Тодд Лерой - Жаклин Врана

Мужчина заглянул под столик с металлическим холодильником.

– Ты просто вынуждаешь меня это открыть.

– Что? – отвлекся от монитора мальчик. – А, нет, не надо. Это мои препараты. Если их открыть – мгновенно испортиться.

– Вот как? – ухмыльнулся Уве, вымеряя комнату шагами. – Как же ты их принимаешь?

– Они еще не готовы. Как только – так сразу.

– Не много ли тебе мониторов?

– Зато так мы сможем смотреть с трех ракурсов одновременно, – хитро улыбнулся мальчик. – Видео слева – первое. Как раз его мы изучали с Жаклин. На этих кадрах очевиден только тот факт, что отказали тормоза, и останавливать он не собирался, потому что попросту не мог. Теперь посмотрите на видео в центре. Здесь мы видим то, как он огибает пешехода, не желавшего сменить траекторию. И в заключение, кадры справа. Он сбивает мужчину на тротуаре. Меняем камеры. Здесь он едет дальше, даже не предпринимая попыток торможения.

– Увеличь вторую камеру, – попросила Жаклин. – Меня интересует пешеход и тот, кто на тротуаре.

Тоби кивнул и вернулся к мышке с клавиатурой.

– Могу даже фоторобот распечатать.

Жаклин уткнулась в монитор носом и вгляделась в лицо блондина. С одного из боковых кадров его профиль вырисовывался слишком отчетливо, чтобы не узнать владельца.

– Это слепой парень, – заключил Уве.

– Да, – кивнула девушка. – Николас. А второго?

Второго – брюнета с крупным ртом – долго ей разглядывать не приходилось.

– Вигго Скол, – кивнула себе девушка.

– Другими словами человек, что в тебя стрелял.

– В тебя стрелял покойник? – скривился Тоби. – Как такое возможно?

– Возможно, если существуют люди с идентичными генами, – протянула она, рассматривая свое лицо в отражении монитора. – У Вигго есть брат-близнец.

Лок заказал пиццу с пепперони прямо в отдел и теперь поедал ее в одиночестве. Соня разливала чай, а Виктор постукивал кулаком по столу.

– Мы изучили дела покойного адвоката, – заявил Виктор. – Ни в чем грязном он замешан не был. У нас нет возможности копнуть глубже. Взламывать базу данных суда незаконно. Также мы опросили близких друзей Аксела, но они о его работе имеют довольно поверхностные знания.

– Нас интересует не Аксел, – резко оборвала его девушка. – Вернее он вовсе нас не интересует.

– К чему такая категоричность? – прищурился мужчина. – У тебя есть какая-то информация?

– Совершенно никакой. Просто мы роемся не там, где требуется.

– Подожди, – тряхнул головой Лок. – Думаешь, он собирается?..

– Не будем гадать, – остановил их диалог Уве, закуривая сигарету. – Это что еще за машина? Кажется, она поворачивает к нам на парковку, а выезда с нее нет.

– Что за машина? – подпрыгнул Виктор. – У нас все машины на месте.

– Красного Кадиллака ни у кого нет?

Жаклин вынула телефон и воспользовалась функцией разблокировки. Ее действия заметил только мужчина.

– Значит, информатор у тебя все-таки имеется, – кивнул на десяток неотвеченных вызовов он.

Девушка сбросила звонок, спрятала телефон в карман и направилась к выходу.

– На пару слов, – бросила она Уве, прежде чем скрыться в коридоре.

– Вы куда? – обиделся Лок.

– Прогуляемся, – набросил куртку мужчина, – Гадайте пока сами. Ну и что это за источник? – поинтересовался он, поймав ее в коридоре.

– У меня к тебе один вопрос, – набралась мужества спросить она. – Если информатор, скажем так, тебе неприятен, и не располагает к доверию, потому что прошел проверку неуспешно, стоит ли пользоваться услугами такого информатора?

– Ты в обиде на свой источник? – нахмурился Уве, сложив руки. – Подожди, – задержал кнопку лифта он. – Ты обижена и поэтому отказываешься принимать информацию по данному делу? Жаклин, это называется эгоизмом. Все это время ты отказывалась от его помощи в угоду своему ханжеству?

– то есть… – пыталась разобраться она, – мне стоит воспользоваться ее услугами?

– Это риторический вопрос, – поспешил добавить он, подталкивая девушку в открытые двери лифта. – Если хочешь, схожу я.

– Нет, – резко оборвала его Жаклин и нажала кнопку первого этажа.

Красный Кадиллак на парковке выделялся слишком отчетливо. Ингрид разговаривала с каким-то полицейским на повышенных тонах. Он явно не хотел пропускать ее в учреждение без допуска.

– Это свидетель, – пояснила с расстояния Жаклин.

Мужчина кивнул и вернулся на пост охраны.

Ингрид выглядела помятой и словно опять постарела на десяток лет. Строгую одежду она сменить не успела, поэтому свежести от нее не исходило. И все же аромат дорогих духов перекрывал посторонние запахи.

– Я тебе целый день звонила, – тускло улыбнулась она.

Девушка остановилась в нескольких шагах и повернулась профилем.

– Вы проверили информацию? – строго спросила Жаклин.

Зубы Ингрид стучали. Она обхватила тело руками, запахивая легкое пальто так плотно, что затянулись швы.

– Прошу тебя, давай обсудим это в кафе, – умоляла посиневшими губами она.

Жаклин кивнула и развернулась на девяносто градусов, оказавшись к ней спиной.

– До кафе пешком не дойдешь, – несмело улыбнулась Ингрид.

– Следуйте за мной, – бросила Жаклин.

Женщина смиренно подчинилась. Она была готова оказаться в любом здании, только не на этом холоде. В лифте Жаклин молчала, а Ингрид пыталась что-то сказать. Она ощутила, какую власть имеет над ней эта девушка. Жаклин приказала войти в кабинет – и та безропотно вошла. Кабинет напоминал комнату для допросов: крохотная и с минимальным интерьером.

– Садитесь, – кивнула на один из двух стульев полицейская.

– Мой дядя известный немецкий писатель. Иногда мы навещаем друг друга. Он бы мог посоветовать тебе какие-нибудь писательские курсы, – смущенно улыбнулась женщина, оглядываясь в поиске чайника или кофемашины.

– О чем пишет ваш дядя? – заинтересовалась Жаклин.

– Майкл Мур. Может, слышала о таком? Детективы, военные драмы…

– Он ведет расследования?

– Отчасти, да. Я присутствовала во время написания одной из его работ. Ходила с ним по библиотекам, разыскивала какие-то данные…

– Исторические архивы? Он пишет о прошлом?

– Он романист. Будь он реалистом – писал о настоящем, будь фантастом – о будущем. Но он слишком старомоден. Он даже битников до сих пор не принимает. Грязь в литературе для него нечто из ряда вон.

– Что с Акселом? – прервала ее мысли Жаклин. – Вы что-нибудь о нем узнали?

– По этому делу я узнала мало. Кроме как в мелких махинациях он ни в чем не замечен. Сперва я думала, что Аксел совершил что-то неприглядное, и его мог покарать какой-нибудь больной идеалист. Или религиозный фанатик. Такие случаи весьма нередки.

– Знаю, – кивнула Жаклин. – И все же никто из подозреваемых ничего плохого не совершил. Во всяком случае, двое из них не могли совершить нечто подобное физически.

– Оставьте Аксела в покое, – пригнулась Ингрид. – Он не тот, кто вам нужен, поверь мне.

Жаклин посмотрела на них с подозрением и неприязнью.

– Нас связывало только одно дело, – пыталась оправдаться женщина. – Оно закончилось, и контакт мы больше не поддерживали. Это был единственный раз, когда я пользовалась его услугами. Я не хотела, чтобы ты думала обо мне плохо. Любой обеспеченный человек совершает какое-то хотя бы самое незначительное преступление.

– Поэтому я не должна рассматривать Аксела как центральную фигуру? Потому что именно вы испортили ему репутацию?

– Процесс об иммигрантах здесь никакой роли не играет.

– Не играет, – согласилась Жаклин, – зато описывает вашу характеристику как нельзя более четко.

Ингрид вздохнула и мысленно успокоилась.

– Родственников нет ни у одной из жертв. Сколько жертв по этому делу вы насчитали?

Девушка откинулась на спинку стула и опустила руку в карман за сигаретой. Ингрид наклонилась над столом и сказала как можно тише:

– Я знаю, где скрывается Ноель Скол, брат первой жертвы, Вигго Скола. Они участвовали в одном из дел связанном с имуществом. Умер их неродной дядя. Тот, что воспитывал братьев на пару со своей женой, миссис Ясперсон.

– Старухой из дома престарелых? – отложила сигарету Жаклин.

– Да, четверть наследства он оставил им, еще по части – собственным детям, которые теперь в Швеции не живут. Меньше всего досталось жене. Они не особо ладили. Хотели развестись еще после рождения детей, но процесс этот запустили, а, в конце концов, бросили, как это обычно бывает. Разумеется, факт этот женщину не обрадовал. Видимо, старик полагал, что та протянет свой короткий срок на государственные средства, и особых нужд у нее нет. Скупая и жалкая, она жила в одиночестве до конца дней. В целом, ей можно посочувствовать. Дети за наследством отца даже не приехали, не говоря уже об ее похоронах.