пожилых женщин – они напоминали ему о матери, по которой он все еще страшно тосковал, каждый день.

– Я просто не знаю, что делать. И это не дает мне покоя.

– Вы действительно думаете, что он может покончить с собой?

– Да, я действительно так думаю. – Миссис Тихнер вытерла нос, кончик которого покраснел от слез. Розовые пятнышки по бокам от носа недвусмысленно говорили о недостатке кислорода у нее в крови – что было вполне объяснимо. – Он, конечно, белая ворона, но он хороший мальчик, у него доброе сердце.

– Он когда-нибудь уже пытался причинить себе вред? Или говорил что-нибудь об этом?

– Нет, он вообще не говорит о себе и своих чувствах. Отец его был такой же, этот никчемный бездельник.

Эрик пропустил эту реплику мимо ушей.

– Макс когда-нибудь обращался к психотерапевту? Или хотя бы к школьному психологу?

– Нет, он стесняется. Говорит, если кто-нибудь узнает – его будут дразнить.

Миссис Тихнер всхлипнула и вытерла нос салфеткой.

– Я просто места себе не нахожу. Молюсь за него все время. Это все так сложно! Все искала, к кому обратиться, но никто не может помочь. Пожалуйста, помогите ему!

– Что ж, я веду частную практику. – Эрик произнес это неожиданно для самого себя, потому что ему совершенно не нужны были сейчас новые клиенты. – Я… мог бы найти время и встретиться с ним, если он захочет.

– Правда?! – В запавших глазах миссис Тихнер засветилась надежда. – Вы это сделаете?

– Да, если он захочет прийти.

– Спасибо вам огромное!

– Не за что. – На душе у Эрика становилось легче при виде ее радости. – Но вы должны понимать, что психотерапия – это серьезный труд. И вы, вероятно, слышали, что помогает она только тогда, когда сам пациент хочет выздороветь. Я попытаюсь помочь Максу, но все зависит от него.

– Он придет, я знаю. О, вы просто сняли камень с моей души! – Миссис Тихнер хлопком соединила искалеченные артритом ладони, смяв салфетку. – На самом деле ничто на земле не имеет для меня такого значения, как этот мальчик. Если я буду знать, что с ним все в порядке, я смогу покоиться с миром. Если у вас есть дети, вы меня поймете.

– Я вас понимаю.

Эрик подумал о Ханне, но тут же отогнал эти мысли от себя. Его дочери было всего семь лет, и он всегда боялся, что с ней что-то случится, а его не будет рядом. С момента расставания с женой это беспокойство стало его постоянным спутником.

– Да, док, и я заплачу, вы не волнуйтесь. Сколько стоят ваши сеансы, пятьдесят, шестьдесят долларов в час?

– Что-то около того, – ответил Эрик. Вообще-то он брал триста долларов в час, иногда делая скидку для тех, кто не мог платить столько, но никогда не опускал планку ниже двухсот пятидесяти. Кроме тех случаев, когда перед ним была плачущая старушка с терминальной стадией рака.

Психиатрия – одна из самых низкодоходных специальностей в медицине, потому что лечение не подразумевает никаких особых процедур – никакого сравнения с такими дорогостоящими специальностями, как ортопедия с ее трансплантациями или хирургия. Или пластическая хирургия – все эти подтяжки, ринопластика, силиконовая грудь… Все психиатры просто с ума сходят от того, что пластическая хирургия так процветает и приносит такие доходы: они слишком хорошо понимают, что проблема потенциальных пациентов пластических хирургов вовсе не в их носах.

– Тогда договорились. Еще раз огромное вам спасибо!

– Рад был помочь. – Эрик поднялся, разглаживая брюки на коленях. – Прежде чем я уйду – вы уверены, что не хотите побеседовать со мной о себе? Я уже имел дело с пациентами, у которых был такой же диагноз, как у вас, и нет ничего удивительного, если вам нужна помощь.

– Неа. Я крепкий орешек. Если не считать рака – я в полном порядке. – Миссис Тихнер махнула рукой и иронически улыбнулась.

– Вирджиния, мне было очень приятно познакомиться с вами. – Эрик вынул из кармана бумажник, достал визитку и положил ее на прикроватную тумбочку. – Если вы передумаете – звоните в любое время. Не стесняйтесь. Вы действительно очень крепкий орешек.

– Вы подставляетесь, – подмигнула миссис Тихнер.

Эрик улыбнулся, стараясь не думать о том, что может больше никогда не увидеть ее живой. Помахав ей на прощание, он указал студентам на выход.

– Что ж, миссис Тихнер, всего доброго. Я позову доктора Фортунато. Удачи вам.

Вслед за своими студентами он покинул палату, огляделся по сторонам и увидел Лори около поста медсестры, а Макс стоял рядом с кофейным аппаратом. Эрик собирался уже направиться к нему, как вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за локоть – это была его студентка, Кристин Малин.

– Да, Кристин?

– Это было так великодушно с вашей стороны, доктор Пэрриш, – сказала Кристин, кладя руку ему на плечо. Она была очень красива: точеные черты лица, огромные голубые глаза, длинные темные волосы и ослепительная улыбка, как у фотомодели из рекламы зубной пасты.