Кэт Патрик - Шестая жизнь Дэйзи Вест

Шаг.

Вдох.

Шаг.

Выдох.

Еще немного.

Еще немного.

Еще немного.

Оказывается, я все еще прижимаю к уху телефонную трубку. Пошевелить рукой я боюсь, но продолжать разговор с Богом смысла нет, раз уж он превратил меня в марионетку и хочет понаблюдать за тем, как я умираю. Большим пальцем руки я нажимаю кнопку вызова и, к несказанному удивлению, слышу в трубке музыку.

Мой звонок все еще на удержании в телефоне Мэтта!

Музыка побуждает меня сделать еще шаг. И еще один. Может быть, пчелы меня еще не покусали, но с другой стороны, в крови столько адреналина, что я могу просто не чувствовать боли. В голове осталась единственная мысль: нужно добраться до шприца с эпинефрином. В кухне лежит моя сумка, и в ней есть шприц. Нужно только добраться до патио, пересечь его и войти в дом. Бежать недалеко. Я справлюсь.

Не нужно думать о человеке в доме. Он не знает, где лежит шприц.

Шприц будет у меня прежде, чем он догадается.

Пчелы садятся на тело и голову. Я осторожно ступаю на выкошенный участок потемневшей осенней травы и двигаюсь по направлению к дому. До патио шагов пятьдесят. Потом еще несколько до двери черного хода.

Меня одолевает мысль, которую я старалась прогнать всеми силами: в доме осталось всего несколько пузырьков с «Воскрешением», и, конечно же, повинуясь приказу Бога, Иисус первым делом захватил их. Даже если где-то есть неприкосновенный запас, сделать укол все равно некому. Я одна.

Когда я ставлю ногу на край бетонного патио, на лоб мне садится пчела. Я чувствую, как она ползает по лицу в поисках оптимального места для укуса. Остановившись, я замираю на месте и стою до тех пор, пока из дома не выходит человек. Солнечные лучи, отражаясь от окна, бьют прямо в лицо, так что разглядеть его я не могу, но мне все равно страшно. Я вскрикиваю от ужаса и продолжаю стоять не двигаясь.

Но моего крика оказывается достаточно для того, чтобы вызвать ярость пчел. Облепившие мою шею, плечи и руки, насекомые вонзают в меня жала. Одновременно, как будто по приказу. Прежде чем закрыть глаза от боли, я успеваю разглядеть стоящего в двери человека и понимаю, что это Кэйси.

Она дома!

Несмотря на то что пчелы продолжают жалить меня, я испытываю колоссальное облегчение.

— Кэйси! — кричу я. Пчелы пытаются залезть в рот, и мне поневоле приходится закрыть его. Я иду вперед, сплошь покрытая пчелами, как пасечник, но без защитной одежды и сетки на лице. Мне удается сделать еще два шага.

Радуясь тому, что я наконец добралась до дома, я тянусь к раздвижной двери. Кэйси поднимает руку, чтобы помочь мне.

Неожиданно я слышу щелчок. Замок закрыт.

Зрение мутится, но сквозь стекло мне удается разглядеть лицо Кэйси. Может быть, она не поняла, что происходит. Может, считает, что открыла замок. Вот только разве что…

Слишком уж будничное выражение на ее лице. Нейтральное. Роботоподобное. Хотя и с легкой примесью любопытства.

Я вижу также, что она набирает на клавиатуре своего компьютера какой-то текст. Как же она может продолжать работать в такой момент?

Телефон подает сигнал вызова по второй линии. Я знаю, кто звонит, но решаю все-таки ответить, надеясь, что Бог сжалился надо мной.

— Теперь ты видишь, в чем была твоя ошибка, — говорит Бог, наслаждаясь моим отчаянием. Я не отвечаю. — Что ж, полагаю, не стоит более скрывать кота в мешке, — продолжает он, откровенно веселясь. — Дэйзи, познакомься с Иисусом. Тебе он известен под именем Кэйси.

Я смотрю широко раскрытыми глазами на женщину, с которой прожила под одной крышей шесть лет, и не могу поверить в то, что говорит мне Бог. Я делала вид, что люблю ее как мать. Теперь я понимаю: она переписывается с ним. Сегодня. А может быть, и все это время.

Я снова тяну за дверную ручку. Дверь не поддается. Кэйси, улыбаясь, пожимает плечами. Потом как ни в чем не бывало разворачивается и уходит. Через ее плечо перекинут ремень моей школьной сумки с учебниками. В каждой руке по папке.

— Не расстраивайся, Дэйзи, — говорит мне Бог. — Беда в том, что ты слишком умна, чтобы оставаться невредимой. Мы все равно собирались убить вас с Мэйсоном сегодня. Пчелы просто добавили этой ситуации пикантности. Наслаждайся!

Бог отключается, и у меня в душе поднимается волна бешеной злобы: я кричу что есть сил. Пчела вонзает жало в язык. Боль от этого укуса чувствуется сильнее, чем от других. Я давлю проклятое насекомое зубами и, разжевав, выплевываю кусочки. Решив использовать последний шанс, я переключаюсь на линию, на которой висит Мэтт, но мой звонок по-прежнему находится на удержании в его телефоне. Я бросаю аппарат на землю и мчусь к торчащему из стены крану, к которому подключаются поливочные шланги. Глаза уже почти совсем заплыли, но я каким-то образом умудряюсь включить воду и пугаю этим пчел. Они разлетаются.

Но уже слишком поздно.

Все, что можно, они уже сделали.

Тяжело дыша, падаю на бетонное патио, чувствуя, как руки, ноги, лицо и все остальное раздуваются от действия яда. Я продолжаю кричать, несмотря на то, что язык практически закрыл гортань, мешая мне говорить.

— Кэйси! — кричу я. — Как ты могла это сделать?

Понимаю, что это бесполезно; Кэйси, скорее всего, уже нет в доме. Я пытаюсь позвать на помощь соседей и, собрав остатки сил, кричу: «На помощь!» — но вместо крика из-за одышки я могу лишь шептать, а вместо слов с губ срываются одни обрывки.

Бросаю бесполезные попытки. Мне осталось немного, я знаю.

Через несколько минут горло полностью закрывается.

И прежде чем яркий день превращается в темную ночь, я вспоминаю Одри.

Я открываю глаза. Они открываются, но не полностью, и я смотрю на мир сквозь образовавшиеся щелочки.

Поле зрения ограничено. Так бывает, когда изображаешь при помощи рук бинокль и смотришь сквозь тоннели из пальцев. Услышав, что рядом кто-то шевелится, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, кто там, так как периферийное зрение отсутствует.

Рядом с больничной койкой в кресле сидит Мэйсон.

Моргая от удивления, я смотрю на него. Он улыбается и берет меня за руку. Ощущение странное — не то чтобы рука онемела, но… что-то с ней не так. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на руки: они вздутые, как будто внутрь закачали воздух, красные и покрыты следами укусов. К левой руке приклеена трубка капельницы. Я поражаюсь тому, как им удалось найти вену в этой толще, похожей на яблочный мармелад. Не нужно смотреть в зеркало, чтобы понять — лицо выглядит не лучше, но я инстинктивно поднимаю руку, чтобы потрогать щеку.

У Мэйсона влажные глаза. Он моргает, как человек, старающийся сдержать слезы.

— Здравствуй, Дэйзи, — говорит он с чувством. Я оглядываюсь, щурясь от яркого света, и стараюсь заставить глаза работать. Мэйсон решает, что я не понимаю, где нахожусь. — Ты в больнице. На тебя напали пчелы, но сейчас ты уже вне опасности. Все хорошо.

Я отпускаю руку Мэйсона, чтобы потрогать лоб. Стараюсь не дотрагиваться до кожи ногтями — шрамы мне не нужны. Когда я трогаю левой рукой правую, в комнату заходит медсестра, пришедшая проверить мое состояние. Она на цыпочках подходит к кровати и наклоняется надо мной. Мне даже кажется, что она вот-вот упадет. Медсестра выглядит странно — у нее прическа в стиле панк-рок, хотя, судя по лицу, она мне годится в бабушки.

— Добро пожаловать назад в мир, девушка, — говорит она, сжимая пальцами мое запястье и следя за секундной стрелкой наручных часов. Голос у нее добрый, хотя на лице выражение строго деловое.

— Спасибо, — с трудом произношу я, раздвигая спекшиеся губы. — А ты… — шепчу я, глядя на Мэйсона. Он, многозначительно глядя на медсестру, качает головой. Женщина производит какие-то действия за моей спиной, потом что-то записывает на висящем в ногах койки планшете с историей болезни. Прежде чем ответить, Мэйсон дожидается, пока медсестра закончит дела и уйдет.

— Тебя спас Мэтт, — говорит он. — Позвонил в Службу спасения. И…

— Что?

— Он же связался с Меган.

Где-то в течение секунды, осознав, что ему известно о том, что я рассказала Мэтту о проекте, пристально смотрю на Мэйсона. Однако, нарушив правила, я, вполне возможно, спасла жизнь нам обоим. Мэйсон никак не комментирует эту сторону ситуации, и я решаю тоже о ней не говорить.

— Как? — спрашиваю я, поглаживая себя по руке.

— Через блог, — объясняет Мэйсон.

— Какая сообразительность, — говорю, радуясь за Мэтта. Пытаясь смахнуть слезу, навернувшуюся на правый глаз, я дотрагиваюсь до того места, где он всегда находился, и не нахожу глазной впадины. Теперь понятно, почему у меня напрочь отсутствует периферийное зрение — веки распухли и почти полностью закрыли глаза.

— Да, — говорит Мэйсон, возвращая меня к реальности, — это был умный ход.

— Кэйси… — произношу я, недоуменно качая головой. Вспомнив о ней, я сразу чувствую, как ткань наволочки, касаясь кожи на голове, вызывает неприятные ощущения в местах укусов. Раньше я не знала, что там они тоже есть. Осторожно трогаю голову.