Рекс Миллер - Мороженщик

В тот день все началось совершенно невинно. Она влетела в распахнутую дверь и по обыкновению крикнула:

— Мам! — Ответа не было. — Мам, привет, ты дома? — Звук ее голоса гулко разносился по этажам. Она бросила книжки на старый треснувший диванчик. — Есть кто-нибудь дома?

Она взбежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и не касаясь перил, промчалась по второму этажу через обшитый панелями, богато украшенный холл с фамильными портретами умерших предков и открыла дверь спальни сводного брата. Он лежал в постели, возбуждая себя.

— Извини, — сказала она, отступая, ожидая крика, удара, унизительной пощечины. Она боялась, что он в бешенстве накинется на нее. — Я не знала, что ты дома. Я кричала, но...

— Все в порядке, — сказал он пугающе спокойным голосом, — иди сюда, я хочу показать тебе кое-что.

— Что? — спросила она.

— Подойди сюда, — в мягкости интонаций было что-то опасное.

Она испугалась, хотя он не был рассержен, а спокойно лежал посередине кровати, одетый лишь в белые жокейские шорты, раздражая промежность, которая выпирала, как только он касался ее.

— Ну давай же, иди сюда.

Она подошла ближе. Он потянулся к ней, но она резко отпрянула.

— Я хочу... Иди сюда, черт возьми! Тебе не будет больно.

Он попытался дотянуться до нее, но не смог и нежно промурлыкал:

— Я же не сделаю больно моей сладкой сестричке.

Она не понимала его. Он перестал трогать себя и только смотрел на нее, поэтому она пожала плечами, подошла и встала перед кроватью. Он не делал резких движений, лишь слегка дотронулся до ее голой ноги, похлопал по ней и произнес:

— Я хочу показать тебе, что у меня есть, — но не шевелился.

— Что?

— Это тебе понравится.

— А что это?

— Вначале попроси: милый, пожалуйста, покажи мне!

— Милый, пожалуйста, покажи мне.

— Милый, я хочу пососать твоего любимчика, которого ты мне покажешь.

— Нет.

— Давай-давай. Скажи так, и я покажу тебе. Ну: милый, пожалуйста, я хочу пососать твоего любимчика.

— Нет, — замотала она головой и заплакала, вдруг остро почувствовав себя неуклюжей, некрасивой и плохо одетой. Ее комплекс неполноценности рос вместе с ней из-за ужасной одежды, которую ей приходилось носить, домашней стрижки с кошмарной неровной челкой и постоянных насмешек в школе. Все девочки носили белые носки, но почему-то именно у нее они были вечно перевернутыми, неопрятными. И все это было предметом постоянных издевательств ее соучениц. Она держалась неловко, была неказиста и слишком хорошо понимала это.

— Так говори, я жду. Не мне же за тебя говорить. Ну, быстрее! Милый, пожалуйста, я хочу пососать твоего любимчика. — Он произнес эти слова мягким, завлекающим шепотом, и она сдалась, повторив без выражения:

— Милый, пожалуйста, дай пососать твоего любимчика.

Тогда, к ее удивлению, он расстегнул гульфик обтягивающих шорт, и выпуклость вывалилась наружу. Пенис был толстым, весь в жилках и гордо торчал вверх.

— Вот, смотри, — сказал он и что-то сделал мускулами, от чего пенис заколыхался, как флаг, а он засмеялся.

Она тоже неуверенно засмеялась.

— Спроси его о чем-нибудь.

— О чем? — Она не могла поверить, что видит это наяву.

— Да о чем хочешь. Например, спроси: хочешь, чтобы я пососала тебя? Спроси.

— Н-нет.

— Ну! Спрашивай!

— Я не хочу.

— Спрашивай! — Его голос начал звучать с некоторым раздражением.

— Нет, ни за что!

— Я не сделаю тебе больно, глупая. Посмотри, я сам спрошу его. Хочешь, чтобы она пососала тебя, мистер Дик? — Пенис колыхнулся взад и вперед, словно согласившись, и она снова засмеялась. — Держу пари, ты никогда не видела этого раньше, а?

— Мне надо идти. — Но прежде чем она успела направиться к выходу, он вскочил, схватил ее и подтащил к кровати.

— Пусти, не надо, мне больно, — говорила она.

Он дернул ее за волосы и заставил сесть на постель ударом кулака. Затем повалил на спину и, упав сверху, старался поцеловать.

— Не надо! — Она пыталась бороться с ним. — Я скажу маме!

Тут он ущипнул ее, и она закричала.

— Не смей кричать, а то я засуну тебя в корзину. — Он елозил по ней и что-то делал рукой под собой.

— Тебе попадет, — угрожала она.

Он ударил кулаком по ее плоской груди, не сильно, но больно, и она снова начала плакать. Это только раззадорило его.

— Противная плакса! А теперь давай посмотрим, как выглядит сестричка мистера Дика.

Она почувствовала, как его палец резко вонзился внутрь, и заплакала громче, за что немедленно получила легкий шлепок. Она всегда побаивалась его, особенно, когда он был таким.

— Дура, рева несчастная! — Он тяжело дышал, засовывая руку глубже и все больше возбуждаясь. Она не понимала, что происходит. Вдруг что-то твердое просунулось между ее ногами.

— Пожалуйста, — умоляла она, чувствуя, как струятся по щекам слезы, — не надо, пусти, мне больно.

Он пытался найти ее губы, но она плакала и отворачивалась. Тогда, захватив ладонью ее рот, он другой рукой стал тискать неразвитую детскую грудь, все это время продолжая елозить по ней взад и вперед. Вдруг она почувствовала боль, и все кончилось. Отпустив ее губы, ослабший, изнемогший, он тяжело и со стоном дышал. Она терпеливо ждала, когда же наконец сможет подняться, но внезапно его губы снова впились в ее рот. Замерев, она не сопротивлялась и со страхом ждала отвратительного продолжения.

— Открой рот и высунь язык, — приказал он, — или я прикончу тебя, паршивая воющая сучонка.

Она подчинилась, и это беспрекословное повиновение невероятно возбудило его. Он почувствовал упоительную власть над этим распростертым беззащитным телом, и ощущение этой власти принесло ему высшее сексуальное наслаждение. И это было только первое из длинной цепи отвратительных открытий, которые ему предстояло сделать.

Это просто глаз. Отдельный глаз. Он следит из темноты, ничего не видя и видя все, — эти странные очертания, неопределенные призрачные формы, какие обыкновенно принимает комната ночью. Глаз. Глаз сам по себе. Единственный глаз невидимого циклопа.

В комнате темно. У глаза нет ушей, поэтому он не может слышать, как детектив осторожно поднимается по деревянным ступеням, перекусывает кусачками проволочки полицейской печати на двери, подбирает ключи. Первый не подошел, но уже второй удалось повернуть в замке. Циклоп видит яркий, слепящий прямоугольник света с громадным черным силуэтом в нем. Мужчина входит и останавливается. Рука шарит по стене, нащупывая выключатель. Снова тишина.

Невидимый глаз, если это все-таки глаз, ослеплен ярким лучом ручного фонарика, который шарит по комнате, выхватывая на мгновение из темноты очертания вещей. Наконец щелкает выключатель, и комнату заливает электрический свет. Интерьер в стиле обычного передвижного дома. Но что-то гнетущее разлито в воздухе. И это ощущение усиливается от зловонного запаха, как на скотобойне. Отвратительный, тошнотворный запах убийства. Тяжелый, застоявшийся запах могилы. Циклоп глядит поверх этого адского места. Южная Ютика.

Взгляд Джека Эйхорда остановился на обеденном подносе, и у него перехватило дыхание. То, что он, много повидавший на своем веку, увидел на нем, в первый момент парализовало его мысли.

Этот омерзительный циклоп долго будет преследовать его в ночных кошмарах. С груды окровавленных человеческих внутренностей нагло и отвратительно смотрит одинокое глазное яблоко. Сердце Эйхорда обливается кровью.

Задолго до того, как в Бакхеде погибла Тина Хоут, в Блайтвилле были совершены два редких по жестокости преступления. Жертвы были изнасилованы, затем убиты и изуродованы.

Эйхорда доставили в город самолетом Главного криминального управления и подключили к расследованию этого запутанного дела под условным названием «Кошмар в Блайтвилле». Он провел обычную работу, обшарил место хладнокровного убийства, ознакомился с досье подозреваемых, внимательно изучил горы бумаг. И единственный вывод, к которому он пришел, заключался в том, что преступление совершил немолодой человек, хотя арканзасские коллеги и не разделяли уверенности Эйхорда.

Не обнаружив ничего, за что можно было бы зацепиться в этом деле, Эйхорд вернулся в Бакхед и снова занялся делом об обезглавленных девочках.

Спустя пару месяцев полиция арестовала преступника. Им оказался довольно старый мужчина, на совести которого были восьмилетний мальчик, две девочки, одиннадцатилетний мальчик, двадцатидвухлетний молодой человек и угрюмое дитя — несчастная Памела Бейли, которая старалась предупредить всех о том, что может случиться, и сделала все, что могла, но крика ее души не услышали. Все мертвы. Убиты. Вначале над ними издевались с невообразимой жестокостью, затем насиловали, убивали и расчленяли. Подобных ужасных, садистских, бессмысленных убийств не мог припомнить ни один офицер службы правопорядка.