Си Бокс - Три недели страха

Я навел бинокль на Гэрретта. Он вернулся к машине и прислонился к радиатору, с улыбкой наблюдая за двумя мужчинами, обсуждавшими условия.

Судья схватил конверт и вскрыл его. Он несколько раз перебрал его содержимое. Когда Коутс потянулся к люльке, Морленд остановил его. Спустя несколько минут он, очевидно удовлетворенный, кивнул Коутсу, который шагнул вперед, чтобы подобрать девочку. Я видел, как судья произнес «нет» и сам поднял сиденье одной рукой, а другой подоткнул одеяло вокруг Энджелины. Когда Коутс с ухмылкой на физиономии потянулся к ребенку, судья, казалось, подтолкнул его к нему. Внезапно спинка сиденья откинулась, послышался резкий звук, и снег с тысячи сосен на горе белым каскадом посыпался на землю.

Коутс упал на спину, раскинув руки.

Сорвав наушники и сложив руки рупором, Торклесон крикнул:

— Кто, черт возьми, это сделал?

— Не я, — крикнул в ответ Моралес. — Не думаю, что это кто-то из нас.

Коуди и я бросились к трейлеру через кустарник, где мы прятались. Сосновая ветка ударила меня по лицу и сбросила шляпу, когда мы скатывались по склону холма в глубокий снег. Я видел, как двое полицейских выбежали из-за деревьев с правой стороны трейлера, крича Гэрретту и судье, чтобы те не двигались с места.

Коуди бежал впереди меня, выхватив оружие.

Крики доносились отовсюду.

Мы выбежали из-за задней стенки трейлера туда, где стояли судья и Гэрретт. С обеих сторон каньона выбежали копы СВАТ, а также Сэндерс и Моралес с охотничьими ружьями. «Хаммер» вместе с отцом и сыном были окружены.

Судья Морленд увидел копов и поднял перед собой сиденье, словно защищаясь от выстрелов. Выражение его лица было не испуганным и не сердитым, скорее, демонстрировало холодную расчетливость.

— Слава богу, что вы здесь, — заговорил он тоном, который использовал в судейском заседании. — У моего сына и меня есть разрешение, и мы собирались найти хорошую рождественскую елку, но заблудились и наткнулись на Обри Коутса… — Заметив Коуди и меня, он смешался и умолк.

Я достал кольт, взвел курок и сказал:

— Бросьте это сиденье и оружие в нем, иначе я убью вас.

Я видел по его лицу, что он думает, не держать ли ему сиденье, как щит.

— Бросьте сиденье и оружие и передайте негативы, судья, — сказал Коуди. — Мы заставили Уайетта Хенкела петь, как птичка, и засняли обмен на пленку. Вы проиграли, так что выбирайте — сотрудничество или смерть.

— Может быть, вы не слышали меня, — отозвался судья, свирепо глядя на Коуди и меня. — Мой сын и я собирались срубить рождественскую елку…

— Вы не понимаете, судья, — засмеялся Коуди. — Камера отключена. Происходящее теперь могут подтвердить восемь служителей закона и отец ребенка, которого вы забрали. Наши слова против вашего.

Коутс застонал и задергался на снегу.

— Сукин сын! — сказал Коуди, поворачиваясь. — Я думал, он мертв. — Подняв свой «глок», он четыре раза выстрелил в Коутса, который сразу затих, потом достал из кармана парки револьвер и бросил его на тело. — Вот почему я всегда терплю поражение, — сказал он Морленду.

Судья посмотрел на Торклесона, который, пыхтя, выбрался из-за трейлера.

— Вы не собираетесь арестовать его? Разве вы все не видели, что он сделал?

Никто не произнес ни слова. Судья бросил дымящееся сиденье в снег. Одеяла упали, продемонстрировав куклу размером с ребенка, поперек которой лежал крупнокалиберный револьвер.

— Кто следующий? Вы? — осведомился Коуди, затем кивнул в сторону Гэрретта: — Или этот плод ваших чресел?

Краем глаза я увидел, как Гэрретт метнулся к отцовскому оружию. Опередив копов, я поднял свой кольт и выстрелил в него. Я метил в грудь, но попал в живот, и он согнулся вдвое, опустившись на снег.

— Замерзай, — сказал я ему.

— Ты должен был действовать по-другому, — упрекнул меня Коуди.

— Я не коп.

Гэрретт прожег во мне две дырки глазами, полными ненависти.

— Вам она не нужна, — прошипел он. — Не забывайте — она происходит от меня и от него. Ей не хватает того же, что и мне, — вы еще в этом убедитесь.

Я выстрелил ему в голову, и он упал в снег, пачкая его кровью. В своих мыслях я навсегда обрубил связь между Гэрреттом Морлендом и Энджелиной.

Торклесон встал между судьей и мной.

— Этого достаточно, джентльмены, — сказал он, забирая у меня оружие и пряча его в карман куртки. Из другого кармана он достал никелированный полуавтомат и бросил его на тело Гэрретта. — Жаль, — обратился он к судье. — Ваш сын был многообещающим парнем. Из него бы вышел великий гангстер.

Торклесон повернулся к Сэндерсу, Моралесу и копам:

— Мы все видели то же самое, не так ли? Коутс и парень выхватили оружие и были убиты. И мы заявим об этом, ребята.

Все согласились. Моралес плакал от радости, опустившись на колени. Сэндерс подошел к напарнику и положил ему руку на плечо.

— Но это неправда! — закричал Морленд. — Я убил известного педофила по соображениям самозащиты! Вы все видели это!

— Ха! — сказал Коуди, подобрав револьвер с автомобильного сиденья и засунув его за пояс. — Я все время искал свою потерю. Теперь нашел ее.

Я был судим за вооруженное нападение и ранение Уайетта Хенкела и приговорен к трем годам заключения в тюрьме штата Колорадо в Кэнон-Сити. Первоначальное обвинение было в преступлении второго класса, за которое полагалось от восьми до двадцати четырех лет, но окружной прокурор проявил сочувствие и понизил категорию до пятого класса. Судья, также сочувствующий, не создавал проблем. Когда он произнес приговор, я сказал: «Благодарю вас, ваша честь», но не за снисхождение, а потому, что я заслужил тюрьму и не смог бы жить в мире с собой после того, что сделал, если бы не попал туда. Я был также благодарен за то, что окружной прокурор не открыл худшего из моих поступков.

Судья сказал, что напишет письмо совету по условным освобождениям с просьбой об уменьшении срока, но чтобы я готовился пробыть в тюрьме год. Как можно к этому готовиться?

Итак, теперь я ношу оранжевую робу и ботинки без шнурков, а каждый предмет моей одежды тщательно зарегистрирован.

Пища сносная, а пейзаж снаружи, когда я могу его обозревать, достаточно приятный. Мои Скалистые горы все еще на месте, хотя я вижу их южную версию и без снежных верхушек. Но они всегда со мной, на западе, обрамляя мои дни и ночи и простираясь до самой Монтаны.

Я в общем отделении. Надзиратели благоволят ко мне, так как, подобно судье и прокурору, сочувствуют мне. Я никогда не просил их об одолжениях, но они оказывают их. У меня отдельная камера с кроватью, умывальником, туалетом, книгами и ноутбуком. Здесь есть библиотека и приличное медицинское обслуживание. Я держусь вежливо, но не по-дружески с другими заключенными. Впрочем, по-настоящему опасных я встречаю только во время приема пищи.

Да, я пять раз видел Джона Морленда. Он видел меня тоже, но притворялся, что не узнает. Морленд носит белую робу заключенного пожизненно. Мы все избегаем людей в белом, а надзиратели отделяют их от нас.

Морленд был осужден на процессе, который многие из вас наблюдали по национальному телевидению и кабельным каналам. Несмотря на мощную защиту в лице опытного Бертрама Лудика и собственные показания, где он заявил, что Обри Коутс и его сын Гэрретт были хладнокровно убиты во время неудачного рейда на жилище педофила, куда он ошибочно попал, выбирая рождественскую елку, жюри признало его виновным в убийстве первой степени, имея в виду гибель Дорри. Четыре фотографии, которые я впервые увидел в моей гостиной, сейчас наиболее популярны в Америке среди тех, кто следит за процессами по делам об убийстве. Их даже напечатал журнал «Пипл». Несмотря на фото и показания Хенкела, Джон Морленд так и не признался в убийстве своих родителей и своей жены. Он заявил, что оклеветан продажными копами и что сам застрелил Обри Коутса, а не полиция.

Во время процесса все полицейские, которые были в Одиноком каньоне тем утром, опровергали его заявления. Один за другим они излагали версию событий, противоположную версии Морленда. Почему?

Потому что Коуди, возможно вдохновленный самим судьей, мыслил наперед. Он знал, что в тюрьме педофилы были нижайшими из низких — их считали даже хуже стукачей. В этом деле заключенным был судья, пытавшийся помочь педофилу, оправдав его. Я слышал, что на него нападали трижды — били, насиловали и ударили ножом. Меня интересовало, одобряет ли это призрак Дорри. Может быть, в ней достаточно веры, чтобы простить его. Но во мне — нет.

Через надзирателей я послал ему записку: «Я выйду отсюда через год. Как насчет вас? Мелисса шлет вам привет».