Хуан Рамон Бьедма - Рукопись Бога

Комиссар последовал за ним. Апельсиновый дворик – большая прямоугольная площадка под открытым небом, засаженная апельсиновыми деревцами, сейчас абсолютно мокрыми от дождя, похожими на призраки – был разбит на месте арабской мечети. В тысяча двести сорок восьмом году, захватив Ишби-лью, христиане устроили на этом месте кладбища. С тех пор оно источало скорбь.

Мальчишка отвел полицейского в закрытый для публики северный неф и воровато огляделся, дабы убедиться, что за ними никто не подглядывает. Внутри было зябко от скопившейся на стенах сырости; акустика собора превращала ленивое бормотание дождя в оглушительный рев.

За время существования собора его северному крылу довелось сыграть немало ролей. Теперь под галереями, на которых размещались часовни Святого Николая, Святого Мартина, Святого Георгия, Святой Екатерины Старой и Святой Екатерины Новой, располагались книгохранилище и залы Колумбийской библиотеки.

Следуя за молодым бродягой, по-хозяйски, словно собственный дом, обходившим собор, Арресьядо чувствовал, как пьяное возбуждение сменяется апатией и ленью. Он определенно бросил пить слишком рано.

Колумбийская библиотека, основанная младшим сыном мореплавателя Эрнандо Колумбом, нашла пристанище в стенах собора в тысяча пятьсот пятьдесят третьем году. Хотя в закрытом для посетителей хранилище вот уже который год шла нескончаемая каталогизация, исследователи предполагали, что оно содержит приблизительно восемьдесят тысяч томов, включая кодексы, рукописи и инкунабулы.

Главный вход в библиотеку охраняла старуха с застарелыми синяками на лице. За дверью было сумрачно и холодно; Арресьядо едва не налетел на тележку из супермаркета, набитую пожухлыми овощами, чей вид удивительным образом вписывался в пыльную и заброшенную атмосферу хранилища. Поводырь шагал дальше через вестибюль и научный зал; за ним располагался конференц-зал, где начиналась лестница, ведущая в архивы. Три смежных помещения в северной галерее заполонили нищие; они играли в карты, листали порнографические журналы или просто сидели на полу, тупо глядя перед собой; судя по всему, то, что они видели, вполне их устраивало. Амадор ждал гостя за пустым столом в маленьком кабинете. На этот раз он был очень серьезен.

– Здорово, комиссар. Есть что-нибудь новенькое? – слепой перестал обращаться к полицейскому на «вы».

– Ни хрена у меня нет, – комиссар тяжело плюхнулся на грязный стул с другой стороны письменного стола.

Разумеется, Амадор не мог видеть ни апатии во взгляде Арресьядо, ни черных кругов у него под глазами, ни пятен на одежде. Но, чтобы сделать выводы, ему с лихвой хватило голоса.

– Мы наведались в магазин комиксов. По твоей наводке, можно сказать. Правда, хозяину, предполагаемому автору наших анонимок, кто-то отрезал голову. Так что он был неразговорчив. – Слепой наконец улыбнулся. – Ты о нем что-нибудь разузнал?

– Ничего. Этот Пасиано Гомес был воплощенной нормой. Никаких проблем с законом. Никакого прошлого. Вообще ничего.

Амадор старался оставаться спокойным, хотя медлительные интонации легавого порядком его бесили.

– Этот парень был посредником, не более. Письма писал кто-то другой. Вы срочно предоставите мне список всех контактов Гомеса за последний месяц.

– Перебьетесь. Я же сказал, у него не было ни друзей, ни родственников. В свободное время он запирался в подсобке и теребил свой отросток. Где я тебе возьму этот список?

– В таком случае вы нам больше не нужны.

– Сам составляй свой список. Азбукой Брайля.

Будь рядом Романа Бенарке, она предупредила бы своего комиссара, что со столь опасным человеком следует разговаривать по-другому. Она призвала бы Арресьядо сохранять благоразумие. Будь она рядом…

Но комиссару давно надоело, что этот сброд обращается с ним как с мальчиком на побегушках. С этим пора было заканчивать; в конце концов, они его еще не купили.

В этот момент Арресьядо твердо решил не говорить Амадору об утреннем звонке Ривена.

– Вы не только перестали приносить пользу, но и утратили контроль над собой. Нам здесь такие не нужны. Убирайтесь.

Лишь мрачный взгляд юного поводыря и толпа нищих за открытой дверью не позволили комиссару ответить так, как ему хотелось. Он встал.

– И последнее, Арресьядо. У меня сложилось впечатление, что вы потеряли интерес к жизни; я даже догадываюсь почему. – Слепой говорил ровным голосом, четко выговаривая каждое слово. – Так вот: не вздумайте нас предать. Мы веками совершенствовали навыки, позволяющие напомнить любому человеку о том, как слаба и уязвима его плоть.

Комиссар был слишком раздосадован, чтобы по достоинству оценить угрозу.

Бредя к выходу под темными сводами собора, он не мог избавиться от чувства, будто позабыл что-то важное. Лучшим способом прогнать это мерзкое ощущение было утопить его в вине.

Ривен оставил машину с чемоданом в багажнике на Пласа-дель-Дуке, неподалеку от улицы Вулкана; он понятия не имел о том, что ждет его в мансарде, но это было единственное место, куда точно должен был наведаться Альваро. До встречи с комиссаром оставалось достаточно времени, и парковщику не хотелось идти на нее, не повидавшись напоследок со священником.

Ривен разрезал окровавленную майку ножом и перевязал кусками чистой ткани глубокую царапину на боку. К счастью, шинель не пострадала, и в ней можно было ходить по улице, не привлекая любопытных взглядов. Впрочем, даже центр города был практически пуст; еще один день в преддверии потопа. Проклятие конца года.

Улица Вулкана являла собой узкий проулок с разбитой мостовой между улицей Хоакина Косты и площадью Аламеда-де-Эркулес. В одном из расположенных на ней домов было два подъезда, жилой и овощная лавка; Ривен направлялся в соседний дом с единственным подъездом, непонятно зачем обозначенным цифрой 1.

Парковщик осторожно выглянул из-за угла, проверяя, не следят ли за домом, но то, что предстало его глазам, потрясло его сильнее любой очевидной опасности.

Ривен подумал, что ошибся улицей, но украшенная изразцами вывеска была слишком приметной. Улица Вулкана. Никаких других правдоподобных объяснений он так и не придумал.

В подъезде, где они провели три ночи у женщины по имени Алеха, размещалась аптека.

Об этом сообщала нарядная реклама в рамке из пробирок, градусников и прочих медицинских приспособлений.

Не долго думая, Ривен вошел в магазин.

– Что вам угодно? – поприветствовал его симпатичный толстяк лет тридцати пяти в белом халате и при галстуке.

– Прошу прощения, но разве в этом доме нет квартир?

– Вообще-то, нет. По крайней мере, уже очень давно. – У аптекаря с утра не было покупателей, он скучал и был не прочь поболтать.

– Насколько давно?

– Значит так: видите ли, я здесь работаю девять лет. А открыл аптеку еще мой дед, в тысяча девятьсот сорок восьмом году; что было в этом доме раньше, я не знаю. Моему бедному отцу все это досталось по наследству. В нем совсем не было коммерческой жилки, но что поделаешь. А потом и мне пришлось впрячься.

– А что на верхних этажах?

– Мы, собственно, торгуем не только лекарствами, но и всяким медицинским оборудованием. На втором этаже выставлены ортопедические товары. У нас есть специальный лифт для посетителей, которые не могут ходить. На третьем этаже лаборатория, а на четвертом склад. Если хотите, я могу показать.

Ривен был сыт по горло аптекарскими «видите ли» и «собственно» и не собирался поддерживать разговор. Он лишь озвучивал собственные мысли, ни к кому не обращаясь.

– Я был здесь три дня назад. Это был жилой дом, причем очень старый. Здесь жили шлюхи. Я даже ночевал в мансарде.

– Очень жаль… Вы, должно быть, ошиблись улицей.

– Дай бог, чтобы так оно и было, приятель.

Ривен покинул аптеку, не попрощавшись с хозяином, и остановился на тротуаре, чтобы еще раз прочесть название улицы и убедиться, что никакой ошибки нет.

Все это было форменным безумием.

Развернувшись, парковщик побрел к машине, очень медленно и осторожно, словно разом утратив веру в законы природы. У него сильно болел бок. И мучительно кололо в запястье.

Ривену казалось, что теперь его вряд ли сможет удивить хоть что-нибудь, однако, дойдя до улицы Трояна, он столкнулся с феноменом еще более странным, чем исчезновение целого дома.

По проезжей части бежала свора бродячих собак.

Городские власти давно позаботились о том, чтобы на улицах не осталось ни одного бездомного пса. Большая стая, преспокойно разгуливающая по центру Севильи, была явлением из ряда вон выходящим. Девять животных разных мастей и размеров, все как один без ошейников, держались по-хозяйски уверенно и казались предвестниками новой эры.

Ривен шел через мост к своему «Рено», а на скамейке на Пласа-дель-Дуке плакала молодая женщина с большой сумкой и ярким полосатым зонтом.