Брэм Стокер - Крысы хоронят быстро

Со всей возможной беззаботностью я слегка повернулся на табурете так, что мог оттолкнуться правой ногой. Затем, резко вскочив, я повернулся, закрыл голову руками и, повинуясь боевому инстинкту воинов старины, с именем возлюбленной на устах ринулся к задней стене хибары.

При всей их бдительности, старуха и Пьер были ошарашены внезапностью моих действий. Уже проломив гнилое дерево, я заметил, как старуха взметнулась, словно тигрица в прыжке, и услышал тяжёлый вздох бессильной ярости. Я приземлился на что-то движущееся, и, отскочив, понял, что наступил на одного из тех, кто лежал на земле за хибарой. Я разорвал одежду о гвозди и края досок, но сам остался невредим. Задыхаясь, я бросился вверх по оказавшейся передо мной насыпи. Хибара, оставшаяся позади, с глухим треском обратилась в гору рухляди.

Моё восхождение было подобно кошмару. Холм, хотя и не высокий, был ужасно крутым, и с каждым моим шагом пыль и пепел под ногами осыпались и увлекали меня вниз. Поднимавшаяся тучами пыль душила меня; она была тошнотворна, зловонна и омерзительна; но я чувствовал, что борюсь за жизнь, и потому рвался вперёд. Секунды казались часами; но мгновения, выигранные мною вначале, в сочетании с молодостью и силой дали мне преимущество, так что, хотя следом за мною по склону и взбирались несколько фигур в тишине более зловещей и страшной, чем любой шум, я без помех добрался до вершины. Спустя годы мне довелось совершить восхождение на Везувий, и лишь только я оказался на его пустынном склоне среди удушливых серных испарений, как воспоминание о той жуткой ночи в районе Монруж вернулось ко мне с такой ясностью, что я едва не лишился чувств.

Холм был одним из самых высоких в этом царстве праха, и когда я вскарабкался на него, отчаянно хватая воздух ртом и чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, я увидел вдалеке слева тускло-красную полоску заката, а чуть ближе — мерцающие огни города. Хвала небесам, теперь я понял, где я и в какой стороне Париж.

Я остановился на пару мгновений и обернулся. Преследователи всё ещё были далеко позади, но лезли на холм так же решительно, в той же мёртвой тишине. То, что раньше было хибарой, являло собой груду трухлявых досок и ворочающихся тел. Я ясно различал их в отблесках вырывавшихся из-под завала языков пламени — очевидно, тряпьё и солома загорелись от опрокинутого фонаря. И всё — в гробовой тишине! Ни малейшего шороха! Как бы там ни было, эти старики умели стоять до конца.

Времени у меня было не больше, чем на мимолётный взгляд, ибо, уже готовясь к спуску, я заметил несколько фигур, спешащих окружить холм и отрезать мне путь к бегству. Суждено ли мне выжить, решали секунды. Убийцы пытались преградить мне дорогу в Париж, и, повинуясь инстинкту, я ринулся вниз по правому от себя склону. Решение пришло как раз вовремя: хотя спустился я, как мне показалось, в два или три прыжка, следившие за мною бдительные охотники успели развернуться, и когда я опрометью бросился в проход между двумя кучами мусора, один из них едва не ударил меня тем самым страшным мясницким топором. Вряд ли у такого орудия здесь имелся брат-близнец!

Началась поистине кошмарная погоня. Я легко оторвался от стариков, и даже когда к охоте присоединились бандиты помоложе и несколько женщин, мне не составило труда сохранить выигранное преимущество. Но я не знал дороги и не мог ориентироваться даже по полосе заката на небе — она осталась у меня за спиной. Когда-то я слышал, что преследуемый, если рассудок не подсказывает ему иного, всегда поворачивает налево, и теперь убедился в истинности этого факта; об этом, полагаю, знали и мои преследователи, в которых звериного было куда больше, чем человеческого, и хитрость и инстинкт открыли им множество подобных секретов: совершив быстрый рывок, после которого намеревался немного перевести дух, я внезапно заметил, как две или три тёмные фигуры, до этого двигавшиеся мне навстречу, спешно свернули направо и скрылись за мусорной кучей.

Вокруг меня плели настоящую паутину! Но с мыслью о новой угрозе пробудились и скрытые доселе силы, надежда гонимых, и я стремительно нырнул в правый от меня поворот. Пробежав в этом направлении около сотни ярдов, а затем снова свернув налево, я почувствовал, что сумел, во всяком случае, избежать опасности быть окружённым.

Но не уйти от погони — до меня доносился топот, мерный, упрямый, безжалостный, раздававшийся в мрачной тишине.

В сгустившейся тьме горы хлама казались будто бы меньше, чем днём, и в то же время с приближением ночи выглядели всё более и более внушительно. Я изрядно оторвался от преследователей, а потому решил осмотреться и устремился вверх по склону выросшей передо мною насыпи.

Благодарение небесам! Я подобрался вплотную к границе этой преисподней из гор мусора. Вдалеке позади меня красными огнями светился Париж, а над ним в тусклом сиянии вздымался Монмартр, и тут и там сверкали, точно звёзды, особенно яркие огни.

Обрадованный приливом сил, я преодолел оставшиеся невысокие холмы и оказался на ровной земле за пределами свалки. Даже здесь, однако, места были отнюдь не дружелюбные. Всё вокруг выглядело тёмным и зловещим — несомненно, я попал на один из тех сырых низменных пустырей, какие встречаются порой в окрестностях крупных городов. Это унылые, заброшенные участки, где не найти ничего, кроме скопления отходов и шлака, а почва настолько скудна, что не привлекает даже самых отчаявшихся захватчиков земли. Глаза мои уже привыкли к вечерней мгле, а тени отвратительных гор мусора остались позади, так что теперь я видел всё гораздо отчётливее, чем ещё парой минут раньше. Возможно, конечно, что это свет Парижа отражался в небе и достигал пустыря, пусть их и разделяли несколько миль мусорных куч. Как бы там ни было, я видел достаточно хорошо, чтобы оценить местность хотя бы на некотором расстоянии от меня.

Передо мною простирался казавшийся совершенно плоским тоскливый пустырь, тут и там поблескивали лужи застоявшейся воды. Справа, словно бы вдалеке, возвышался окружённый маленьким скоплением рассеянных огней силуэт Форта Монруж, а слева в тёмной дали отсветы редких окон, отражавшиеся в небе, выдавали расположение района Бисетр. Мгновенно пришедшая мысль побудила меня свернуть направо и попытаться выйти к форту. То направление обещало хотя бы какую-то безопасность, и я мог вскоре оказаться на каком-нибудь из известных мне перекрёстков. Где-то недалеко должна была проходить важная дорога, соединявшая в цепь расположенные вокруг города крепости.

Затем я обернулся. Несколько мрачных фигур, чётко выделяясь на фоне парижского горизонта, перебирались через холмы, ещё несколько показались справа, между мною и выбранным пунктом назначения. Они, без сомнений, намеренно отрезали этот путь, и возможностей у меня оставалось немного: или бежать вперёд, или повернуть налево. Пригнувшись к земле, чтобы использовать линию горизонта как линию обзора, я пристально всмотрелся в местность слева, но не обнаружил там признаков присутствия врагов. Мне пришло в голову, что если они не потрудились перекрыть этот путь раньше и не пытаются сделать этого сейчас, то направление само по себе таит для меня опасность. Итак, я принял решение бежать прямо.

Увиденное мною ранее не вселяло оптимизма; реальность же превзошла мои худшие опасения. Почва под ногами стала мягкой и податливой и то и дело самым отвратительным образом проседала. Казалось, я спускаюсь в низину, поскольку местность вокруг представлялась мне более возвышенной, чем та, по которой пролегал мой путь, и это там, где минутой ранее мне виделась совершенно гладкая равнина! Я обернулся, но не обнаружил погони. Странно — ведь до сих пор эти ночные хищники преследовали меня в темноте с таким искусством, словно всё происходило ясным днём. Как же я корил себя за то, что надел дорожный костюм из светлого твида! Тишина и невозможность увидеть врагов, которые, уверен, пристально следили за мной, становились невыносимы, и в надежде, что кто-то ещё, кроме этой жуткой шайки, услышит меня, я набрал воздуху в лёгкие и несколько раз громко крикнул. Ответом мне была всё та же тишина; даже эхо не вознаградило меня за старания. Некоторое время я стоял неподвижно, глядя в одном направлении. Заметил, как на одной из возвышенностей слева возникла тёмная фигура, затем ещё одна и ещё. Они, по-видимому, вновь намеревались меня окружить.

Мне подумалось, что, использовав навыки бега, я мог бы в очередной раз оставить преследователей ни с чем, и, со всей скоростью, на какую способен, я ринулся вперёд.

Бултых!

Нога поехала на какой-то скользкой мерзости, и я ничком рухнул в зловонную застоявшуюся лужу. Тошнотворность грязной воды и слизи, в которую погрузились по локоть мои руки, не поддаётся описанию; из-за внезапности падения я даже проглотил немного отвратительной жидкости, горло сдавил спазм, и мне пришлось лихорадочно хватать воздух ртом. Никогда не забыть мне мгновений, когда я стоял, пытаясь прийти в себя, едва не падая в обморок от удушливого смрада, окружённый поднимавшимся от нечистой воды белым призрачным туманом. В довершение всего, с отчаянием загнанного зверя, настигаемого сворой, я заметил силуэты преследователей — бандиты воспользовались моей беспомощностью и стремительно брали меня в кольцо.