Андрей Курков - Не приведи меня в Кенгаракс

— У моря не сложно, — Радецкий оглянулся на гостиничного дворника. — Там и так недурно зарабатывают.

— Так то другая работа! — с небрежением сказала бабушка. — Там люди от людей деньгу отымают, а это уже грешно. Они, как это… слово хорошее из газет есть… — наживаются. А наживательство и деньгодобыча — штуки разные. Наживаться оно везде можно, а добывать только там можно, где людей мало и честности много… Так и сынок мой думает.

— Давайте-ка, я у вас почищу, — подошел дворник и сосредоточенно запустил метлу под лежанку, на которой сидела Клавдия Николаевна. — Надолго прибыли? — не отрывая взгляда от бетонного пола, глухим голосом спросил он.

— Одну-две сутки погостим, — ответила бабушка.

— Токо не сорите. У нас чисто, — мужик выпрямился, гордо, свысока глянул на выметенный из-под лежанки мелкий сор, потом перевел взгляд на гостей.

— Да, — закивала головой Клавдия Николаевна. — Тута всегда чисто. Не то, что в городах, где сплошь люди.

— Место чистое, и люди оттого чистые здесь, — согласился мужик.

Он присел на лежанку, потрогал рукой свою неровно обрезанную густую бороду и провел внимательным взглядом по лицам гостей.

— А вы до кого? — спросил дворник.

— До сынка приехала, до Пашки.

— А-а, к Павлу… — мужик задумался. — Он здесь. Честный и не сорит. Тут нынче мало постояльцев-то осталось. Кое-кого я сам попер с гостинки. Ишь, думали, себе вечное лето устроить — пригрелись, а делать ничего не хотели. Я их в три шеи. Как там у нас всегда было: «кто не работает — тот не живет!»

— Да не так! — перебил дворника Радецкий.

— Ну, по словам может чуток и не так, а по смыслу именно это и говорилось. Уж я-то помню.

— А сколько вам тут как дворнику платят? — поинтересовался Радецкий.

— А зачем мне платить?! Я, как и обещано было, без денег живу. Мне че надо? Одежда есть, пропитание есть, а радость — от работы получаю. Ведь только здесь наконец смог заняться любимым делом.

— Это подметательством?! — ухмыльнулась Клавдия Николаевна. — И давно подметаешь?

— Я здесь уже больше тридцати лет, с пятьдесят пятого. А вообще дворником с тридцать третьего считался, но разве тогда давали поработать?

— А че, не давали? Дворникам завсегда работа была. Мусора все одно всего не выметешь!

— А! — мужик недовольно скривился и махнул рукой. — По месяцу бывало не давали метлу в руки взять. Только встать спозаранку соберешься, а тебя уже будят и будьте-тебе-любезны-понятым-к-жильцамвашего-уличного-участка! Отвоевал потом, думал: вот теперь сколько работы, война ведь только то и делает, что везде сорит, обломки и от людей, и от вещей оставляет. Так нет же. И после войны то же самое. Не выдержал я, вот и пустился подале от столицы. Сначала с какими-то выселенцами ехал, а потом сам пробирался и вот…

Дворник опять потрогал бороду, недовольно нахмурился.

— У вас зрячесть хорошая? — спросил он Турусова.

— Он у нас слепой, — вставил Радецкий. — А у меня зрение что надо.

— Ну, вот тогда сделайте доброе дельце, — дворник протянул Радецкому большие портняжьи ножницы. — Обрежьте ее ровненько, а то я там понакуролесил без зеркала.

Мужик задрал бороду кверху, чтобы Радецкому было удобнее, и продолжил:

— Я б тут и опосля смерти остался бы. Чем не рай?! Жаль, что нельзя…

— После смерти нельзя? — улыбнулся Турусов.

Неподвижно сидящий дворник только глазами покосил в сторону сказавшего.

— Даже до смерти нельзя. Умирать здесь не положено, — пояснил он. — Места для умирания нет, здесь только для жизни место.

— Вы хотите сказать, что кладбища нет? — спросил Турусов виноватым голосом.

— Да не, оно-то маленькое есть, там, в углу. Не совсем, конечно, кладбище… — мужик не глядя ткнул рукой в противоположный угол площадки.

— Все, порядок! — Радецкий щелкнул ножницами и выпрямил позвоночник.

Дворник потрогал бороду и остался доволен.

— Молодец! Стригун, что ли?

— Нет, я по другой специальности. А что там у вас за кладбище? — после Турусова заинтересовался Радецкий.

— Пошли! — дворник бодро поднялся, струшивая на бетон обрезанную шерсть бороды.

— Идите, поглядите! — напутствовала Клавдия Николаевна. — Нам о смерти еще не время радеть.

Турусов, Радецкий и дворник вышли на край площадки и склонились над выбитым неровными буквами в бетоне списком фамилий, инициалов и дат, вмещающих человеческие жизни.

— Тут урны замурованы? — догадался Радецкий.

— Какие урны! Здесь мертвых не бывает. Они ж сами, как поймут, что жизнь кончается, так сами себя тут запишут и уходят с факела.

— Так это же не кладбище! — Турусов непонимающе пожал плечами. — Зачем оно?

— Эх, профессор, — вздохнул Радецкий, — это же летопись, это история «факела», именно этого, а не другого «факела». Убери ты отсюда это кладбище, и все: будет витать «гостиница» в облаках — ни людей, ни эпохи, словно и нет ее вовсе. А тут же, читай! «Феоклистов Г.В. 1938–1982»; «Борисоглебский А.В. 1914–1967». Есть кладбище, значит, и история, и прошлое у этого места есть.

— Так, может, кладбище и есть история? — ехидно спросил Турусов.

— В некотором смысле. Кладбище — доказательство существования истории.

— Да пошто вам эта история! — перебил их дворник. — Главное — память. Что она вмещает, то и было на самом деле, а остальное: хочешь верь, не хочешь — не верь. Неважно все остальное. Вот этих я всех знал, — он кивнул на выбитый в бетоне список. — А вон того, Лапкина… так я даже за него и фамилию, и даты выбивал. Он-то сам руки отморозил до мертвоты и как бы уже без них жил. Висят две жерди высохшие, а его не слушаются. Вот и решил он уйти. Сказал, что чувствует, мол, пора…

Дворник внезапно оборвал свою речь и прислушался.

— Звери што ли? — прошептал он.

— Люди, — сказал Радецкий, расслышавший далекие человеческие голоса.

Там, где кончалось тепло — начиналась темнота. Как раз по кромке снега. Как ни всматривались дворник и двое постояльцев в темноту, а ничего разглядеть не могли.

Через несколько минут из темноты, как сквозь стенку, появились двое насупленных бородатых мужчин с обмороженными лицами и заиндевевшими усами и бровями.

Они подошли как можно ближе к трубе и принялись растирать каждый себе подмерзшие щеки.

— Вечер добрый! — окликнул их дворник.

— Угу! — промычал кто-то из них.

— Откуда такие подмерзшие? — спросил дворник.

— С соседнего «Факела», — ответил один, борода которого при ближнем рассмотрении оказалась рыжей. — Едва дошли, сплошные сугробины по тайге.

— В работу али так пришли? — дворник спрашивал хрипловатым голосом, будто старался выглядеть посуровее.

— Да я же почтальон, а этот не из наших, чужой, — рыжебородый кивнул на второго, который был помельче телом и бородка у него оказалась редкой, с трудом пробившейся сквозь сухощавую кожу щек и подбородка. — Тут письмо уже третий год ношу по факелам, никак адресата не отыщу. Уже раза четыре опаздывал к нему.

— А как твоего адресата звать-то? — дворник смягчил голос.

— Смуров…

— Был такой, — кивнул дворник. — Сашка Смуров. Еще недавно был и ушел.

— Опять опоздал! — чуть не заплакал почтальон. — А куда ж он подался, на какой «Факел»?

Дворник развел руками.

Турусов задумчиво смотрел на «кладбищенский» список и вдруг обратил внимание на надпись «Смуров А.П. 1942–1986».

— Так вот же он! — крикнул Турусов. — Здесь в списке!

— А шо ж он сам то… — дворник ошарашенно выпучил глаза. — Ни мне не сказал… А ну, где он там…

Дворник подошел к списку, склонился, изучая.

— Так и есть. Последним уходил… Хоть бы сказал, что насовсем…

— Значит, адресат выбыл, — вздохнул почтальон. — Что ж теперь?

— Эй, там не Пашка? — крикнула, подходя торопливым шагом, Клавдия Николаевна.

— Да не, — ответил ей дворник. — Это почтальон с кем-то. Письмо принес…

— Кому? — запыхавшаяся бабуся остановилась рядом.

— Да уже некому! — махнул рукой дворник.

— Возвращать придется, — безрадостно покачал головой рыжебородый почтальон. — А где этого, который послал, искать? Опять по «Факелам» шастать!

— А ты не переживай, сынок! Неча так серьезно ко всему! Сожги или выкинь его и дело в порядке.

— Нельзя, — враз посерьезнел почтальон. — Тот-то будет думать, что получил адресат его письмо, а вдруг там что важное?

— Так возьми и прочитай! — подсказала Клавдия Николаевна.

— Это не по-честному! — недовольно проговорил дворник. — Так даже там, где я раньше был, редко делали. А тут и вовсе нельзя.

— Вы же мне помочь обещали! — неожиданно зашипел на почтальона пришедший с ним хрупкий человек с редкой бородкой на утонченном лице.

— Ну, вот и спрашивайте их! — почтальон показал взглядом на дворника.