Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Аякс Пенумбра и есть синеглазая тень из подземелья Драганы. В этом нет никаких сомнений. И только послушайте, как читает Моффат, с какой грубоватой нежностью в голосе он заканчивает сцену…

Ладошки Кочедыги горели на перекладинах. Сталь была ледяная, и каждая перекладина будто бы вгрызалась в плоть, всеми злыми силами желая, чтобы гном камнем рухнул в темную глубь подземелья. Телемах забрался высоко, уже подтягивался в лаз. Кочедыга посмотрел вниз. Тень была там, застыла в проеме тайной двери. Она улыбнулась вспышкой света сквозь прозрачную голубизну, взмахнула длинными руками и крикнула:

– Лезь, мальчик мой, лезь! Наверх!

И он двинулся вверх.

…невероятно. Пенумбра уже заслужил прикосновение бессмертия. Знает ли он?

Я прибавляю газу, возвращаясь на крейсерскую скорость, встряхиваю головой и сам себе улыбаюсь. Повествование тоже набирает темп. Теперь хриплый голос Моффата ведет героев по башне с яруса на ярус, по пути они разгадывают загадки и обретают новых союзников – вора, волка, говорящее кресло. Тут до меня впервые доходит: этажи башни – это метафора ступенчатых дешифровок в Неразрывном Каптале. Моффат использует башню, чтобы рассказать о собственном пути в братстве.

Все это столь очевидно, когда знаешь, на что обращать внимание.

В самом конце, после долгих и странных перипетий, герои оказываются на вершине башни, на площадке, с которой королева Драгана озирает мир, плетя свои захватнические замыслы. Она там дожидается героев, и с ней ее темный легион. Черные мантии теперь обретают еще большую значимость.

Пока Телемах Полукровка ведет в последний бой свой немногочисленный отряд, ученый гном Кочедыга открывает кое-что важное. В роковой круговерти он подкрадывается к волшебному телескопу Драганы и заглядывает в него. И с этой обзорной площадки на немыслимой высоте видит нечто удивительное. Горы, разделяющие Западный материк, имеют форму букв. Кочедыга понимает, что это письмо, и не просто письмо, а то самое, о котором вещал в далеком прошлом сам Олдраг Великий Змей, и, прочтя эти слова вслух, Кочедыга… Твою ж дивизию!

Когда я наконец въезжаю по мосту в город, голос Кларка Моффата в заключительных главах как-то по-новому переливается: наверное, от моих постоянных перемоток и повторов, новых и новых перемоток и повторов кассета растянулась. Да и мозги у меня, кажется, тоже слега растянулись. Там поселилась новая теория, родившаяся из зернышка, но стремительно растущая и целиком основанная на том, что я услышал в дороге.

Моффат. Ты был великолепен. Ты увидел то, чего не заметил никто за всю историю Неразрывного Каптала. Ты прошел все ступени посвящения, стал одним из переплетенных, может быть, лишь ради того, чтобы попасть в Читальный Зал, – и потом переплел все их тайны под обложкой собственной книги. Ты спрятал их у всех на виду.

Мне нужно было лишь услышать, чтобы все понять.

Уже поздно, миновала полночь. Я паркую гибрид Нила вторым рядом возле дома и прижимаю большую кнопку, заставляющую мигать аварийные огни. Выскакиваю, хватаю коробку с пассажирского сиденья и взлетаю на крыльцо. Скребу ключом по замку – не попадаю в скважину, руки заняты, и дрожу от нетерпения.

– Мэт! – подскочив к лестнице, кричу я в его комнату. – Мэт! У тебя есть микроскоп?

Слышен слабый воркующий голос – Эшли – и наверху лестницы появляется Мэт в одних трусах-боксерах, на которых у него во всех красках воспроизведена целая картина Сальвадора Дали. Он размахивает гигантским увеличительным стеклом. Со своей огромной лупой Мэт похож на сыщика из комиксов.

– Вот, вот, – успокаивающе говорит он, сбегая по ступеням, чтобы подать лупу мне. – Все, чем могу помочь. С возвращением, Дженнон. Не урони.

Потом он скачет вверх по лестнице и с тихим щелчком затворяет дверь.

Я тащу оригиналы Gerritszoon на кухню и зажигаю там все лампы. Я слегка не в себе, но в хорошем смысле слова. Осторожно вынимаю из коробки один пуансон – это опять «икс». Кладу его на пакетик, куда он был завернут, протираю полотенцем и подношу к фосфоресцирующему свету плиты. Подношу взятое у Мэта увеличительное стекло и смотрю сквозь него.

Горы – это послание Олдрага, Великого змея.

Прошла неделя, и я заметно продвинулся, причем в разных направлениях. Я написал Эдгару Деклу, что, если он хочет получить пуансоны, ему лучше бы приехать в Калифорнию. Написал, что неплохо будет, если он придет в четверг вечером в «Пигмалион».

Я пригласил всех: своих друзей, братство Каптала, всех, кто мне помогал. Оливер Гроун убедил своего директора дать мне внутренний зал, где у них стоит аудио– и видеоаппаратура для книжных презентаций и поэтических слэмов. Эшли напекла веганских овсяных печенек, четыре подноса. Мэт расставил мебель.

Вот Табита Трюдо сидит в первом ряду. Я познакомил ее с Нилом (новым меценатом Спицы), и он тут же предложил оформить экспозицию, посвященную тому, как выглядят сиськи в вязаных кофтах.

– Это совершенно особая одежда, – убеждает Нил. – Самая эффектная. Правда. Мы проводили опросы.

Табита хмурится и сводит брови в одну нитку. Нил гнет свое:

– Там можно будет проецировать нарезку из классических фильмов, и мы можем разыскать те самые вещи, которые были на актрисах, и вывесить…

Розмари Лапен сидит во втором ряду, рядом с ней Тиндэлл, Федоров, Имберт, Мюриэл, другие – большая часть той группы, что была в Гугле не столь давним солнечным утром. Федоров скрестил руки на груди, а на лице у него скептическая маска, как бы показывающая: я это уже видел однажды, но ладно, пусть. Сегодня он не разочаруется.

Среди нас два непереплетенных из Японии – молодые ребята с прическами метлой и в синих джинсах в облипку. От других братьев до них дошел какой-то слух, и они решили не пожалеть времени и успеть на последний самолет до Сан-Франциско (и правильно сделали). С ними сидит Игорь, свободно болтающий по-японски.

В первом ряду на стуле стоит ноут, через который за происходящим будет наблюдать Черил из Объединенных Долгосрочных. Она в видеочате, ее курчавая черная грива занимает все окошко. Я пригласил и Бурчалу, но тот сейчас в самолете – летит, как он сказал, в Гонконг.

Сквозь входную дверь магазина вливается чернота: прибыл Эдгар Декл, а с ним свита нью-йоркских черных балахонов. Конечно, сюда-то они пришли без мантий, но все же одежда выдает в них чужаков: костюмы, галстуки, шиферно-серая юбка. Они проходят в двери один за другим, с десяток человек – и последним идет Корвина. На нем серый переливающийся костюм. Он по-прежнему внушительно выглядит, но как будто немного усох. Без той помпы и без катакомбных декораций он просто пожилой… Он сверкает глазами, отыскав взглядом меня. Ладно, может, не так уж и усох.

Покупатели в «Пигмалионе» оборачиваются и провожают удивленными взглядами их отряд, марширующий сквозь магазин. У Декла на губах вялая улыбка. Корвина – сама серьезность и сосредоточенность.

– Если у вас и в самом деле пуансоны Гриффо, – сухо бросает он, – мы их заберем.

Я выпрямляю спину и на полдюйма поднимаю подбородок. Мы уже не в Читальне. – Они у меня, – отвечаю. – Но это только начало. Садитесь.

Ох, ничего себе.

– Пожалуйста.

Он окидывает взглядом гомонящую толпу и мрачнеет, но тут же знаком приказывает своим черным мантиям садиться. Все они устраиваются на последнем ряду, черной скобкой замыкая собрание. Корвина встает позади них.

Я ловлю проходящего Декла за локоть.

– Он придет?

– Я сказал ему, – отвечает Декл, кивая. – Хотя он уже знал и так. Молва в Неразрывном Каптале разносится быстро.

Кэт тоже здесь, сидит в зале, где-то с краю, тихонько переговаривается с Мэтом и Эшли. На ней вновь блейзер в гусиную лапку. На шее зеленый шарфик, и с тех пор, как мы последний раз виделись, она успела постричься: теперь волосы у нее чуть-чуть ниже ушей.

Мы больше не встречаемся. Это не было объявлено вслух, но это объективная истина, такая же, как атомный вес углерода или котировка акций Гугла. Это не помешало мне потревожить ее и добиться обещания прийти. Она, как никто другой, должна это увидеть.

Публика ерзает на стульях, и вегетарианские печеньки почти закончились, но придется еще подождать. Лапен наклоняется ко мне и спрашивает:

– Вы поедете в Нью-Йорк? Поработать в библиотеке, например?

– Хм, нет, не собираюсь, – отвечаю сухо. – Мне это ни к чему.

Она хмурится и плотно сцепляет ладони.

– Мне вроде бы надо ехать, но что-то не хочется.

Лапен смотрит на меня. У нее растерянный вид. – А как же наш магазин? А как же… Аякс Пенумбра.

Он проскальзывает в двери «Пигмалиона», словно бродячий призрак, в застегнутом на все пуговицы темном пальто. Поднятый ворот прикрывает намотанный на шею тонкий серый шарф. Пнумбра оглядывает зал, замечает компанию на заднем ряду, делегацию братства – черные мантии во всей красе, – и у него расширяются глаза.