Брижит Обер - Лесная смерть

«Беретта» в ящике ночного столика, на котором стоял электронный будильник…

— Отпустите нас. Иветте срочно нужна медицинская помощь, — упрашивает Гийом.

… и — стеклянная плошка, в которую Бенуа клал свои наручные часы, а рядом…

— Я уже вызвал «скорую», — заявляет Тони. — Вы чувствуете, какой тут запах?

… свой карманный нож типа «Лагиоль» с желтой черепаховой ручкой!

— Вы просто отвратительны, — бормочет Гийом. — Неужели вы не видите, что Поль…

— Поль тут решительно ни при чем. Я имею в виду некие реликвии, что хранятся вон в том футляре.

— В футляре?

Голос Гийома звучит как-то сдавленно.

— Да, да — в том самом футляре черного дерева, который стоит на сундуке.

Я помню его: продолговатый футляр, внутри которого, на атласной подкладке, хранится японская сабля. Реликвии? Что он имеет в виду, говоря о каких-то «реликвиях»? Мне страшно даже подумать об этом.

— Элен, а ты не хочешь открыть этот футляр?

— Идиот несчастный.

— Элен всегда умела находить на редкость разумные возражения. Этот футляр, дорогой мой месье Гийом, хранит в себе память о совершенных убийствах: кисти рук, некогда принадлежавшие Микаэлю Массне, сердце Матье Гольбера, пенис Жориса Каброля…

— Жориса Каброля?

— Да: кастрировал его отнюдь не поезд… Я продолжу перечень: скальп Рено Фанстана и черные глаза Шарля-Эрика Гальяно — глаза, на сетчатке которых, возможно, все еще сохранился отпечаток искривленного в язвительной усмешке лица убийцы.

Гийом с трудом подавляет подступившую к горлу рвоту и тихо — почти шепотом — произносит:

— Замолчите!

— Вряд ли будет какой-то толк от того, что я замолчу, — возражает Тони, — ведь некоторые вещи существуют на свете, никуда от них не денешься — даже если речь идет о таком вот «подарочке». Вы никогда не замечали, что большая часть убийц имеет в своем поведении много общего с людьми, страстно увлекающимися магией? Они довольно часто изымают кусочки кожи или плоти своих жертв или уносят с собой хоть чуть-чуть пролитой ими крови.

Неужели карманным, ножом Бенуа вырезали чьи-то глаза?

— Вы лжете; такое невозможно, — слабо протестует Гийом; он явно пребывает в полной растерянности.

— Ну почему же? Возможно. Откройте футляр — сами убедитесь.

— Да вы просто сумасшедший!

— Может быть. Откройте же его!

Тишина. Негромкий щелчок. Затем — глухое восклицание.

— Господи! Мерзость какая! Элен, все эти штуки и в самом деле — там… Чудовище! Как вы могли такое натворить? Ох, до чего же мне хотелось бы убить вас сейчас собственными руками!

— Все мы в той или иной мере склонны верить в магические обряды, правда? Верить в то, что, уничтожая кого-то другого, мы можем продлить себе жизнь, отобрав у него ее частицу; или, как древняя богиня Изида, верить в то, что, собрав кусочки человеческих тел, можно воссоздать утраченное нами любимое существо…

Опять Изида!

— Это глупо! — обрывает его Элен.

— Вот как? Но даже если и глупо, это еще не значит, что подобных вещей не существует. Ритуал, с помощью которого можно добиться воскрешения любимого существа, подробно описан в «Пособии по сатанизму» Льюиса Ф. Гордона — вполне достойном уважения опусе, который можно найти в любой приличной библиотеке. Хотя, на самом деле, мало кто воспринимает эту книгу всерьез, разве что какая-нибудь жалкая кучка психически больных людей.

К чему он клонит? Хочет как-то оправдать себя?

«Лагиоль», которым так гордился Бенуа, вонзающийся в орбиты глаз маленького личика с посиневшими губами…

В действительности применение колдовских обрядов нередко имеет одно преимущество: это удобный способ скрыть подлинные мотивы, движущие существом, к ним прибегающим. Так, желание женщины приворожить своего возлюбленного есть не что иное как скрытое стремление к синкретичному разрушению и деспотизму, замаскированное под желание любить. Сам процесс колдовского обряда направлен исключительно на успешное достижение поставленной цели. И, поскольку характер он носит сугубо эгоистический, страдание другого — то бишь просто-напросто инструмента достижения цели — ему абсолютно безразлично. Почти так же ведут себя, как правило, так называемые «серийные» убийцы: для них другой человек — не более чем объект для достижения цели.

Избавь нас от этой лекции. И вообще: как он может спокойнейшим образом рассуждать в такой-то ситуации? Идиотский вопрос: как сумасшедший может быть сумасшедшим? Не слышно больше ни Гийома, ни Элен — ни один из них и слова не вымолвил; должно быть, совсем обалдели от его речей.

— И кто может сказать, где в действиях серийного убийцы пролегает граница между простым неосознанным стремлением пролить чужую кровь и магией — желанием восстановить утраченную им вселенную?

Давай, давай — говори дальше: теперь уже я куда лучше представляю себе, где ты: совсем рядом со мной — так что, подняв руку, я, наверное, смогу всадить тебе нож в бедро, и… да: он потеряет равновесие и даже если начнет стрелять, все равно это наш единственный шанс на спасение…

— В конечном счете, моя теория сводится к тому, что серийный убийца, сам того не понимая, всегда действует, как колдун; но в данном случае это не главное.

Считаю до трех и…

Раз, два, три.

Лезвие ножа легко, как в масло, входит в человеческую плоть; лицо мне обдает какими-то горячими брызгами; с криком, в котором звучит не только боль, но и безграничное удивление, Тони-Иссэр падает; одновременно раздается выстрел. Топот бегущих ног.

— Спокойно, не дергаться! — решительно произносит Элен.

Из чего я делаю вывод, что ей удалось-таки завладеть оружием; уфф!

— Ну зачем вы это сделали, Элиза? — где-то совсем рядом со мной тихо произносит Тони.

Я представляю себе, как он, оправившись от боли, лежит на полу, зажимая руками рану.

Зачем я это сделала? Да просто чтобы не сдохнуть в этом, насквозь провонявшем безумием и смертью жилище — вот зачем!

— Жан, свяжите-ка ему руки за спиной его же галстуком, — спокойно говорит Элен.

Гийом повинуется. Я сижу в своем кресле, по-прежнему сжимая нож в руке.

— Отдайте мне эту штуковину, Элиза, а то еще пораните кого-нибудь ненароком, — произносит Элен, хватаясь за рукоятку ножа.

Но у меня нет ни малейшего желания расставаться с ним, и я еще крепче сжимаю пальцы: мне нравится это ощущение — нож, зажатый в руке.

— Ну что же вы, Элиза; это выглядит уже почти смешно.

— Не отдавайте его, — изменившимся от боли голосом говорит Тони.

Определенно: более чокнутого психа на всем свете не сыщешь.

Я замираю в нерешительности. Он тихо шепчет:

— Элиза, вы помните, что я рассказывал вам по поводу сходства тайн с игрушками-головоломками?

Да что он ко мне прицепился со своими загадками?

— Виржини не знала, что я — ее отец.

Ну и что это меняет?

Это меняет все. Виржини ни за что не стала бы защищать совершенно незнакомого ей человека… В памяти у меня вдруг всплывает детский голосок — совсем недавняя фраза: «Папа весь изранен». Значит, Тони не лжет и, следовательно… как же я могла оказаться до такой степени глупой!

Я резко поднимаю руку, намереваясь защититься, но — слишком поздно: рукоятка пистолета резко обрушивается на мою голову, а голос Элен — как всегда, очень любезный — произносит:

— Ну и долго же до вас все доходит!

Оглушенная внезапным ударом, я выпускаю нож из руки. Слышно, как шумно, с присвистом дышит Гийом — такое ощущение, будто ему не хватает воздуха.

— Не стойте здесь, как вкопанный, Жан. Сядьте рядом с Иветтой и протяните-ка мне руки… вот так. Да будьте поосторожнее, не дергайтесь лишний раз: мне вовсе не хотелось бы, чтобы прекрасный лоб Иветты получил в качестве дополнения хорошенькую дырку — этакий третий глаз. Итак, все здесь? Не хватает лишь маленькой вишенки на вершину торта. Виржини, дорогая моя, где ты? Виржини?

При звуке ее голоса — голоса довольной хозяйки вполне благополучного дома, голоса, весело разливающегося по комнате, — у меня мороз пробегает по коже: внезапно я понимаю, до какой степени страшной может быть эта штука — безумие.

— Элен, я ничего не понимаю… Что все это значит? — ошеломленно спрашивает Гийом.

— Это значит, что ты сейчас же заткнешься и будешь сидеть тихо-тихо.

— Элен! Но этого не может быть! Скажите мне, что это — неправда!

— Их всех убила она! — произносит Тони, голос которого звучит где-то на уровне колеса моего кресла.

— Это правда? — недоверчиво переспрашивает Гийом.

— Ну что за глупый вопрос, мой дорогой Гийом. Кто же еще мог это сделать? Ваша ненаглядная Иветта, что ли?

— А Поль? Что случилось с Полем?