Ребекка Тинсли - День расплаты

Получив степень, Дэвид остался во Флоренции преподавать в университете. Только однажды он приехал в Уэсторп-Холл — на похороны Изабел. С его матерью во время прогулки верхом произошел несчастный случай: ее сбросила норовистая лошадь. Отцу и сыну было почти нечего сказать друг другу, и Дэвид вернулся в Италию следующим же рейсом.

Однако два года спустя привычный уклад их жизней был нарушен еще раз. Как-то теплым весенним днем Дэвид вернулся из научной поездки в Сиену и обнаружил телеграмму из Англии: у отца случился удар прямо накануне его шестидесятитрехлетия.

Дэвид, загорелый молодой человек с карими глазами и слегка вьющимися каштановыми волосами, сидел в своем кабинете. Он вертел в руках листок бумаги. Счастливый мир, созданный им, рухнул в одно мгновение. Дэвид был единственным сыном; никто больше не справится с трудностями, которые возникнут в случае смерти Уильяма. На следующий день Дэвид вылетел в Англию.

Пока отец находился в больнице, Дэвид просмотрел деловые книги компании и пришел в ужас. Доходы не росли, производственные линии не модернизировались много лет. Руководство компании состояло из сельскохозяйственных работников, обычных служащих, которые просто подчинялись своему хозяину — пока хозяин был на месте и интересовался делами.

Продать компанию было невозможно, разве что по бросовой цене, а этого Дэвид допустить не мог. Он не мог позволить, чтобы за бесценок ушло то, что создавали многие поколения его семьи. Дэвид насторожился бы, если б узнал, что именно такие рассуждения когда-то подтолкнули к действию его отца.

Выписавшись из больницы, Уильям серьезно занялся здоровьем при помощи курса физиотерапии, и его решительность удивила сына. Только спустя несколько месяцев Дэвид понял, что удар был не столь значительным. Он даже начал подозревать, что его вызвали из Италии под ложным предлогом. Но к этому времени отец уже мог праздновать победу. Дэвид попался; он все бросил и прочно встал у руля семейного предприятия.

Поскольку ни отец, ни сын не собирались жить под одной крышей, амбар, расположенный на территории поместья, был приспособлен под жилье для Уильяма; там же была комната для медсестры. Заводы компании размешались в полях позади Уэсторп-Холла, укрывшегося за рощей, посаженной еще прадедом Дэвида.

Через полгода Уильям был вновь на ногах и стал совать нос в конторы компании, выясняя, почему закрывается консервная линия и запускается линия по обработке свежих овощей.

— Консервное производство всегда приносило доход, — ворчал он, угрожающе размахивая прогулочной тростью.

Убытки от консервного завода составляли не менее четверти миллиона фунтов в год, но Стога-старший и слышать не хотел об этом. Его методы хозяйствования превосходны, настаивал он, даже то, что бухгалтерские книги пишутся «от руки», а учет товарных запасов ведется где-нибудь на обороте конверта. Когда Дэвид поставил компьютеры и нанял квалифицированного бухгалтера, Уильям заявил, что компания в скором времени «загнется».

Но через два года вынужденного руководства Дэвиду удалось увеличить объемы сбыта и доходы более чем вдвое. Однако Уильям по-прежнему отпускал язвительные замечания.

— Неужели ты не в состоянии проследить даже за садовниками? — спрашивал он, глядя на цветочные клумбы перед офисом компании.

А когда Дэвид решил жениться, его выбор долго служил мишенью для колкостей отца по поводу неравного брака.

Дэвид помнил, что видел Элен на танцах в Эли, еще когда был подростком. В шестнадцать она привлекала смуглой знойной красотой, пышной соблазнительной фигурой, в то время как ее одноклассницы оставались плоскогрудыми и узкобедрыми. На юного Дэвида она не обращала никакого внимания, но когда он вернулся из Италии и они встретились вновь, Элен которой было уже двадцать шесть, проявила к нему гораздо больший интерес.

Через полгода они поженились, несмотря на возражения Уильяма — правда, высказанные только Дэвиду. Элен с радостью перебралась в Уэсторп-Холл, удивляясь своему везению: вышла замуж за состоятельного человека, пусть он и озабочен вечно делами и невнимателен к ней. Если ее первый муж — торговец химикатами для сельского хозяйства — все свободные часы возился с машиной или смотрел спортивные телепрограммы, то Дэвид с головой уходил в книги, которые ей было скучно раскрывать — не то что читать.

Но она не собиралась жаловаться на жизнь, пока получала все, что хотела: няню для младенца, наряды из Парижа и Милана, ювелирные украшения с Бонд-стрит и Пятой авеню и автомобиль «лотос-экла». Даже если Дэвид все время пропадал на заводе, она была постоянно занята, тратя его деньги: на часы от Картье, сумочки от Гуччи, на новые туфли, которых и без того скопилась гора в ее гардеробной. Муж никогда не выражал недовольства. Он никогда ничего ей не говорил. Он работал и оплачивая счета.

Минуло пять лет с тех пор, как Дэвид, возглавив компанию «Уильям Стоун и сын», полностью ее преобразовал, и следующим очевидным шагом был выход на рынок ценных бумаг. Несмотря на скептицизм отца, размещение акций компании прошло успешно, акции «Стоун и сын» стали надежным средством вложения денег, хотя и не вызвали большого ажиотажа.

Проведя модернизацию компании, Дэвид занялся поиском какой-нибудь собственной продукции, на которую имел бы исключительные права, — что-нибудь такое, чего никто больше не производит. Его осенило, когда он подумал о соломе. С детства Дэвид знал, что солома позволяет содержать в тепле скот. Он рассудил так: этот же простейший материал можно использовать для того, чтобы сохранять теплыми готовые блюда, продающиеся «на вынос». Он будет дешевле полистирола и к тому же экологически чистым. Как только идея создания «Верди», как он назвал этот материал[3], окрепла, Дэвиду понадобился человек, способный разработать технологию. Он отыскал такого человека в Кембриджском университете, и сейчас, в этот дождливый июльский день, Дэвид ехал проведать Сару, принятую на службу в компанию месяц назад.

Здание лаборатории мало чем отличалось от других сельских построек, но внутри все было выкрашено в ослепительно белый цвет и безукоризненно чисто; ничего общего со школьной лабораторией в Грантчестер-Хауз, где всегда висел тошнотворный запах, раковины были в пятнах и трещинах, а полки с пробирками покрывала пыль. Здесь же стояло современное оборудование и повсюду виднелись маленькие тазики с истерзанной соломой.

Сара сидела на высоком лабораторном табурете, делая какие-то записи. Она была худенькой и бледной, словно нежный цветок, выращенный в темной комнате или в одном из ящиков ее химической лаборатории.

Длинные белокурые волосы она стягивала на затылке в строгий узел, очки в позолоченной оправе оседлали довольно крупный нос. Только ее мужу, которого она, к собственному удивлению, каким-то образом заполучила, удавалось поймать ее беспокойный взгляд. Но Дэвида это устраивало. Он платил Саре за научное дарование, а не за умение вести светские беседы.

Он не требовал от Сары немедленных результатов, но сегодня у нее были новости. Когда Дэвид уселся, она вытащила из выдвижного ящика своего табурета какой-то предмет. Потом выпрямилась, и Дэвид разглядел у нее в руках маленькую картонную коробку. Сара вручила ее Дэвиду.

— Вот это и есть Первый Контейнер для гамбургера, — пробормотала она. — Я собиралась отдать его вам, когда у вас будет свободная минутка.

Ее застенчивость вызвала у Дэвида улыбку. Она должна была знать, что эта новость приведет его в восторг, и все же представила первое конкретное доказательство успеха своей работы так, словно речь шла о заплесневелом сандвиче. В ООН вскоре будет обсуждаться вопрос о запрете на производство стирола, поскольку он уничтожает озоновый слой и является канцерогеном. Этот запрет означает конец полистирола, а у Дэвида окажется идеальный заменитель, предназначенный для использования в индустрии готовых пищевых продуктов. Лучшего времени для «Верди» выбрать нельзя.

Вернувшись в офис, Дэвид стал внимательно просматривать пачку записок, которые секретарша положила ему на стол. Шейла по обыкновению делала полезные пометки, вроде: «Это не срочно, хотя звонивший считает, что наоборот». Она работала на фирму уже пятнадцать лет, и на нее можно было положиться во всем, что касалось толковой организации деловой жизни босса.

— Ты телепат, — сказал Дэвид Шейле, когда она вошла в кабинет вслед за ним с чашкой кофе. — Что бы я без тебя делал?

Ее круглое лило расплылось в улыбке. Они были ровесниками, обоим по тридцать восемь, но рождение трех детей отразилось на фигуре Шейлы и оставило морщины возле глаз.

— Твой отец просил, чтобы ты ему позвонил. — сказала она, поливая цветы на подоконниках. Она ждала, что сейчас Дэвид вздохнет; так оно и случилось. — Знаешь, он хочет, чтобы ты держал его в курсе дел.