Рени Найт - Все совпадения случайны

– О Господи, – услышала она голос Роберта.

Она поднялась наверх, перегнулась через перила и увидела, что он стоит посреди гостиной с отвисшей от ужаса челюстью.

– Кошмар, – вновь донесся до нее его голос.

Да, так оно и есть. Все это – сплошной кошмар. Она открыла ближайшую к лестничной площадке дверь и заглянула в спальню Стивена и Нэнси Бригсток: двуспальная кровать, туалетный столик, массивный комод, гардероб. Постель сохранилась в том же виде, в каком была, когда Стивен Бригсток лежал на ней в последний раз. Кэтрин не придется самой освобождать ее от грязного белья: она наняла рабочих, через несколько дней здесь все будет чисто. Она услышала на лестнице шаги Роберта и через несколько секунд почувствовала на талии его руки, но нетерпеливо сбросила их и направилась в следующую комнату.

Это тоже спальня. Наверное, Джонатана. Стены выкрашены в бледно-зеленый цвет, на них остались отметины от картин или, может, плакатов, – четкие прямоугольники, свидетельствующие о том, что чего-то здесь недостает. Она вышла, миновала Роберта, который переминался с ноги на ногу, не зная, стоит ли ему идти за ней. Зря он сюда пришел. Он выглядел, словно муж, которого жена под присмотром владельца таскает по дому, совершенно его не интересующему. Она заглянула в последнюю оставшуюся наверху дверь. Реликвия семидесятых. Ванная, выкрашенная в цвет авокадо. Она закрыла за собой дверь и спустилась вниз. Роберт последовал за ней.

Они прошли через гостиную в кухню и выглянули в сад. С тех пор как ее тут не было, над растениями кто-то поработал. Ветки с деревьев обрезаны и выброшены – наверное, в чернеющую посреди газона яму. Огонь, видно, горел вовсю. И он шагнул в него последним. Соседи тогда в один голос жаловались на запах. Это был другой, непохожий на прежние, тлетворный запах, и они позвонили в управу. Кэтрин смотрела по телевизору выпуск местных новостей.

– Он не издал ни звука, – сказал один из соседей. – Ни разу не вскрикнул. Во всяком случае, никто из нас ничего не слышал. Естественно, если услышали бы, позвонили бы не в районный совет, а в «Скорую помощь». А так – просто поплотнее закрыли окна, когда он затеял этот свой фейерверк.

Новости Кэтрин смотрела вместе с матерью. Та от ужаса слова выговорить не могла, только бормотала что-то невнятное. Пожилой мужчина, живший один, погиб в огне. Полиция не увидела в этом ничего подозрительного. Рядом с телом была обнаружена канистра с бензином. Кэтрин понятия не имела, что погибший – Стивен Бригсток, узнала, только когда с ней связался поверенный покойного и сообщил о случившемся. Мистер Бригсток назначил ее своей единственной наследницей. В ее владение переходят этот дом и квартира в Фулхэме.

– Пошли, дорогая, – сказал Роберт.

– Нет, ты, если хочешь, подожди в машине, а мне еще надо побыть здесь.

Не желая бросать ее одну, он тоже остался, открыл буфет на кухне и брезгливо подался назад – настолько здесь было грязно. При этом он наступил на разбитую чашку, валяющуюся на покрытом толстым слоем пыли линолеуме уже бог знает сколько времени. Кэтрин смотрела, как он переходит в гостиную, придерживая, чтобы не запачкать, полы пальто. Огляделся, где бы присесть, но потом отказался от этой мысли.

– Почему бы тебе не подождать в машине? – спросила она. – Я с удовольствием побуду здесь немного одна.

Он непонимающе посмотрел на нее.

– Ну да, мне хотелось бы побыть одной. Пожалуйста.

– Точно?

Она кивнула.

– Я заказал столик на половину второго. Пообедаем на пристани Луиджи. На работу я сегодня не вернусь.

Роберт – чуткий человек. Он так старался, буквально изо всех сил. Он вышел из дома, а она подошла к окну и смотрела, как он сел в машину, потянулся к сотовому и набрал номер. Наверное, звонил на работу, и это ее радовало, ибо означало, что о ней он сейчас не думал, а потому можно было вздохнуть свободно. Она решила оставить его. Он еще об этом не знал. Эта мысль не покидала ее уже много недель, она боролась с собой: да или нет? Сейчас все стало ясно.

Ей следовало простить его, но не получалось. Она не могла его простить, потому что все это время видела, насколько легче ему удавались примириться с мыслью о том, что ее изнасиловали, чем с тем, что у нее была любовная связь. Разумеется, он был подавлен, потрясен, чувствовал себя бессильным: как же так, он ее не защитил. И тем не менее Кэтрин не могла отделаться от ощущения, что с этой правдой ему было свыкнуться проще, чем проглотить известие о супружеской измене. В самые горькие моменты ей казалось, что, случись ему выбирать, он предпочел бы для нее страдание, нежели радость незаконной любви. Ему сделали очень больно. Его предали. Он был так зол. Робурт сказал, что у него было чувство, будто он не знал ее, она стала для него чужой. А теперь ему казалось, что Кэтрин, его старая добрая Кэтрин, вернулась назад. Но он заблуждался: ей никогда уже не стать той женщиной, какой она была. Той Кэтрин – женой Роберта, которая не могла сказать ему правду. Той Кэтрин, которая была готова скорее тащить бремя на своих плечах, нежели делить его тяжесть с ним. Она была самодостаточной, независимой женщиной – Кэтрин, которой он мог гордиться. И это не его вина, скорее ее.

Она вспомнила один вечер – это было вскоре после того, как Николас выписался из больницы, – когда Роберт порывисто взял ее за руки и сказал: «Я никогда не прощу себя, Кэт!.. Как я мог поверить в то, что ты на такое способна?..» И с каждым своим словом он отрывал от себя частичку ее любви. Он плакал, и она тоже плакала, но их слезы текли, не перемешиваясь. Было слишком поздно. Надо бы им поплакать вместе много лет назад.

Ее слезы были смешаны со злостью. Роберт разложил перед собой эти фотографии и увидел на них не то, что над ней издевались, а то, что она якобы получала наслаждение. Он не заметил насилия и увидел лишь разврат. Ревность ослепила его, и он не смог понять, как все было на самом деле. И поэтому она не могла его простить. После смерти Джонатана она решила, что ей никогда и никому не придется рассказывать эту историю – не придется доказывать свою невиновность. Но Роберт поставил ее именно в такое положение.

Она открыла заднюю дверь и вышла в сад. На улице было сыро, моросил мелкий дождь; вдыхая влажный воздух и засунув руки в карманы, она смотрела себе под ноги, на потрескавшиеся серые плиты. Интересно, Стивен Бригсток сам их выложил? Она ступила на траву, теперь постриженную и превращенную в газон, и направилась к чернеющей невдалеке яме. Краем глаза заметила что-то желтое, обрывок ленты, зацепившийся за куст, – напоминание о недолгом полицейском расследовании. Из костра были извлечены и оставлены на месте несколько обуглившихся предметов: полиция старалась найти хоть какой-то след, способный объяснить случившееся. Но ничего, в общем, не обнаружила и пришла к заключению, что это был просто жест отчаяния со стороны старого одинокого человека. Она погрузила мысок туфли в черную жидкую массу. Роберт говорил ей, что, по словам Стивена Бригстока, книгу написала его жена. Так ли это? Может, да, а может, нет. Да и какое это теперь имело значение? Никакого, в общем.

Она посмотрела на дом и попыталась представить себе, как он выглядел когда-то. Молодая супружеская пара, маленький ребенок, первый в их жизни собственный дом. Ухоженный сад, солнце. Что еще – надувной бассейн? Пикник на траве? Но это уже ее воспоминания, к этому дому они не имели отношения. Она вспомнила себя, Роберта и Ника, когда он был маленьким, совсем маленьким. Еще до поездки в Испанию. Под ее присмотром он голышом беззаботно запрыгивал в бассейн и выпрыгивал назад, размахивая деревянной ложкой и колотя ею, как барабанной палочкой, по тарелке. Память, ее память. Ей представляется, что и у Стивена с Нэнси случались такие же моменты в саду, когда их сын был еще совсем ребенком. Бедные, бедные, думала она. Она больше не держала на них зла, ни на него, ни на нее. Видит Бог, сколько они перестрадали. Она даже была благодарна Стивену Бригстоку. Он до конца выслушал ее. Ни разу не назвал лгуньей. Не заставил доказывать свою невиновность.

На встречу с поверенным Стивена Бригстока Кэтрин пошла одна: про завещание она рассказала Роберту позже. Странное это было свидание: поверенный не выразил ни малейшего любопытства, не задал ни одного вопроса, касающегося ее взаимоотношений со своим клиентом, хотя завещание было изменено всего несколько месяцев назад. Тут все просто, сказал он, приступая к изложению последней воли Стивена Бригстока. Она промолчала. И лишь при расставании он передал ей письмо и сказал, что его клиент распорядился вручить его в собственные руки адресата. Тогда она его даже не открыла – ей понадобилось несколько дней, чтобы собраться с мужеством и прочитать.

Это было сбивчивое, неуклюже составленное письмо. Трудно даже поверить, что его написал профессиональный учитель английского языка. Ему не хотелось, чтобы оно было воспринято как «еще одна попытка нанести ей удар». Он надеялся на то, что «завещание не обременит ее». Писал, что скорее всего она захочет продать и дом, и квартиру, и надеется, что «вырученные деньги облегчат жизнь ей и ее семье». Слов компенсация, компенсировать он тщательно избегал. И закончил словами, что к тому времени, когда она получит это письмо, его «страданиям придет конец»; но он хочет, чтобы она знала: «Я отдаю себе отчет в том, что вы и ваша семья никогда не избавитесь от боли, которую я причинил вам». И самое последнее: «Надеюсь, вы извините мне недостаток мужества». Эта фраза ее смутила. Как ее понять – он что, считал самоубийство проявлением трусости, а себя трусом? Или говорил о том, что должен был – но не хватило храбрости – передать ей негатив лично, а не посылать по почте? Негатив, который, как он пояснил, так и не был проявлен. Они с женой просто не отдали его на проявку – словно снимок не получился. Он-то и был вложен в письмо: «…Теперь я посылаю его вам».