Уоррен Мерфи - Призраки войны

Лан спала рядом. Танк они загнали в заросли бамбука. От близлежащей деревни тянуло дымом. Никто не тревожил беглецов. Римо предполагал, что они уже пересекли границу и снова оказались во Вьетнаме. Здесь было спокойнее. Сюда не доносились звуки далеких боев. Римо всегда представлял себе, что Вьетнам именно таким и будет после войны.

А Лан говорит, что война кончилась. Римо вгляделся в ее лицо. Трудно было поверить, что это милое, добродушное лицо может принадлежать человеку, способному наплести столько изощренных небылиц. И как она упорствует во лжи!

Но в то, что она ему наговорила, поверить просто невозможно: война давно кончилась, Америка потерпела поражение и вывела свои войска. Уже одного этого хватает, чтобы не верить всему остальному. И что же Римо делает сейчас во Вьетнаме, если последнее, что он помнит, – это то, как он воевал тут двадцать лет назад?

Повинуясь какому-то инстинкту, Римо взял автомат и, низко пригнувшись, прокрался к рисовому полю. Прохладная вода манила: выпей меня. Но пить воду без кипячения или без специальных таблеток нельзя. Таблеток у Римо не было. А разводить огонь слишком опасно.

Такой ночью все вокруг отчетливо видно. Впрочем, Римо не нуждался в луне, чтобы видеть в ночи. Ему так часто приходилось драться в джунглях по ночам, что он привык отсыпаться днем и старался избегать искусственного освещения. И теперь он был способен видеть в темноте, как кошка.

Эта способность у Римо сохранилась, что было удивительно. Где же он был все эти годы? И почему он ничего не помнит? Еще ребенком он читал рассказы о японских солдатах, которых находили в джунглях на далеких островах в Тихом океане. Они не знали, что вторая мировая война давно закончилась.

Неужели с Римо произошло что-то подобное? Неужели его забыли, бросили в джунглях? Но куда подевались его воспоминания? Он знал, кто он, значит, это не потеря памяти.

Гладь воды на рисовом поле служила великолепным зеркалом. Римо, пригнувшись, посмотрел на воду. Лицо было в тени, глаза казались темными пятнами, а общее впечатление создавалось такое, что перед ним не лицо, а бесплотный череп.

Опираясь на автомат, Римо наклонился пониже и в шоке отпрянул.

Лицо изменилось. Глаза – более запавшие, чем те, которые он помнил. Кожа сильно натянута на скулах. И на вид ему никак нельзя дать девятнадцать лет. Но и не девятнадцать плюс двадцать.

Он стал старше, но ненамного старше. И лицо – его собственное. Но есть небольшие отличия. И что же все это значит?

Вернувшись к танку, Римо сел рядом с Лан и принялся вглядываться в ее невинное личико так, будто мог прочитать правду в этих детских чертах.

Потом он разбудил девушку.

Лан принялась тереть заспанные зеленые глаза.

– Моя очередь сторожить? – спросила она, поднимаясь.

– Потом, – отозвался Римо.

Лан заметила, что он пристально на нее смотрит.

– Что? – испугалась она.

– Я должен знать правду.

– Какую правду?

– Правду о войне! – рявкнул Римо и крепко потряс девушку за плечи. Она вырвалась из его рук.

– Мне больно, – пожаловалась Лан и потерла плечи там, где в них впивались пальцы Римо.

– Извини, – смутился Римо. – Но я ничего не понимаю.

Лан отвернулась.

– Я не виновата.

– Война кончилась?

– Да.

– Ты абсолютно уверена?

– Да, – повторила Лан, исподлобья взглянув на Римо.

– Я посмотрел на свое отражение в воде. Я стал старше.

– Конечно.

– Но ненамного старше. Не на двадцать лет.

Лан промолчала.

– Я не мог скитаться в джунглях двадцать лет и при этом не состариться и не попасть в плен.

– Ты приехал в воспитательный лагерь. Я не знаю, откуда ты приехал. Ты спас Лан. И спас друзей Лан. Друзья очень благодарны. Ты бросил нас, но Лан не хотела бросать тебя. Ты нравишься Лан. Лан вернулась в автобус. Ты уехал. Потом автобус наехал на мину. Ты проснулся. Лан проснулась. Остальное ты знаешь. Теперь Лан будет часовым?

– Потом, – ответил Римо. – Слушай, а знаешь, кажется, я тебе верю. Но есть что-то такое, чего я объяснить не могу. У меня есть только одно объяснение.

Лан откинула назад свои длинные черные волосы.

– Какое?

– Когда автобус наехал на мину, его раскорежило взрывом?

– Да. Он развалился на две части.

– И тебе не кажется странным, что мы оба выжили? Машину всю прошило стальными шариками.

Лан пожала плечами.

– Ты впереди. Лан пряталась сзади. Автобус наехал на мину. Сломался посередине. Не странно. Повезло.

– А что, если мы только думаем, что мы живы?

Лан непонимающе воззрилась на Римо.

– Что, если мы оба умерли? – предположил Римо.

– Нет! – закричала Лан и вскочила на ноги. Ее лицо просто перекосилось от гнева. – Лан не умерла! Нет! Ты мертвый, может быть. Но не Лан? – В страхе девушка попятилась от Римо.

– Слушай. – Римо тоже встал. – Мне тоже не хочется в это верить, но все сходится. И тогда можно даже объяснить появление Капитана-Невидимки. Мы – просто призраки войны. Мы умерли, но продолжаем воевать.

– Нет, это не так!

– Ты же сама это первая сказала, помнишь? Может быть, я призрак. Я не помню ничего, кроме войны. Меня, наверное, убило, когда взорвался автобус.

– Нет. Лан не убили на войне. Лан родилась на войне. Выросла потом. Мама учительница. Ее забрали, Лан была маленькая. Лан жила на улице. Потом Лан забрали в воспитательный лагерь. Лан не погибла на войне. Лан не умерла!

Лан разрыдалась. Она упала на колени и ткнулась лицом в прохладную траву.

– Лан не умерла! – повторила она.

Римо присел на корточки рядом с девушкой и откинул с ее лица длинные черные волосы.

– Может быть, ты права, – тихо сказал он. – Но я ничего не понимаю.

– Римо слишком много думает. Надо, как Лан. Не думать. Чувствовать. Чувствовать сердцем.

– Да? И что же ты чувствуешь?

Лан поджала под себя ноги и села.

– Лан чувствует – грустно. Чувствует боль. Лан думает, это любовь.

– Ко мне?

– Когда Лан была маленькая, мама рассказывала об американском отце. Его звали Боб. Боб когда-нибудь вернется, говорила мама. Вернется и возьмет нас в Америку. Но Боб не вернулся, американцы не вернулись. Потом мама сказала, Боб погиб. Лан не поверила. Плохие дела случились с Лан. Потом ты пришел. Ты понравился Лан, потому что ты американец. А теперь ты нравишься Лан, потому что ты Римо.

– Ты мне тоже нравишься. Но ты ведь совсем ребенок. – Римо замялся. – Смешно.

– Лан не смешная.

– Нет, не в этом дело. Последнее, что я помню, это то, что мне девятнадцать лет. Тебе на вид примерно столько же. Но я о тебе думаю как о ребенке, значит, где-то глубоко в душе я понимаю, что старше тебя.

– Не понимаю.

– Я тоже. А что мне пытался сказать этот старик? Он знал, как меня зовут. Он сказал, что он мой отец. Я никогда не знал своего отца, но он точно не мог быть вьетнамцем – или кто там был этот старик?

– Он очень сильный, – заметила Лан.

– Да, но и я тоже сильный. – Римо взглянул на свой кулак. – Я убил двоих человек ударом кулака. И я не помню, чтобы когда-нибудь был таким сильным.

– Лан устала думать.

Римо неожиданно улыбнулся:

– Я тоже.

Лан застенчиво улыбнулась и прикоснулась к руке Римо.

– Лан нравится Римо? – негромко спросила она.

– Да, конечно, еще как нравишься.

– Полюби Лан сейчас.

– Что?

– Люби. Полюби Лан сейчас.

– Не знаю. Мы с тобой еще так плохо друг друга знаем. Но ты мне нравишься, это точно.

– Тогда полюби Лан. Давай трах-трах.

– А-а, вот оно что! – наконец понял Римо.

– О’кей?

Лан стянула с себя рубашку. При свете луны кожа ее казалась совсем бледной. У нее были маленькие, но очень крепкие груди. Девушка обняла Римо за шею и притянула его к земле. Ее маленький ротик с жадностью впился в его губы.

Когда они на мгновение разъединились, Римо прошептал:

– Это было здорово. – И обнял ее за талию.

– Может, если Римо будет трах-трах, он поймет, что он жив. Не умер. Не призрак. Может быть, мы оба поймем, что живы.

– Что ж, стоит попробовать, – согласился Римо и вместе с девушкой повалился на прохладную траву.

Сидя в развилке ветвей большого дерева неподалеку, Мастер Синанджу не сдержал своего отвращения, отвернулся и стал смотреть туда, откуда скоро должно было появиться солнце. Забыв о том, кто он и что собой представляет, Римо вернулся во власть самых низменных инстинктов.

Когда долетающие до чувствительных ушей Чиуна звуки сказали ему, что Римо и в самом деле получает удовольствие, а значит, не использует должным образом технику любви, разработанную Домом Синанджу, Чиун окончательно убедился в том, что Римо забыл все, чему его обучили. Он занимался сексом ради удовольствия, а не во имя исполнения долга! Чиун закрыл уши ладонями, чтобы не слышать звуков, издаваемых двумя совокупляющимися существами.

Римо проснулся первым. Пробуждение было внезапным – его словно что-то подтолкнуло. Римо приподнялся и прислушался.