D.O.A. - Смерть от тысячи ран

— И мне тоже, — вздохнул мотоциклист, глядя на повязку, закрывающую его бедро.

По-прежнему никакой реакции.

Женщина отменно поработала. Прежде чем позволить ей забинтовать ногу, он пытался дать ей кое-какие советы, но, успокоенный ее уверенными движениями, умолк. Настоящая фермерская дочь. Она сменила эластичный бинт и импровизированный компресс, использованные, чтобы зафиксировать внутренние ткани и предотвратить кровотечение, — это было болезненно. Затем промыла рану водой и с трудом извлекла деревянную щепку, засевшую в задней части ляжки, — эдакую дрянь десять сантиметров в длину и три в ширину, которая, к счастью, не задела бедренной артерии. Снова все промыла, зашила шовным материалом и продезинфицировала бетадином[39] из ветеринарной аптечки. Там же, как он и рассчитывал, нашелся окситетрациклин, антибиотик широкого спектра действия для домашних животных. Сразу же после перевязки он сам ввел себе в бедро лошадиную дозу препарата. И все это на глазах малышки, которая даже не вскрикнула, а перед сном едва буркнула, согласившись сообщить ему свой возраст.

— Ты с ними заодно? — Зоэ пристально смотрела на чужака.

— С кем «с ними»?

— С теми, кто хочет причинить нам зло.

— Я один. — Мотоциклист опустил голову. — Кто хочет причинить вам зло?

— Такие, как ты. Их полно. Они живут вокруг. — Девочка села, перестав прикидываться. — Нас не любят. Из-за папы.

Смуглая мордашка под жесткими курчавыми темно-рыжими волосами.

— И часто эти люди приходят?

Зоэ пожала плечами, утвердительно кивнула, задумалась.

— А если я поем, ты маме тоже дашь поесть?

Мотоциклист кивнул.

— А папе?

— Да.

— И Аю?

Псу.

— Потом.

Они спустились в кухню. Мотоциклист взял свой рюкзак, затем в скрытом под лестницей электрощите повернул отключенный на ночь предохранитель подвала. Он усадил Зоэ за стол, включил радио, поискал новости. Послушал несколько минут. План «Ястреб», развернутый ночью для поимки беглеца. Имя не называлось. В прессу просочилась очень незначительная информация. У него на этот счет не было никаких сомнений.

Он спустился в подвал посмотреть на своих пленников.

— Будь умницей, подумай о маме с папой.

Он устроил их друг напротив друга, с заткнутыми ртами, завязанными глазами, прикрутив скотчем за руки к идущим вдоль стены массивным трубам. И обнаружил почти в том же положении. Правда, мужчина пытался вырваться: об этом свидетельствовала потревоженная с его стороны пыль.

Стоя перед ним, мотоциклист принялся его разглядывать. Мужчина проснулся, насторожился, но не двигался.

— Будете суетиться, все равно ничего не добьетесь, но можете причинить себе боль.

Омар дернулся в жестоком спазме и снова попытался избавиться от своих пут, изо всех сил молотя связанными вместе ногами. Он что-то рычал, но скотч и тряпка у него во рту заглушали крики.

— С вашей дочерью все в порядке.

Бунт немедленно прекратился.

Мотоциклист развязал женщину, и они поднялись в кухню. Дав некоторое время матери побыть с Зоэ, он потребовал открыть все шкафы с продуктами, после чего, удовлетворенный, велел приготовить завтрак.

Снаружи, сквозь застекленную дверь кухни, молча наблюдал пес.

— Как зовут овчарку?

— Ай!

Стефани Пети́ ответила спустя пару секунд:

— Ксай. — Ее губы едва шевельнулись.

— Странная кличка. Что это значит?

— Это на языке волоф.

— Ваш муж сенегалец?

Молодая женщина со злостью отвернулась:

— Француз.

«Нас не любят. Из-за папы».

— Его тоже надо покормить… Ксая.

— А, так вы больше не хотите, чтобы он подыхал на улице?

— Лично мне плевать. — Мотоциклист положил левую руку на взлохмаченную голову Зоэ, которую держал возле себя, и погладил ее. — А вот ей — нет. — Правой рукой он поигрывал пистолетом, лежавшим на самом виду на столе.

— Оставьте ребенка в покое.

В кухне запахло горелыми яйцами.

— Сожгли.

Стефани Пети́ вскочила и быстро сдвинула сковородку с огня.

Мотоциклист порылся в рюкзаке, что-то достал и бросил через всю кухню в раковину.

— На расходы.

Молодая женщина взглянула и на несколько секунд задумалась. Ей никогда не приходилось видеть купюры в пятьсот евро. И уж тем более такую толстую пачку. Она чуть было не схватила деньги.

— Оставьте себе свою капусту. Она воняет!

— Эта? Ну разве что самую малость. Она ваша.

Яблони, сливы, виноградники, бледное солнце, а вдали, в створе петляющей среди полей дороги, — полицейские автомобили. Несколько штатских: зеваки или при деле. Подполковник Валери Массе дю Рео вздохнул.

Слева забеспокоился его шофер:

— Подполковник?

— Нет, ничего. Мысли вслух.

Когда сегодня утром позвонили из прокуратуры, Массе дю Рео сперва не захотел верить в серьезность происшествия. Какая-то операция, свара судейских. Очередная, еще одна. Вот и все, что пришло ему в голову. Новые заморочки — вот о чем он подумал. И еще о том, что принял решение вернуться в Тулузу вовсе не для того, чтобы заниматься этой ерундой.

«Перестрелка, сведение счетов, Муассак».

Услышав про Муассак, Массе дю Рео ощутил укол в сердце. Он спросил, опознаны ли жертвы. Имея в виду, «не идет ли речь о семье Пети́?». Нет. Нездешние. Судя по номерным знакам автомобиля, прибыли из Испании. Облегчение. Ничего общего с нашими местными «нездешними». Дурацкая мысль. Просто подполковнику Массе дю Рео нравились Омар Пети́ и его жена. И малышка Зоэ тоже. Когда он увидел ее впервые, девчушка напомнила ему его собственную дочь. И он винил себя в том, что до сих пор не помог им.

Не первоочередная задача.

Перед отъездом прокурор открыл юридическую информацию, в принципе касающуюся их, поскольку иначе поступить не мог. Инциденты против семьи Пети́ все учащались, что объяснялось отходом от ведения дела следственной бригады департамента после года бесплодных действий. Главным образом вялых. В действительности прокуратуре неохота было заниматься «баклажаном из Муассака», она тянула время, ее внимание занимали более неотложные дела. Например, как не брать на себя заморочки следственного отдела.

Шофер остановился за голубым «рено-трафик» уголовных дознавателей, припаркованным, как и весь остальной транспорт, в стороне от дороги: доступ запрещен. Он отметил наличие эвакуатора и двух похоронных пикапов. Среди зрителей подполковник узнал журналиста из «Ла Депеш». Постаравшись не встретиться с ним взглядом, он проскользнул под желтую ленту с надписью «Национальная жандармерия. Запретная зона» и затерялся среди многочисленных военных.

«Перестрелка, сведение счетов, Муассак».

Все же достаточно серьезное дело, поскольку около полудня прокурор дал ему знать, что требует его незамедлительного прибытия на место. Его способ сказать «вы мне там нужны».

Метрах в ста от шоссе, между двумя фруктовыми садами, перед тремя разложенными на земле черными пластиковыми чехлами, которыми были накрыты человеческие трупы, стоял один из его дознавателей, аджюдан[40] Кребен. Чуть поодаль торчал частично обгоревший остов «ренджровера».

Массе дю Рео сразу влился в человеческий водоворот. Он отвечал на приветствия, улыбался в постоянной готовности к приятному комментарию или милому вопросу, касающемуся настроения, семьи, младшенького. Создавалось впечатление, будто он знаком со всеми жандармами региона, что, безусловно, невозможно, но его заинтересованность не была наигранной. Этот скромный подполковник, который после штабной работы отказался от завидной должности в родном подразделении, чтобы гнить в тулузской судебно-политической трясине, обладал обаянием и достоинствами прирожденного лидера. Он говорил, что приехал в эти края ради жены, имеющей здесь родню, но Кребен не верил, во всяком случае не до конца, и это его интриговало.

Массе дю Рео во всем превосходил своего подчиненного, даже был выше его на голову, а аджюдан на рост не жаловался.

— Только этого нам не хватало. Вы не знаете, где прокурор, Кребен?

— На самом деле, подполковник, прибыл помощник прокурора Мартиньяк. — Пауза. — И уже уехал.

— Так быстро?

— Так точно! Наверное, не мог ждать лишние десять минут. Прокуратура, похоже, очень занята тем, что случится в следующем месяце…

Массе дю Рео бросил взгляд на аджюдана.

Тот, улыбаясь, продолжал:

— Убежден, они полностью нам доверяют.

— Я тоже. Ладно, раз уж я здесь, расскажите, в чем дело.

Кребен присел и один за другим снял пластиковые чехлы.

— Машина сожжена, три тела. Пожар, похоже, прекратился очень быстро сам по себе. Нынче ночью было очень холодно…

Одежда на трупах прилипла к коже, по большей части почерневшей, засохшей, потрескавшейся. В некоторых местах виднелась красно-розовая под черной коркой плоть. Волосы отсутствовали. Пальцы и конечности скрючены.