Сэм Хайес - Моя чужая дочь

Женщина передо мной, расплатившись наконец за всю свою бакалею, еще миллион лет потратила на то, чтобы рассовать продукты по пакетам, а остатки пенсии – по кармашкам кошелька из фальшивого крокодила. Все пять органов чувств ловили мельчайшие нюансы, излишние, но отчетливые детали – тем самым, наверное, спасая меня от убийственной реальности. Мне бы взвинтить себя до предела да вспыхнуть факелом посреди торгового зала – магазин вмиг затопили бы специалисты всех сортов; нашлось бы кому броситься на поиски моей дочери. Ведь Наташа была где-то совсем рядом. А я просто раскисла. С величайшим трудом, едва волоча ноги, как калека, я продвинулась вперед и остановилась напротив полусонной прыщавой кассирши. Привычным жестом та подставила руки, принимая подъезжающий на ленте пирог.

– Видите ли, я ничего не брала… Вообще-то я хотела спросить: у вас тут случайно…

Поздно – пирог уже пискнул под сканером.

– Два девяносто девять, пжалста. Щас заменим. Этот всмятку. – Наклонившись к микрофону, она закрыла глаза, будто собралась исполнять караоке. – Сандру к кассе номер три. Клиент ждет. Касса номер три.

– Но я уже один раз…

Объяснять не было сил. Я пыталась открыть сумочку. Неужели это моя? А может, чужая? Тем более что руки, бессильно ковырявшие замок, я абсолютно точно видела впервые в жизни. И голос на мой нисколько не похож… Все предельно ясно: я больше не Черил.

Дрожащая рука протянула кассирше кредитную карточку. Наличные я истратила на оплату пирога в прошлый раз.

– Проверьте и подпишите, пжалста.

Сандра принесла замену изувеченному пирогу, и я молниеносно отметила дату изготовления: на целые сутки раньше моего!

Помню, я подумала: меня волнует свежесть пирога – значит, мою малышку не украли. Ну никак не могли украсть. Если бы Наташа действительно пропала, то я не топталась бы у кассы супермаркета и не платила за товар, который уже один раз купила. Нет, конечно! Я требовала бы полицию, визжала, рыдала, выла, металась бы между покупателями, умоляя о помощи.

Я расписалась в квитанции и рассмеялась – невыразимое облегчение затопило меня, и я выплескивала его с хохотом, безмерно счастливая. Разумеется, Наташа не исчезла; я оставила ее в запертой машине, где она по-прежнему мирно спит. Я собралась к Шейле и Дону, туда же приедет Энди, и мы прекрасно проведем вечер за насущными беседами (о детях) и чаем с шоколадным пирогом, за который я только что расплатилась.

Шейла – большая любительница поговорить о малышах, поскольку в детях она дока. Сама троих вырастила, ей ли не знать, что к чему. В вязании она тоже виртуоз – уж в вязаных вещах ее дети нужды не знали – и мастер давать рекомендации. В каждый свой визит я получала сотни полезных советов по воспитанию здорового и счастливого ребенка – словно я не дочь родила, а взяла в дом экзотического зверька.

– Когда младенец насытится, легонько оттяни мизинцем уголок ее рта, чтобы освободить сосок, иначе проблем с трещинами не оберешься, – наставляла Шейла в дни моего привыкания к грудному кормлению. – Меняешь подгузник – сразу не пеленай ребенка, пусть с полчасика поболтает ножками-ручками. Потница нашей куколке совершенно ни к чему! А непременный сон на свежем воздухе зимой и летом – основа здоровья ребенка. Главное – не забывать о сетке, не дай бог, вывалится!

Словом, не женщина, а телефон доверия по вопросам материнства, номером которого я не пользовалась.

– Вы спрашивали – у нас тут случайно – что? – Кассирша расплылась в ухмылке. Не так уж она и плоха, в конце концов.

– Ой, да ничего! – Я тоже улыбалась, засовывая пирог в пакет.

К выходу из картонно-кукольного супермаркета я шла, убыстряя шаги; проскочила струю горячего воздуха в дверях и нырнула в холод стоянки. Я бежала к своему «рено».

Идиотка. Полоумная. Безответственная, невменяемая, психованная мамаша-новичок. Как мне вообще могло прийти в голову, что моя девочка пропала?! Зрение вкупе с прочими чувствами определенно решили меня разыграть. А ведь доктор предупреждал, что хронический недосып чреват. По ночам Наташа – принцесса капризная, до рассвета проплачет, зато уж днем выспится на славу. Вот и довела меня до ручки своими играми – ровным счетом ничего не соображаю!

Я от всего сердца надеялась, что после кросса по окрестным улицам не появлюсь пред очи свекра со свекровью в слишком уж растрепанных чувствах.

Я долетела до машины. Салон был пуст.

Наташу украли. Никаких сомнений.

Я обмочилась, дико завыла – и лишь потом рухнула на землю.

Дорогая Наташа,

Когда тебе было полтора месяца, тебя украли. Я по глупости оставила тебя в машине, а сама пошла в магазин. Наш папочка Энди ждал нас с тобой у бабушки Шейлы, где мы должны были пить чай с шоколадным пирогом. Я очень старалась тебя найти, но нашла только вязаную пинетку, она валялась посреди дороги. Потом было много полицейских, они долго-долго тебя искали, проверили всех преступников, расклеили объявления о твоей пропаже и по телевизору сообщили. А потом перестали искать. Твою папку переложили к делам «почти безнадежным», вернули мне пинетку и сказали, что делают все возможное.

Хочу, чтобы ты знала, Наташа, – я тебя любила, как люблю и всегда буду любить. Иногда мне кажется, что ты жива и здорова, тебя растят добрые люди, которые любят тебя как родную, терпят твою хандру и вспышки гнева – подростки всегда то хандрят, то огрызаются, – понимают твою страсть к мотоциклам, принимают твоих друзей и наотрез отказываются разрешить тебе проколоть пупок. Но в иные дни правда обрушивается на меня так же беспощадно, как в ту секунду, когда я поняла, что тебя больше нет в моей жизни.

Каким ты видела мир в свой последний миг? Смотрела в лицо своего убийцы, пока тот душил тебя? Таращила на него глазенки с тем же доверчивым обожанием, от которого млело мое сердце, когда я тебя кормила? Или после долгих часов крика ты забылась голодным сном и незаметно угасла? Был ли твой уход безмятежным – или после многих недель страданий ты покинула нас с жаждой мести в сердце?

Где бы ты ни была, жива ли ты или мертва, я каждую секунду ощущаю тебя. Я тебя чувствую и мечтаю вернуть.

Ты удивительная, моя Наташа. Я люблю тебя, и мне очень плохо.

Твоя мама.

Сегодня мне ее не найти. Я знала это наверняка и сочла достаточной причиной, чтобы прикончить херес. В итоге вечер был потерян, я отключилась и пропустила любимую телевикторину.

Дожидаясь результатов, Роберт смотрел на жену. Если бы она обернулась, он мог бы ее поддержать – улыбнуться, пожать ее узкую ладонь, да что угодно, лишь бы развеять нервозность, что так и выплескивалась из нее.

Но Эрин не обернулась. Все ее внимание было сосредоточено на директрисе – до карикатурности типичной патронессе частного колледжа. В мягком сером костюме, вскинув светловолосую голову – волосок к волоску, дань торжественности случая, – Эрин стиснула ладони на коленях и окаменела: к отказу готова.

Пока директриса шуршала бумагами, Роберт позволил себе быстрый взгляд на ноги жены. Для женщины, привыкшей к джинсам и ботинкам, она сидела слишком правильно, даже чопорно – сдвинув колени и выровняв носки изящных шпилек. Рассчитывает произвести впечатление на главу элитного заведения, подумал Роберт, отсюда и неестественная поза. Из-под юбки Эрин выглядывал кружевной край чулка, и Роберт улыбнулся: добрый знак. Все будет хорошо.

– Откровенно говоря, дорогие мистер и миссис Найт, хотелось бы мне побольше таких учениц, как ваша Руби. – Мисс Укотт сняла очки и прищурилась на фортепиано в дальнем конце комнаты.

Роберт едва не забыл о том, что Руби тоже здесь, хотя отзвуки только что сыгранной мелодии еще порхали бабочками по узкой, с деревянными панелями, библиотеке колледжа.

– Иди к нам, Руби. Садись. – Сильно напудренное лицо мисс Укотт от улыбки покрылось сеточкой морщин.

Руби соскользнула с круглого фортепианного табурета и двинулась к столу мисс Укотт. Роберт уловил, как изменилась поза жены – плечи чуть заметно, но расслабились, напряжение покидало мышцы. Ему захотелось победно пронзить кулаком воздух, схватить Руби в охапку, осыпать Эрин поцелуями, но он этого не сделал. Не имел права – до тех пор, по крайней мере, пока директриса официально не подтвердит, что Руби принята.

Его падчерица неуклюже шагала по полированному паркету, резиновая подошва одного ботинка заметно поскрипывала. Ей так несладко пришлось – пусть хоть здесь все сложится, подумал Роберт.

Руби присела на краешек кресла. Стоило ей отойти от фортепиано, как она превратилась в самого обычного подростка: застенчивая угловатость, крылья носа в крупных порах, два-три мелких прыщика на лбу. Взгляд Роберта на падчерицу, устроившуюся рядом с Эрин, светился любовью.