Алла Дымовская - Мирянин

Итак, я стал собираться к вечеру. Надел вторые свои брюки, единственные вечерние, традиционно черного цвета. (Раньше я бестрепетно выходил к ужину и в джинсах, но сегодня это было неуместно.) Над брюками красовалась любимая моя нежно-сиреневая рубашка с жестким воротничком, а под него я повязал галстук синий с косой серебристой полоской – лучший, каким располагал в своем гардеробе. Оставалось только влезть в черные, классического вида кожаные туфли, дорогие, хоть и весьма не новые, но из-за экономного употребления еще вполне шикарные. Я уже отзвонил Талдыкину, приказал ему собраться. Спросил, все ли готово. Юрасик отрапортовал мне, что давно и все, и осведомился, можно ли ему стаканчик для храбрости. Я позволил, от стаканчика Талдыкину вреда не выйдет, а только сплошная польза.

И тут, я еще не успел закончить с туфлями, ко мне постучал Фидель. Немного раньше срока, чем меж нами было условлено. Я открыл инспектору дверь.

Если до сего момента время моего повествования разлагалось на дни, потом удлинялось на часы, то теперь счет его пошел на минуты. Как будто эффект постепенно натягиваемой тетивы тугого лука. Чем дальше, тем замедленней, а потом, когда придет срок, стрела сорвется и полетит вдаль, и время помчится уже галопом, перескакивая через самое себя, как грохот от взрыва, опережающий разрушения. Отчего это так? Возможно, вам повезет и вы поймете смысл, на который я только пока стараюсь вам намекнуть.

Итак, пришел Фидель. Мой друг. Я был готов, только и оставалось, что надеть обувь, и я мог стать за дирижерский пульт, чтобы направлять голоса инструментов. Зал ждал в замершем неведении предстоящего, и до поры инспектору тоже приходилось выступать на зрительских ролях, а после взять на себя обязанности критика спектакля и вынести приговор. Впрочем, инспектор, в отличие от меня, не был облачен в парадное платье. Обычная спортивная рубаха, сверху накинута брезентовая жилетка без рукавов, но со множественными карманами – это чтобы скрыть оружие, покоящееся в кобуре подмышкой; хлопковые, цвета хаки свободные штаны, мягкие летние туфли. Никаких костюмов и галстуков, крахмальных воротничков и запонок, как в дорогом американском сериале. Только единственная роскошь – хорошие часы, указывающие время сразу нескольких поясов относительно Гринвича. Видно, Фиделю свыше был дозволен такой внешний антураж, потому что помощник его Салазар парился по жаре в плохонькой, синтетической пиджачной паре, да и другие подчиненные тоже. А Фидель своей свободной одеждой только подчеркивал собственную значимость, я это почувствовал еще с первой минуты моего знакомства с ним. Эта вольность как бы ставила его над вами, какое бы общественное положение вы ни занимали, и сразу было понятно – инспектор здесь по делу, а кто этому делу станет препятствовать – пожалеет. К тому же внимание сильно отвлекала его чудная, потрясающе черная борода, даже можно сказать, бородища, и уж к ней костюм и галстук совсем бы не подошли. А вот полувоенная форма, как у настоящего кубинского тезки, подлинного Фиделя, очень была инспектору к лицу. Как и бесконечные дешевые сигареты. И наоборот, дорогая сигара сделала бы сходство хоть и более полным, но комичным и гротескным, а Фиделю нельзя было выглядеть смешным. Уж очень его работа получалась далекой от юмора.

– Луиш, вы, я вижу, готовы, – сказал инспектор еще в дверях. И пока я надевал туфли, сообщил: – Ребята, как вы и просили, расставлены по периметру, но не на виду. Все же, что вы затеяли? Я в общем-то догадываюсь, но хотелось бы услышать от вас?

– Я тоже кое о чем догадываюсь, но не прошу же вас выдать мне тайну, – пошутил я. Хотя и знал, что при определенной настойчивости Фидель не стал бы от меня ничего скрывать. Но правила игры есть правила, и я сказал: – Давайте меняться, я приоткрою вам часть узора, а вы в свою очередь тоже приподнимете краешек покрывала.

– Идет, – согласился Фидель, – только вы начинаете первый. В конце концов, это вы меня втравили в ваши индейские прятки, а не наоборот.

– Сегодня мы с вами поприсутствуем при демонстрации одного ювелирного изделия, если вы понимаете, о чем я. А вы, инспектор, ответьте, в свою очередь, как вам удалось узнать о тайне сеньора Ливадина. Лично мне ее выдал под большим секретом наш общий друг сеньор Т.

– Я послал запрос в вашу столицу о сеньоре Т. Нелегко было добиться обратной связи, но я все же получил интересную информацию. Не скажу, что особо секретную. Скорее, не секретную вообще, иначе никто у вас, в Москве, не стал бы себя утруждать. Бюрократия и чиновничья лень, сами знаете. Хотя, если бы не моя настойчивость, черта с два я бы ее добыл. Только и всего.

– Понятно. Все оказалось до смешного просто: послал запрос, получил ответ. – Я усмехнулся. Конечно, с детективным агентством «Элит-конфиденс» никто и не подумал связаться, так что главная тайна Юрасика осталась неприкосновенной, но, честно говоря, в ее выявлении отныне не было никакого смысла. – Знаете что, инспектор? Нам с вами пора.

Я вышел в коридор, Фидель – следом за мной. Мы постояли какую-то долю секунды в неподвижности, потом я взмахнул рукой, мне нарочно захотелось это сделать, и оба двинулись вперед по направлению к лифтовому холлу. Я точно знал, что сейчас, в восемь ноль-ноль вечера по местному времени Юрасик Талдыкин также отворил дверь своего номера и тоже вышел из него по направлению к лифтам. И отправился к месту условленной встречи.

Отель «Савой» вообще-то состоял из двух зданий, старого и нового. Наша постройка, современная и в стиле конструктивизма, располагалась у самого синего моря, то есть выходила на отельный пляж и бассейн. А вот другая, еще от колониальных времен, окруженная роскошным садом, более предпочтительная для солидных британских туристов-консерваторов, находилась через дорогу. Если этим словом можно назвать две полосы асфальта на тихой улочке. В том, старом здании и располагался умопомрачительной солидности ресторан, куда дамам удобно было надеть для показа самые заветные платья и украшения. Именно в этот ресторан мы и ходили в последние недели для ужина и посиделок, когда в город выбираться не было желания. Чудесный шведский стол и меню «а-ля-карт», на выбор, официанты в белых перчатках, но и на ваши джинсовые штаны никто ни в коем случае не смотрел косо. Чтобы попасть из нашего современного корпуса в тот, другой, нужно было пройти по крытому стеклом мостику, нависшему как раз над садом и дорогой, очень романтичному и несколько шаткому. Мостик этот шел от последнего, верхнего этажа нового корпуса (отчего нам с Фиделем и понадобился лифт) и выводил вас на другую сторону прямо в мраморный холл с дорогими магазинчиками безделушек, а далее в еще один небольшой зальчик – как бы преддверие самого ресторана.

У мостика мы с Фиделем расстались. Ему следовало отправиться в дальнейший путь позже меня, еще и пропустив вперед Юрасика, а потом уже занять позицию как раз между магазинами и ресторанными дверями.

Я пошел в дивную ночь, сияющую полной луной над моей головой через стекло мостка, в глубоком одиночестве. А впрочем, творец и режиссер всегда одинок. Я же в данный момент был именно творцом и режиссером. Какая может быть ценность свободы, если она принадлежит только тебе одному? Совсем невысокая. Истинная ее суть – это руководство другими, которые следуют послушно за тобой, даже если не понимают куда. Итак, избавившись от цепей, наложенных на меня природой и Господом, мне теперь предстояло осуществить следующий этап: использовать свою власть над еще несвободными людьми. Недаром всю свою сознательную жизнь я отдавал предпочтение латинянам и их языку. Это послужило мне как бы начальным стартом к тому, к чему я пришел сейчас. Ведь это миф, что латинский язык незатейлив в своей конструкции. Совсем наоборот, это язык многослойных, очень сложных построений, где правила соблюдаются неукоснительно, где невозможно отступление, где искусственная структура так глобальна и упорядочена, что никакое ее нарушение невозможно. Как Римская империя, символ жесткости и сопротивления хаосу, бесконечная борьба с законом неустойчивости, воля в ее чистом виде. И я сейчас был ее легатом, консулом, диктатором, Цезарем. Тем, кто утверждает собственные правила вопреки всему.

Я шел по мосту и знал: в эти минуты я и есть повелитель мира, потому что требую подчинения себе и намереваюсь его добиться. Скоро я вышел в холл, а оттуда рукой было подать и до условленного места. Устроить встречу в нужном мне пункте, кстати сказать, не стоило труда, потому что именно в этом крошечном зале перед рестораном, отделенном от него тяжелым декоративным занавесом, мы и поджидали обычно друг друга, чтобы вместе сесть за стол.

Наташа и Антон уже стояли в мраморной нише между двух полуколонн, они всегда приходили загодя, такая у Ливадина была привычка. Тихо говорили меж собой, и по их лицам я понял: речь шла о чем-то совершенно незначительном. Так даже лучше, удар всегда сильней, когда его не ждешь. Я поприветствовал их веселым восклицанием, Наташа заметила мой наряд и сказала приветливо: