Сохейр Хашогги - Мозаика (в сокращении)

— Помнишь, как мы с Каримом начали встречаться? — спросила Дина. — Помнишь, как он называл себя представителем нового поколения? Что люди вроде него способны соединить лучшее из того, что может предложить Запад, с традиционными арабскими ценностями?

— Помню, — ответила Шарлотта. — Это-то и произвело на нас с Джозефом впечатление. Твоему отцу понравились страстность и искренность Карима, хотя… — Шарлотта замолчала, припоминая то, что случилось много лет назад.

— Что — хотя?

— Понимаешь, твой отец считал, что наш брак удался прежде всего потому, что он стал американцем: он сохранил арабские традиции, но стал полноценным американцем. Но он подозревал, что Карим, даже прожив в Америке всю жизнь, так и останется иорданцем. — Она помолчала. — В этом нет ничего плохого, — добавила она. — Просто мы не были уверены, что это подойдет тебе. Ты была воспитана иначе.

— Но вы мне ничего этого не говорили.

Шарлотта улыбнулась и легонько пожала дочери руку:

— Говорили, радость моя, ты просто забыла. Я беседовала с тобой о свободе, к которой ты привыкла с рождения. О том, что тебя никто не учил чувствовать себя существом второго сорта лишь потому, что ты женщина.

Дина попыталась вспомнить этот разговор. Но не могла.

— И что я ответила? — спросила она.

— Ты только поморщилась. И заявила, что Карим — современный человек, как и ты.

Да, подумала Дина, когда-то я была в этом уверена на сто процентов. Но со временем Карим позабыл о своем желании соединить лучшие западные традиции с арабскими.

— К чему говорить о прошлом? — сказала Шарлотта. — Нужно что-то делать. Быть может, твой отец…

— Нет, мама, мы же договорились: не будем ничего рассказывать папе. Пусть думает, что Карим повез детей в Иорданию повидать родственников.

Шарлотта кивнула:

— Хорошо, Дина. Не люблю лгать Джозефу, но ты права. Он делает вид, что с ним все в порядке, но это совсем не так. Чем я могу тебе помочь?

— Не знаю, мама. Я была у адвоката. Он настроен довольно пессимистично. Я думала, может, ты знаешь тех людей из госдепартамента, с которыми общается папа.

— А вот это хорошая мысль. Большинство друзей твоего отца умерло, но ты можешь попробовать связаться с Даниэль Иган. Они с твоим отцом недавно разговаривали. Она сказала ему, что Америка у него в долгу — за неоценимую помощь, которую он оказал во время ливанских событий. Ему было очень приятно, что о нем не забыли.

— Его обязаны помнить! — с искренней убежденностью воскликнула Дина.

Благодаря своим ливанским родственникам он сумел провести тайные переговоры во время гражданской войны, которая чуть не привела его родину к полной разрухе. А когда война закончилась, отец, используя связи в финансовых кругах, помог направить инвестиции на реконструкцию отелей и туристических центров, потому что приток туристов мог благотворно отразиться на экономике Ливана.

Ее отец сделал много добра. Возможно, теперь кто-то захочет помочь и ей.

— Я дам тебе номер телефона Даниэль Иган, — сказала Шарлотта.

Карим больше не звонил. Дина сидела на кровати и ждала его звонка. И думала о прошлом. О том, что с самого начала должна была предвидеть многие трудности.

Карим был очень предан своей семье, а семья ее не приняла. Ее свекор Хассан, благородный отец семейства, был не очень разговорчив, но свекровь Маха открыто сомневалась в том, что их сыну-мусульманину нужна жена-христианка. У Махи было на примете несколько более подходящих кандидатур.

Поначалу Дина старалась не обращать внимания на Маху; влюбленная женщина многого не замечает. Но со временем оказалось, что Дина не замечала слишком многого.

Поначалу она старалась следовать примеру собственной матери, которой удалось навести мосты между двумя культурами. Несколько раз в неделю она готовила арабские блюда, с готовностью принимала родственников Карима, приехавших погостить, уважительно относилась к его религии и стремилась узнать о ней как можно больше. Детям она все время рассказывала об их иорданских дедушке и бабушке.

И все же, несмотря на то что Иордания — одна из самых прогрессивных арабских стран, многое в ее культуре Дина никак не могла принять. Например, то, что супругов детям часто подбирают родители, а еще то, что в стране разрешено многоженство. И то, что мужчина мог ужинать где пожелает, а женщине, если она без спутника, это запрещено. И главное, ее приводили в ужас так называемые убийства чести. Отцы, мужья, братья имели право убивать женщин, обесчестивших семью. Мужчины, заявившие, что совершили «убийство чести», либо получали полгода тюрьмы, либо вообще избегали наказания.

Когда Дина однажды заговорила об этом в доме родителей Карима, ее деверь Самир заявил, что, если бы такие убийства были запрещены, нравы здесь стали бы такими же распущенными, как в Америке.

Дина ждала, что кто-нибудь ему возразит, но Карим промолчал. Быть может, тогда она и заподозрила, что ее муж — совсем не тот человек, которого она полюбила. Именно тогда она поняла, что хочет как можно реже приезжать в Иорданию.

А Карим все больше и больше становился арабом. Стал критиковать ее «американские» манеры — ее стильные костюмы, слишком короткие юбки, то, что она была слишком «дружелюбной» как с мужчинами, так и с женщинами. Его брат, который полностью подчинил себе свою жену Сорайю, считал, что Кариму в семье не оказывают должного уважения — точнее сказать, считал, что его жена недостаточно покорилась супругу.

Когда Дина родила первого ребенка, многие проблемы отошли на задний план. Родился сын. Карим был в восторге. Его семья прислала щедрые подарки.

Да, когда она снова захотела заняться бизнесом, у них с Каримом начались споры. Он хотел, чтобы она продала «Мозаику». А она пыталась объяснить, что «Мозаика» — ее детище, что она занимается этим не столько из-за денег, сколько потому, что не хочет быть просто домохозяйкой. Карим ее не понял. Вот тогда-то в доме появилась Фатма.

А несколько месяцев назад случилась эта история с Джорди.

Началось со звонка психолога из школы, где учился Джорди. Выяснилось, что Джорди приписывают «недозволенное проявление физического влечения» по отношению к другому ученику. Мужского пола. Обоих на три дня отстранили от занятий.

Первым ее желанием было заявить, что это нелепая ошибка. Но Дина промолчала. Подозревала ли она нечто в этом роде? Она все время убеждала себя, что Джорди — из тех мальчиков, которые поздно взрослеют, что его больше интересует учеба, что дети теперь другие — они уже не гоняются за одноклассницами, как предыдущие поколения.

Она никогда не обсуждала это с Каримом. Он и так постоянно обвинял ее в том, что она растит нюню, что слишком опекает первенца.

Дина поговорила со школьным психологом, и результат беседы ее слегка ошеломил.

— А вы отстраняете учеников от занятий, если они «проявляют физическое влечение» к лицам противоположного пола? — спросила она.

Педагог держалась с сочувствием, но твердо:

— Миссис Ахмад, уверяю вас, мы стараемся избегать какой бы то ни было дискриминации. Все дело в том, что степень выражения физического влечения была недопустимой… вне зависимости от ориентации.

— Ориентации… — задумчиво повторила Дина. Какое странное слово… Она взяла себя в руки и с трудом довела беседу до конца.

Господи, думала она, неужели это правда? Ее умный, красивый, тонкий мальчик… Нет, она не станет верить какой-то учительнице. Она должна сама во всем разобраться.

Из школы она поехала домой. Джорди вернулся в обычное время. Дина все поняла с первого взгляда.

— Наверное, тебе звонили из школы, — сказал он. — Мама, я как раз…

— Джорди, объясни мне, в чем дело.

Он был уже готов разрыдаться. Но вдруг рассердился:

— В чем дело, мама? Что тебе сказать? Что я пидор? Голубой? Гей? Потому что все дело в этом!

— Джорди, это все так… Я хочу сказать, ты в этом уверен?

— Да, мама. Я это понял еще лет в одиннадцать. Или в двенадцать. Я просто не мог… Это очень трудно объяснить. Ну, вспомни, как это было, как ты поняла, что тебе нравятся мальчики? Вот и со мной было примерно то же самое. — Он горько усмехнулся.

— Хорошо, — сказала она.

— Что — хорошо?

— Хорошо, — выговорила она, с трудом подбирая слова и моля Бога о том, чтобы подобрать их правильно. — Хорошо, начнем отсюда. Неужели ты думаешь, что я буду меньше любить своего сына, оттого что он…

— Гей, мама. Это называется «гей».

— Джорди!

Она подошла к сыну и обняла его. Он все это время держал в руке рюкзак. Теперь рюкзак упал на пол, и он тоже обнял мать. Они долго стояли молча. Дина с трудом сдерживала слезы.

— Мам, держу пари, тебе хочется выпить.

— Ты выиграл, — улыбнулась она. — Ты что будешь?