Георгий Зотов - Эль Дьябло

Включается свет. Камера показывает неподдельные муки Олега – его лицо искажается болью. Он лихорадочно соображает, а его собеседник терпеливо ждёт, глядя в окно. Наконец демон с видимым удовольствием осушает бокал вина и вновь оборачивается к Смолкину:

– Ну?

– Нет.

– Уфф. Заколебался я с тобой дипломатию разводить. Нет, я предполагал, что ты не согласишься. Или, как там в кино, согласишься для виду, а потом внезапно нападёшь на меня со спины. Я был готов к этому. Но ты, видно, решил изобразить героя детского фильма канала «Дисней», эдакое сусально-сахарное добро. Только знаешь что? Я тут оставаться не собираюсь. И уговаривать тебя тоже. Сейчас я притащу сюда Жанну и вырежу сердце из её груди на твоих глазах. А потом забью кусок тебе в глотку рукояткой того же ножа, – и, будь я проклят, ты его проглотишь. Переводя с испанского, мне абсолютно похуй твои душевные страдания! (Удар наотмашь по лицу.) Ты меня достал. Дискуссия окончена. Хотел спасти девку, да? Козёл. Вот теперь сиди и любуйся, как она умирает.

Супай встаёт, заходит сзади – и тщательно, со знанием дела проверяет узлы на запястьях пленника. Улыбнувшись, выбегает из кухни, но очень скоро возвращается назад, подталкивая Жанну – в чёрном нижнем белье, также со связанными за спиной руками: у одной женщины в зале возникает ассоциация с «50 оттенков серого». Внезапно звук отключается. Зрители видят, как демон опять говорит что-то Олегу, тот мотает головой. Затем обращается к Жанне. Девушка плюёт ему в лицо. Демон усмехается. Повергает её на пол, придерживая рукой, достаёт нож. Заносит лезвие.

Обрыв плёнки.

Зал наполняется возмущёнными криками и свистом зрителей. В сторону экрана летят пустые стаканчики, остатки попкорна, а кто-то даже бросает мобильный телефон. Грохот, топот, мат-перемат в адрес администрации кинотеатра. Бесполезно. Окошко, транслирующее фильм, отключается. В зале воцаряется тьма.

(Лима, Республика Перу, 2 ноября 2014 года)

…Мануэля Мартинеса глодало лёгкое чувство досады. Нет, слава святой Деве, сейчас ему просто грех жаловаться – Господь надоумил, спас, уберёг. Как выдастся свободная минутка, обязательно забежит в Кафедральный собор: свечек наставит от души, помолится. И кто бы мог подумать такое про дедулю? Да-да, он ещё старика хорошо помнит. Сгорбленный, седой – до конца дней своих по-испански говорил с акцентом. Из-за него в детстве соседская малышня Мануэля дразнила «русо», и кличка на всю жизнь прилепилась. Хотя какой он «русо»? Отец Мануэля ещё худо-бедно по-русски понимал и изъяснялся, дед дома заставлял говорить, а вот сам Мануэль и двух фраз на языке России не знает, разве что privet и kak dela, – из-под палки выучил по папиному приказу, чтобы дедушке было приятно. Дед Мигель умер 15 лет назад, год не дожив до целого века, – голова у старца варила до последнего, наливал себе ром, как солдат, рука не дрожала, ходил, опираясь на суковатую палку, на здоровье не жаловался. Да и скончался в одночасье: ночью читал «Хронику Перу» монаха Педро Сьеса де Леона[39], утром старика так и нашли – с открытыми глазами, уже остывшего, над выцветшими страницами книги.

Надо сказать, при жизни дед был очень известным человеком в Лиме.

На праздники он надевал свой генеральский мундир с орденами, среди которых бренчала одна забавная штучечка, крестик на чёрно-оранжевой ленте – определённо, из серебра. Так потом заявил Мануэлю оценщик, купивший дедовы награды: честный человек, такие сейчас редко попадаются. Мундир, кстати, он тоже взял, и за хорошую цену, не поскупился. А вот со статуэткой неловко вышло. Мануэль хотел её даром отдать, но оценщик церемонно отказался и заплатил шесть солей – меньше чем два доллара. Он подобные фигурки оптом скупает, отдаёт на уличные рынки: дураки туристас всё сметут, им только подавай. Мануэлю же и шесть солей подспорье – работы нет (и не очень-то хочется), а друзей по барам поить надо, да и чики в мини-юбках то и дело подсаживаются за стойку: красавчик, угости коктейльчиком. И как не угостить? Девчонки обожают его голубые глаза – прямо как у деда. А Мануэль широкой души человек, даром что в нём четверть крови далёкой северной страны, чьи города он много раз видел по телевизору. Как покажут, так дед кричал: «Мануэль, скорей иди смотреть!» Ну, приходилось оказать уважение. А что там интересного? Вода и та замерзает, эдакий холод, и снегу полно, словно на юге Аргентины, куда он ездил с друзьями тусить в честь окончания школы. Дед по этой стране-холодильнику здорово скучал. Всё собирался съездить… Каждый год говорил: вот обязательно, точно-точно. Перед смертью даже билет купил – но так и не доехал. Хорошо хоть авиакомпания деньги вернула. Дед Мигель о своём прошлом мало распространялся, но папа рассказывал, что тот приехал в Перу без гроша в кармане, начал службу постовым, а в отставку ушёл генералом. Какая бы власть в республике ни менялась (перевороты тут плодятся с дикой скоростью, как пираньи на Амазонке), а все хунты и сеньоры президенты к дедуле с превеликим уважением, сам Фухимори[40] ему очередной орден на юбилее вручал. Карьера старика Мигеля пошла в гору после того, как он словил маньяка, «Хищника из Трухильо», ну а расцвет наступил, стоило деду сжечь в кинотеатре самых известных в Перу (да и, пожалуй, во всём мире – если нацистов не считать) серийных убийц – Художника и Подмастерье. Шофёр и студентик прикончили в Лиме с полсотни гулящих девок, сорок полицейских, пятнадцать жителей одной деревни, а апогеем их действий стала резня в кинотеатре Casa de Cine, где пара чудовищ в человеческом обличье умудрилась замочить пять сотен зрителей. Дед Мигель запер двери и сжёг ублюдков живьём, опознать их не смогли – тогда ж ДНК не было. Короче, стал национальным героем. Эль президенте вручил ему на заседании хунты Большой крест ордена Солнца, а это далеко не у каждого перуанца есть, не то что у русского: перекупщик особо подчеркнул, за Солнце отвалил щедро – три тысячи баксов.

Правда, поимка маньяков дедуле легко не далась.

По слухам (папа этого не подтверждал, а спросить деда Мигеля Мануэль не решился), старик потом целых два года в психушке провалялся. Крыша, как говорится, поехала. Рассказывали, дед в горячке втолковывал полицейским, что видел в том кинотеатре самого инкского бога зла и смерти Супая, владыку Уку Пача, на чьи алтари приносили жертвы убийцы. Естественно, никто ему не поверил, но никто и не удивился. Переживи-ка такое, тут не то что с ума сойдёшь, мозг из черепа выпадет. И хотя врачи вроде поставили дедушку на ноги, что-то с ним всё же происходило странное. С виду вроде и нормальный, но… Как по службе отпуск – обязательно срывается прочь из Лимы, ездит на раскопки, по местам империи инков Тивантинсуйю. То на север Перу, то на юг, то в Боливию… аж пар из ушей… ну, страсть у старичка в костях и развалинах рыться, словно к девчонке любовь. Со временем даже звание профессора археологии получил, о как. Что и где он только не раскапывал! Это сейчас умучаешься бумаги на разрешения всякие получать, а тогда… тогда вообще другие времена были. Именно поэтому из поездок дед Мигель привозил сувениры. То древнюю посудину. То плиту каменную с рисунком – то ли космонавт, то ли человек с рогатой головой. Опять же, статуэтки всякие. Фигурку Супая, что с давних пор у деда стояла, Мануэль считал фальшивкой. Сделано плохо, работа топорная, камень грязный. И только после, когда снёс фигурку скупщику, в голове вдруг щёлкнуло: чёрт, налажал он. Дед Мигель от балды ведь подобные вещички не хранил.

Прибежал обратно. На, говорит, тебе десять баксов, давай назад. Дорого как память.

Так куда там. «Толкнул» скупщик уже фигурку – торговцу бродячему, тот аккурат в Куско направлялся. Навьюченные, словно грузовые ламы, они тащат на себе столько, что отряд спецназа бы не донёс – и платки, и статуэтки, и свитера, и шляпы, и бутылочки с «инка-колой»[41]. Короче, поезд ушёл. Но именно благодаря горю до Мануэля дошло: а что, если эта статуэтка вовсе и не одна? Неспроста её дед у всех на виду держал, в стеклянном кубе. Не трогал совсем – запылился Супай, совсем изгадился, – но стоило к нему подойти, как дед хмурился, кричать начинал. Ну, Мануэль этому значения не придавал – старики вообще народ странный, за сущую рухлядь вроде облупившихся шкафов и продавленных кроватей десятилетиями держатся, выкинуть не дают. Да и не только старики. У отца тоже коммерческой жилки было ноль. Лет пять назад Мануэль ему откровенно обнамекался: папа, а давай посмотрим дедушкины архивы? Может, что ценное найдём, разбогатеем. Но куда там. Как он ни подкатывал, бесполезно, – отец считал, наследие деда Мигеля нужно в музей передать, он, типа, завещал да только не успел проинструктировать – кому какие экспонаты. Так всё и заглохло. В прошлом месяце отец внезапно умер от инфаркта. Ехал на машине, сердечный приступ, вылетел с автострады… Еле опознали, так при взрыве обгорел. А ведь он один точно знал, что и где у деда хранится, сыну не сообщил. Мануэль как чувствовал, умолял – папа, расскажи. «Завтра расскажу, сегодня занят, подожди». Вот и дождался. Теперь сходи с ума, терзайся – куда дедок сокровища запрятал? В особом бункере, банковской ячейке, в тайниках по всей Лиме?