Светлана Гончаренко - Измена, сыск и хеппи-энд

— Вон он, сукин сын! — орал знакомый отвратительный голос. — Заходи сбоку, Хряк!

Все ясно: Стасик тут как тут. И Хряк? Значит, никого нет у калитки? И если отсюда потихоньку выбраться и пройти парком…

Тяжелые шаги гремели уже на лестнице. Вика лихорадочно соображала, где же она сейчас, в каком зале, и есть ли отсюда такой выход, чтоб можно было не повстречаться с бандитами. Должен, должен быть, и даже не один. Ведь это бывший советский санаторий, сооруженный по всем правилам противопожарной безопасности. Здесь, наверное, на каждой стенке висели планы эвакуации отдыхающих на случай разных бедствий. И вот оно, бедствие! Куда бежать? Когда Вика петляла по парку, пытаясь выбраться к сторожке, она видела наружную железную лестницу. Та вела чуть ли не на крышу. Только вот как на эту лестницу попасть? Может, она в конце коридора? Если бы успеть… Вика с трудом шагнула — ноги стали, как чужие. До чего глупо было заснуть на корточках! Уж лучше бы она легла прямо на пол, в этот мусор, в эту пыль — теперь ведь все равно…

Вика сделала еще два широких деревянных шага и вдруг снова отступила, вжалась в холодный темный угол — кто-то, тяжело дыша, ввалился из коридора. Это был Юрий Петрович Гузынин. Вика ахнула.

Юрий Петрович слепо огляделся вокруг, но никого не увидел.

— Кто здесь? Вика, это вы? — спросил он шепотом. — Почему вы здесь? Где дети? Ведь в санатории бандиты!

— Они здесь, потому что я здесь. Они ищут меня. А дети в лесу остались. Если бы я не вернулся сюда, то схватили бы детей. Вот пришлось… Ой, слышите? Что за грохот внизу?

— Я этих двоих запер в какой-то темнице вроде кладовки, совсем без окон. Дверь жестко обита. Они внутрь влезли, а я рядом, в нише прижался, где, наверное, встроенный шкаф был. Я снаружи засов и задвинул. Довольно тугой, приличный засов, правда, сильно замазанный масляной краской…

— Господи! Они что, стреляют?

Юрий Петрович прислушался, вопросительно уставившись в пол.

— Похоже на то, — согласился он. — И ведь в конце концов из кладовки они вылезут. Все здесь такое трухлявое! Вам бы сейчас лучше вернуться в лес и увести детей в Дряхлицыно. А я еще здесь побуду, пошумлю, пусть громилы за мной побегают. Идите же скорей, не стойте тут! Скорее! Старушка ваша, знаете ли, у меня особого доверия не вызывает — очень уж субтильная. Еще даст дуба где-нибудь под сосной… И потом, я ведь слышал выстрелы в лесу. Может, там кто-то ранен, не дай Бог?

— Я не знаю, — грустно ответила Вика. — Я тогда совсем как безумная была… И темно кругом… Я пойду.

Пока они говорили, едва различая друг друга в сером сумраке, Юрий Петрович все время шел на Викин голос. Теперь он добрался до нужного окна и нашел ее в углу. Вика тоже увидела его приближающееся серое лицо. Она прошептала:

— Тут где-то должна быть пожарная лестница. По главной я идти боюсь, ведь внизу они…

Она показала на пол, из-под которого несся неистовый грохот.

— Точно, в конце коридора балкон, и дверь разбита, — подтвердил тоже шепотом Юрий Петрович. Он подошел к Вике уже вплотную и поцеловал ее куда попал — а попал он в щеку — дрожащими губами. Вика легонько оттолкнула его и быстро пошла к двери, однако на пороге обернулась и спросила:

— Может, все-таки вместе уйдем?.. Не хотите? Тогда не наделайте глупостей, обещайте! Кстати, тут кое-где даже электричество есть — в тех помещениях, где уже реконструкция идет. Знать бы, в каких…

Грохот снизу перерос в тупые мерные удары. Должно быть, бандиты нашли что-то, чем можно долбить дверь. Они даже дружно ухали, как бурлаки в песне “Дубинушка”. Вику сразу как ветром сдуло в потемки коридора. Юрий Петрович хотел было идти за ней, но в нерешительности заметался: Стасик и Хряк уже с грохотом вырвались из кладовки на волю и побежали к лестнице.

— Держи его! Он знает, где баба! Вон он, ходит наверху! — вопил разъяренный Стасик. — Сейчас начну ему кишки мотать!

Вика прекрасно слышала эти воинственные клики. Она медленно, наощупь продвигалась по коридору. Хотелось бежать, но она боялась споткнуться о какой-нибудь хлам, который горами валялся на полу. Ни звука, иначе все пропало! Сейчас, конечно, Стасик с Хряком мало что слышат, кроме собственных криков и сопенья. Разве только беспорядочную беготню Юрия Петровича в той комнате, где она так глупо заснула. Кричащий плохо слышит. Будь бандиты сообразительнее, они крались бы потихоньку, как удавы или индейцы из племени семинолов. Но уж если они взялись демонстративно топотать и голосить, то у Вики есть шанс улизнуть под шумок. Поэтому она осторожно пробиралась по коридору мимо бесчисленных неведомых комнат. Их пустые, без дверей, проемы слева и справа дышали на Вику погребной прохладой и сквозили начавшей сереть полутьмой. Шла Вика вдоль холодной струи сквозняка, текшей из вышибленной балконной двери в самом конце коридора. Блеклый прямоугольник неба в этой двери приближался с каждым шагом. “Вот он, свет в конце туннеля, — подумала Вика, — совсем немного потерпеть осталось!”

Она вышла на узенький шаткий балкончик и глянула вниз. Да, пожарная лестница начиналась здесь, но были у нее только две ступеньки, изогнувшиеся над бездной. Очевидно, дряхлицынские забулдыги, тогда еще некоторые, умудрились оторвать железную лестницу от стены. Кроме дурной, немереной физической силы они располагали, несомненно, еще и автогеном. Однако воспользоваться плодами своих усилий они не успели. Оба марша лестницы топорщились теперь с земли, как остов громадного динозавра. Пестрели в предутренней тьме ржавые ребра-ступени, углом вздымался сломанный хребет. Если б Вика решила спускаться отсюда вниз, то неминуемо расшиблась бы о бренные железки или была бы поднята на кривые колья металлолома. “Это невероятно! — ужаснулась она про себя. — Этого быть не может! Я сегодня своими глазами видела абсолютно целую пожарную лестницу. Неужели эта пара негодяев смогла… Стоп! Я тогда шла от кишечного изолятора, а он совсем с другой стороны… Проклятье! Это другая лестница! Та, целая, на противоположной стене. И в другом конце коридора! Какая же я дуреха! Поплелась не туда, куда надо!”

Было уже поздно ругать себя и исправлять ошибку: бандиты топотали вовсю в коридоре и шумно рыскали по пустым залам.

— Да где же этот хрен в очках? — сипел тенором Хряк, на каждом шагу запинаясь и плюясь. — До чего резвая гнида оказалась!

Ругался и Стасик-Балаганов — однообразно, матом. Он кипел бешенством, и фонарик прыгал и трясся у него в руках (нерасторопный Хряк свой фонарик где-то потерял или раздавил). Вика замерла. Снова, как недавно в лесу, луч рвал темноту надвое, делил на светлое и непроглядно-черное, и светлое было страшно, шершаво, дико. В ярких кругах появлялось то, что и днем было незаметно, пряталось по углам — выкрученные трубы, сырые стены в узорах трещин, битая штукатурка на полу. Разоблачения фонарика неумолимо приближались к Викиному балкончику. Она встала боком, даже живот втянула, чтоб ее не было видно из коридора, и прижалась к холодному бетону стены. Ей казалось, что замерзая, леденея, как эта стена, она делается невидимой. Рядом у ее ног шевелились черные еловые лапы, а еще ниже торчал дыбом остов поверженной лестницы. Если Стасик доберется до балкона и увидит здесь Вику, ей останется один выход — вниз, на железки. Все лучше, чем попасть на расправу к Очкастому. В томную эту, невыносимую минуту Вике вообще думалось: вот он, лучший и единственный путь для нее теперь. Пусть будет что угодно, пусть даже ничего не будет, только бы кончился этот кошмар, который длится бесконечно, уже много дней, и делается все неотвязнее, невероятнее, страшнее. Она оторвалась от холодной стены и перегнулась через ржавые перила, которые крошились в ее руках, как вафли. Холодный, совсем неземной ветерок легко дунул снизу в ее лицо и приподнял волосы надо лбом. Лети! Но в ту же минуту Стасик вдруг громко затопал в обратном направлении, в глубь коридора, где Хряк вопил совсем уж птичьим тенор:

— Вон он! Держи! Уйдет!

Послышалось падение тяжелых тел где-то в потемках, треск, хруст и стоны.

— А, гад! — надрывался тенор. — Вон он! Лови!

Жарко заматерился Стасик. Грохот ботинок и носовой свист бегущих стали стремительно удаляться.

Вика тут же забыла, что ей надо лететь вниз. Она поняла: другого случая вырваться из этого ада не будет. Только бы успеть спуститься по главной лестнице… Она бесшумно переходила от одного смутного, пустого дверного проема к другому и была уже возле большого зала, какие имелись на каждом этаже. Вика не знала, зачем они, что в них делали — неужели танцевали? В зале на первом этаже пол был деревянный, и его содрали нещадно, здесь же, на третьем, бетон уцелел во всей своей суровой красе. И именно здесь Вика споткнулась о что-то твердое и круглое, должно быть, об обрезок водопроводной трубы. Она больно упала на колени, а кусок трубы с тихим металлическим гудом покатился по пыльному полу. В эту минуту во всем главном корпусе вдруг наступила невероятная, абсолютная тишина.