Джим Томпсон - Убийца во мне

— Продолжайте, Лу.

— И тогда он выбрал второе. Ему смерть как не хотелось идти на это, однако он пошел.

Ротман коротко рассмеялся.

— Пошел, говорите? Я лично выбивал деньги на эту работу, и…

— Итак, — я устремил на него озадаченный взгляд, — он пошел на это, верно? Не важно, что случилось с Майком, но вы, местная профсоюзная организация, не должны закрывать глаза на опасные ситуации, вроде этой. Вы несете ответственность. Против вас может быть возбуждено дело. Вас могут обвинить в тайном сговоре. Вас…

— Лу, — Ротман прокашлялся. — Вы правы на сто процентов. Естественно, мы не поставили бы себя под удар ради денег, как бы велика ни была сумма.

— Разумеется, — я изобразил на лице тупую улыбку. — Вы просто плохо продумали сделку, вот и все, Джо. Вы отлично ладили с Конвеем, и теперь, когда он вознамерился идти против профсоюза, вы — как бы это сказать — очень расстроились. Я думаю, если бы вы считали, что тогда действительно произошло убийство, вы не ждали бы шесть лет, чтобы заговорить о нем.

— Да, естественно, не ждал бы. Естественно. — Он принялся скатывать новую сигарету. — Лу, а вы не могли бы рассказать мне, как вы узнали все эти детали?

— Ну, все очень просто. Майк был полноправным членом семьи, а я общаюсь со многими. Стоит кому-то о чем-то заговорить, и я обязательно услышу об этом.

— Гм… А я и не догадывался, что ходит так много слухов. Признаться, я вообще не знал, что ходят слухи. И у вас никогда не возникало желания предпринять какие-то действия?

— А зачем? — пожал я плечами. — Это просто слухи. Конвей — крупный бизнесмен, кажется, крупнейший подрядчик в Западном Техасе. Он бы не стал ввязываться в убийство, тем более что вы все равно сидели бы и помалкивали.

Ротман пристально посмотрел на меня и опустил взгляд на стол.

— Лу, — тихо проговорил он, — вам известно, сколько дней в году работает монтажник металлоконструкций? Вам известно, какова продолжительность его жизни? Вы когда-нибудь видели постаревшего монтажника? Вы хоть раз задумывались о том, что способов умереть множество, но смерть одна?

— Нет. Наверное, нет, — ответил я. — Я плохо понимаю, Джо, к чему вы ведете.

— Не берите в голову. Это к делу не относится.

— Полагаю, что монтажникам живется несладко, — сказал я. — Но я смотрю на ситуацию так: нет такого закона, обязывающего их работать на одной работе. Если она им не нравится, они могут заняться чем-то другим.

— Да, — согласился Джо, — все верно, так? Забавно, как видит наши проблемы человек со стороны… Если им не нравится, пусть займутся чем-то другим. Отлично, просто замечательно…

— Ай, — махнул я рукой, — я ничего особенного не сказал.

— Не согласен. Вы раскрыли мне глаза. Вы даже удивили меня, Лу. Я в течение многих лет встречал вас на улице, и, честно признаюсь, вы никогда не казались мне глубоким мыслителем… А есть ли у вас решение для более крупных проблем, например, ситуации с неграми?

— Ну, здесь все просто, — ответил я. — Отправить их всех в Африку.

— Э-э. Понятно. Понятно, — сказал он и, встав, протянул мне руку. — Сожалею, что зря потревожил вас, Лу, но наша беседа доставила мне удовольствие. Надеюсь, у нас еще будет возможность пообщаться.

— С радостью, — сказал я.

— Кстати, мы с вами не виделись. Вы меня понимаете?

— О, конечно.

Мы поговорили еще пару минут, а потом прошли к входной двери. Ротман внимательно оглядел ее, а потом повернулся ко мне.

— Эй, — пробормотал он, — разве я ее не закрыл?

— Мне казалось, что закрыли, — сказал я.

— Ладно, надеюсь, вреда от этого не будет, — вздохнул он. — Лу, могу я сделать вам одно предложение, в ваших же интересах?

— Естественно, Джо. Все что угодно.

— Забудьте этот бред.

Он кивнул и улыбнулся мне. В наступившей тишине было слышно, как шуршит пыль. Больше он ничего не сказал. Он не собирался ничего говорить. И выдавать свои тайны. Поэтому я тоже в конечном итоге заулыбался.

— Я не знаю причины этого, Лу, я ничего не знаю — понимаете? Ничего. Но будьте осторожны. Это хороший шаг, но нельзя переступать границы.

— Ну вы, Джо, кажется, уже просили меня об этом, — напомнил я.

— И теперь вы знаете почему я не очень сообразительный — иначе я не был бы в профсоюзе.

— Да, — кивнул я, — я понимаю, что вы имеете в виду.

Мы снова пожали друг другу руки, он подмигнул мне, мотнул головой. И я пошел по темному коридору, а потом спустился по лестнице.

После смерти отца я подумывал продать дом. У меня имелось несколько выгодных предложений — дом был отличным, стоял на границе делового района. Но почему-то я так и не смог расстаться с ним. Налог на недвижимость буквально душил меня, места было раз в десять больше, чем мне требовалось, но я не мог заставить себя продать его. Что-то подсказывало мне, что надо повременить, выждать.

Я подкатил к гаражу, въехал внутрь и выключил фары. Прежде гараж был конюшней. Между прочим, он и до сих пор ею оставался. Я сидел с открытой дверцей и вспоминал прошедшие годы, вдыхая отдающий плесенью запах овса, сена и соломы. Вот в этих двух передних стойлах мы с Майком держали наших пони, а в заднем стойле мы устроили пещеру разбойников. На стропилах висели качели и веревочная лестница. Из кормушки мы сделали бассейн. А наверху, на сеновале, где сейчас носятся крысы, Майк застал меня с той маленькой де…

Вдруг громко запищала крыса.

Я вылез из машины и прошел на задний двор. Интересно, может, я именно для этого и остался здесь, чтобы наказать самого себя.

Я вошел в дом через черный ход и направился к парадной двери, зажигая по пути свет, — я имею в виду, на первом этаже. Затем я вернулся в кухню, сварил себе кофе и отнес кофейник в кабинет отца. Я сел в большое кожаное кресло. Я пил кофе и курил, и напряжение постепенно отпускало меня.

Мне всегда становилось лучше, когда я оказывался здесь, еще с тех времен, когда я под стол пешком ходил. Я чувствовал себя так, будто выбрался из мрака на солнечный свет, из урагана — в тишину и покой. Будто я потерялся и снова нашелся.

Я встал и прошел вдоль книжных шкафов, забитых трудами по психиатрии, толстенными фолиантами по патологии в области психиатрии… Крафт-Эбинг, Юнг, Фрейд, Блелье, Адольф Мейер, Кречмер, Крепелин… Все ответы здесь, на виду, стоит только открыть книгу и поискать. И никого это не приводит в ужас и не пугает. Я выбрался из своего укрытия — а я всегда должен был прятаться — и начал дышать полной грудью.

Я взял увесистую подшивку немецких периодических журналов и почитал их. Потом поставил ее на место и взял такую же подшивку на французском. Затем я прочел одну статью на испанском, а другую — на итальянском. Я не умел разговаривать на этих языках, но понимал их. Я освоил их с помощью отца точно так же, как освоил некоторые разделы высшей математики, физическую химию и еще с десяток других предметов.

Отец хотел, чтобы я стал врачом, но боялся отпускать меня в школу и поэтому делал все возможное, чтобы я получил образование дома. Зная, что творится у меня в голове, он приходил в бешенство, когда видел, что я веду себя как некультурная деревенщина, и страшно злился, когда слышал от меня просторечные выражения. Однако со временем, поняв, насколько тяжела моя болезнь, он стал поощрять подобное поведение. Именно таким я и собирался стать: мне придется жить среди деревенщины и общаться с невежами. У меня будет невысокая, но спокойная должность — вряд ли мне удастся найти что-нибудь лучше, — следовательно, я должен вести себя соответственно. Если отец и мог найти работу, которая давала бы значительно больше, чем имел он, то моим потолком была должность помощника шерифа.

Я остановился у отцовского стола и просто так, от нечего делать, решил несколько математических задачек. Потом повернулся к зеркальной двери в лабораторию и взглянул на свое отражение.

Я все еще был в шляпе — она чуть съехала на затылок, — розоватой рубашке и черном галстуке-бабочке. Форменные брюки из синей саржи были подвернуты так, чтобы закрывать верх высоких ботинок. Худощав и жилист, линия рта говорит о том, что я готов в любую минуту ответить какой-нибудь колкостью. Типичный страж покоя граждан с Запада — вот кто я такой. Возможно, на вид более дружелюбный, чем среднестатистический представитель правоохранительных органов. И вероятно, аккуратнее подстриженный. А так абсолютно типичный.

Именно такой я и есть, и я не смог бы измениться. Даже из соображений безопасности все равно не смог бы. Я так долго притворялся, что теперь в этом нет надобности.

— Лу…

Я вздрогнул от неожиданности и резко повернулся.

— Эми! — выдохнул я. — Какого черта — тебя здесь не должно быть! Где…

— Наверху, ждала тебя. Не злись, Лу. Я выскользнула, когда родители легли спать. Ты же знаешь их.