Илья Бушмин - Анабиоз

Меня отбросило на стену. Противник метнулся, поворачиваясь боком. Каким-то чутьем я предугадал, что сейчас будет, и успел скользнуть в сторону. Убийца сокрушил на стену, около которой я только что стоял, удар локтем. Он был настолько сильным, что в месте удара разлетелась кухонная плитка.

Ярость придавала сил и заглушала боль. Вложив весь свой вес в удар, я обрушил на затылок убийцы оба кулака. Он пошатнулся и упал на колено. Ударом ноги я швырнул противника на пол, прыгнул ему на грудь и принялся избивать. Одну руку тянул к его проклятой глотке, а второй колотил по лицу, чувствуя, как трещат костяшки кулака.

Я разнес ему скулу, содрав с нее кожу. Сломал нос, который ушел в сторону и в мгновение ока налился пунцовой начинкой. Разбил губы и, я надеялся, выбил несколько зубов.

Каким-то образом его ноги вдруг обвили мой корпус. Противник ловко перекинул меня через себя и оказался сверху. Рыча и брызжа слюной и кровью, он что есть силы врезал мне собственным лбом по лицу.

Перед глазами вспыхнула адская карусель. На миг я потерял координацию, не зная, стою я, лежу или падаю. А через это короткое мгновение руки противника вцепились мне в горло.

Его руки были словно из стали. Я чувствовал, как сжимается моя гортань, перекрывая путь кислороду. Я попробовал скинуть противника с себя, брыкая ногами и поднимая корпус, но это было бесполезно – толк в удушении, как и в борьбе в партере, мой противник знал на отлично. А руки сжимались на горле все сильнее. Я рефлекторно открывал рот в рвотном позыве и пытался хватать им воздух, но это было бесполезно – кислороду не было пути в грудную клетку. Карусель в глазах вспыхнула снова, и я почувствовал, что скоро отключусь.

Мои руки были свободны. Ублюдок был неплохим бойцом, но он вряд ли дрался на улицах. Если тебя душат, в кино задыхающийся человек пытается ухватить душителя за пальцы и оторвать их от своей шеи, ослабив таким образом хватку. Я был еще подростком, когда понял, что снимающие это идиоты никогда не были в подобной ситуации. Ведь есть действительно эффективные способы.

Чувствуя, как я проваливаюсь в забытье, я собрал последние силы. Лица ублюдка я не видел, в глазах сменяли друг друга вспышки и темнота. Но я бросил руки вверх. Пальцы нащупали плечи противника. Где находилось лицо, можно было определить лишь наугад. И я воткнул большие пальцы туда, где должны были располагаться глаза ублюдка.

В уши ударил истошный вопль, и сжимавшие мою глотку тиски пропали. Инстинктивно отползая и хватаясь за шею, я различил своего врага. Он вился около холодильника, зажимая ладонями глаза. Кровоточили они или нет, я не видел.

Не без труда я смог подняться, опираясь одной рукой на подоконник. В запястье что-то упиралось. Я скосил взгляд и увидел перевернутую сковороду. За неимением мебели посуду Сергей складировал здесь, у окна.

Вполне сойдет.

Я взял сковороду за ручку. Увесистая. Повернулся к ублюдку и обрушил ее на его макушку. Ублюдок пошатнулся. Я врезал еще несколько раз, пока он не рухнул без сознания на пол, раскинув руки в разные стороны.

Только сейчас я осознал, что воняло газом. Ослабшими вдруг руками я потянул непослушные пальцы к плите и выключил все конфорки. Спотыкаясь, вывалился из кухни и шагнул к Сергею.

– Как ты? – я не узнал собственный голос, сейчас это был жуткий дрожащий хрип. – Сергей?

Я склонился над братом. Ему здорово досталось: ублюдок бил его, пока Сергей не отключился. Я похлопал его по щекам. Сергей слабо приоткрыл глаза.

– Слава богу, – захрипел я и закашлялся, чувствуя, что, скажи я еще слово, раздражение в горле станет слишком сильным, и меня просто вывернет. Вытирая с губ слюни и кровь, я без сил опустился рядом с братом на пол.

Когда болит каждый сантиметр тела – это отвратительно. У меня болел каждый миллиметр. Все тело было одним большим комком пульсирующей, саднящей и воющей боли. Руки, горло, лицо. Грудь, которой за последние дни досталось больше, чем за последние пару лет. Рана на спине, которая, надеюсь, к этому времени достаточно затянулась, чтобы не открыться и не закровоточить снова. Я сидел в полицейским воронке, смотрел на сковывающие мои запястья металлические браслеты наручников и старался не отрубиться.

Дверь распахнулась, и в душную кабину хлынул прохладный и свежий ночной воздух. Подняв глаза, я увидел усталого усатого опера неопределенного возраста. Именно по его приказу на меня надели наручники.

– Руки.

Я послушно выставил их. Усатый опер расстегнул наручники. Они характерно щелкнули. Браслеты он сунул в карман. Поднял на меня усталый взгляд.

– В больницу надо?

– Мне бы лучше выпить, что ли.

– Выпьешь. Потом.

– Вы позвонили в Самару?

Усатый опер устало кивнул. Он делал устало все. Смотрел, говорил. Видимо, и в принципе жил. Опер закурил, пока я выползал из машины. Я тоже достал свои сигареты и посмотрел на фургон «скорой помощи», на пороге которого сидел безжизненный Сергей. Врач в синей униформе неотложки светил ему в глаза фонариком, проверяя реакцию зрачков.

– В ЛОВД подтвердили все твои слова, – подал голос усталый усатый опер. – Говорят, даже приехать могут, если нужно что-то подробнее пояснить.

– Мы с ними теперь друзья по гроб, – согласился я.

– Так что произошло? Рассказывай по порядку.

Я пожал плечами. Даже это движение вызывало клокочущую боль во всем теле. Осторожно закурил.

– Его зовут Щербаков, – сказал я. – Николай Андреевич Щербаков. Генеральный директор московской инвестиционной фирмы «Гермес». Мой брат Сергей, он работал у Щербакова менеджером.

– И?

– У Щербакова была любовница. Ее звали Людмила Косникова. Он содержал свою любовницу: оплачивал ее квартиру, купил ей машину – давал ей деньги на все. Месяца полтора назад они возвращались в город из какого-то места под Москвой. Скорее всего, у них там был еще один укромный уголок для свиданий. Ну, вы понимаете, о чем я.

– Да уж, – буркнул опер.

– Ехали на машине любовницы. Она сама была нетрезвой. Скорее всего, Щербаков тоже. Не знаю, кто был за рулем. Это не особо и важно сейчас. Так вышло, что тот, кто крутил баранку, не справился с управлением и вписался в ограждение. Это произошло на Втором Успенском шоссе.

– Я живу в Новокуйбышевске, мне эти адреса ни о чем не говорят, – устало проворчал опер. – Дальше что?

– В аварию они угодили на ее машине. Косникова насмерть. Щербаков был легко ранен. Может быть, лицо разбил о панель при ударе. И вот он стоит ночью на загородной трассе рядом с разбитой машиной и трупом своей любовницы. Быть участником официальных разборок он не мог. Почему, не знаю. Это ваша работа. Мне кажется, из-за жены. Может быть, на нее было оформлено почти все их имущество, и в случае развода она оставила бы его без гроша. А может, и вовсе ей все и принадлежало. Но это наверняка связано с деньгами, с большими деньгами. Поэтому Щербаков не мог рисковать. И он решил смыться оттуда. Он поджег машину, чтобы уничтожить все следы.

– Какие следы?

– Свои. Если он получил травму, там была его кровь. Щербаков поджег машину и смылся. Скорее всего, прошел через лес до следующей дороги. У него был сотовый, который он завел чисто для контактов с любовницей, чтобы жена не узнала. С этого телефона он позвонил моему брату.

– Почему ему?

– Сергей хороший водитель. Он получил права в шестнадцать лет. За семь лет стажа ни единого тычка. Щербаков велел ему приехать и забрать его. Только так он мог добраться в город, не рискуя ничем. Вызови такси, или лови попутку – в случае расследования полиция найдет этих свидетелей. А здесь соучастником поневоле стал собственный подчиненный, на которого можно давить.

Усатый опер устало покосился на Сергея на пороге фургона «скорой помощи».

– С чего ты вообще взял, что все так и было?

– Щербаков добрался до Москвы в машине моего брата. Там он наследил. На коврике под передним пассажирским сиденьем была его кровь. Когда его задержат, можно будет провести экспертизу. Сто процентов, она покажет полное соответствие.

– Хм, – откликнулся опер.

– Сергей честный парень. Он всегда был таким, – продолжал я. – Может быть, даже слишком честным. В наше время это не самое полезное качество. И Сергей не мог просто так все оставить. Он не мог держать все в себе, как требовал Щербаков. Он пришел ко мне. Но я тогда был в СИЗО, а в камере для свиданий все разговоры записываются, и он не смог ничего сказать. Просто намекнул на проблемы. Это его терзало. Наверняка много раз говорил и с Щербаковым. Тот, само собой, затыкал Сергея, сулил ему награду за молчание – вроде сделать его своим любимчиком и протеже. Таким он формально и стал. Помню, я даже удивился: несколько месяцев назад устроился в фирму, а уже приближенный директора – как такое может быть?