Патриция Хайсмит - Выкуп за собаку

— Давайте, — сказал кассир, поскольку Эд на несколько секунд замешкался, водружая тележку на транспортер. Он оглянулся, отыскивая взглядом жену, и с облегчением увидел, что она спешит к нему с ананасом в руках. Она улыбалась, словно говоря: «Экзотика, знаю, но очень хочется». Грета протиснулась к Эду, задев женщину, стоявшую позади; та с неодобрением наблюдала за их маневрами.

В пять часов Эд позвонил в полицейский участок. Они переслали письма на Центральную улицу, но пока еще не получили ответа, сказал полицейский.

— Это капитан Макгрегор?

— Нет, он сейчас не дежурит.

— Когда ждать ответа?

Эд услышал, как полицейский вздохнул:

— Трудно сказать, сэр.

— Могу я позвонить на Центральную улицу?

— Лучше не надо, они этого не любят. Ведь неизвестно, на кого попадешь. Даже я не знаю.

— Так когда придет ответ? Завтра?

Эду объяснили, что по воскресеньям на Центральной меньше обслуживающего персонала и что-то еще в таком духе. Эду невыносимо было думать, что придется ждать до понедельника.

— Понимаете, дело не только в письмах. Украли мою собаку. Я объяснил все это капитану Макгрегору и офицеру по фамилии Сантини.

— Ах да, — произнес голос без малейшего намека на понимание.

— Вот почему я тороплю вас. Не хочу, чтобы моя собака погибла. Автор писем похитил мою собаку. По правде, меня совершенно не интересует, кто он, я просто хочу вернуть свою собаку.

— Да, конечно, но...

— Может, все же что-то станет известно сегодня вечером? — вежливо, но настойчиво спросил Эд. — Могу я позвонить вам, скажем, около десяти? — У Эда возник соблазн предложить им денег, чтобы ускорить расследование, но он подумал, что так никто не делает. — Может, вы позвоните сейчас на Центральную и спросите, выяснили они что-нибудь или нет?

— Ладно. — Тон полицейского не обнадеживал.

— Договорились. Я тогда позвоню вам позднее.

В половине седьмого Эд и Грета пошли в кинотеатр на Пятьдесят седьмой улице смотреть «Катамаран». Приключенческий фильм: Тихий океан, опасность, тропические острова, победа героизма над стихиями и случайностями. На время Эд отвлекся от своих мыслей, возможно, Грета тоже. После фильма они перекусили в баре превосходными гамбургерами, выпили красного вина и вернулись домой около десяти.

Эд позвонил в полицейский участок и сказал, что ему, вероятно, звонили сегодня вечером относительно пропавшей собаки и анонимных писем. Ему ответил еще один незнакомый голос, и пришлось повторять историю заново.

— С Центральной не поступало никакого ответа...

Эду хотелось бросить трубку, но он вежливо повесил ее, обменявшись со своим собеседником несколькими незначащими репликами. Он немного сожалел, что отдал эти проклятые письма. Они были чем-то реальным, за что можно уцепиться. Или он сходит с ума?

— И?.. — спросила Грета.

— И ничего. Попытаюсь позвонить им завтра. Возьмусь-ка я лучше за эту биографию.

— Будешь читать до глубокой ночи? Хочешь кофе?

Эд задумался, что лучше: кофе или выпивка. Он выбрал кофе. А может, то и другое. Или он не будет спать из-за кофе всю ночь?

— А ты хочешь кофе?

Грета, как обычно, кофе хотела. Она любила крепкий кофе, и он никогда не мешал ей спать.

— Выпью кофе, поскольку хочу немного пошить.

— Прекрасно. Кофе. — Эд улыбнулся, удобно устроился на диване и переложил толстую рукопись с кофейного столика себе на колени.

Это была биография Джона Фелпса Генри, малоизвестного англичанина, морского капитана середины восемнадцатого века, который, оставив к сорока годам службу, занялся оптикой. Одолев половину рукописи, Эд не горел желанием ее печатать. Но Брудерс, старший редактор, один из руководителей «Кросс и Дикенсон», считал, что они должны выпустить серию биографий малоизвестных людей прошлого. Это напомнило Эду термин «малые поэты»: их считали малыми, подумал Эд, по той простой причине, что они обладали небольшим талантом. Книга была написана на редкость скучно, даже сексуальная жизнь экс-капитана Генри выходила неинтересной. «Кто станет такое покупать?» — подумал Эд. Но из чувства долга он упорно продирался сквозь тоскливый текст, чтобы, не кривя душой, сказать Брудерсу, что прочитал рукопись.

Грета принесла кофе.

Потом из бывшей комнаты Маргарет донеслось негромкое монотонное жужжание швейной машинки.

Эд продолжал читать, или, по крайней мере, его глаза скользили по страницам. Их оставалось больше ста семидесяти. Смешно возвращаться на Йорк-авеню и Шестьдесят первую улицу сегодня вечером, подумал он. Он был рад, что Грета не упомянула об этом, не сказала, что это неплохая мысль, потому что тогда он пошел бы. Если Аноним всерьез собирался возвратить собаку, он позвонил бы.

Телефон зазвонил как раз около полуночи, и Эд бросился к нему, полный счастливых надежд.

Звонок обещал что-то новое, возможно, звонили из полиции, а может, это Аноним.

— Здравствуйте. Мистер Рейнолдс?

— Да.

— Говорит патрульный Духамель. Кларенс Духамель. Вы приходили в участок сегодня утром.

— Да? — Эд сжал телефонную трубку.

— Я был в комнате, когда вы разговаривали с капитаном Макгрегором. Я...

— У вас есть какие-то новости?

Грета слушала, стоя у двери.

— Нет, извините, у меня нет новостей. Но мне хотелось бы повидаться с вами. Если можно. Дело в том... я знаю, что все в участке сейчас очень заняты. Произошло много квартирных краж, а у меня ночное дежурство с завтрашнего дня. По-моему, стоит порыскать по окрестностям.

— Да. — Эд досадовал, что нет новостей, но был благодарен за интерес, проявленный к его проблеме.

— Можно мне зайти к вам завтра утром? — спросил молодой голос более уверенно.

— Да, конечно. У вас есть адрес?

— Я записал его. Завтра утром около одиннадцати?

— Прекрасно.

— Кто это был? — спросила Грета.

— Полицейский из участка, куда я ходил сегодня. Хочет прийти повидаться с нами около одиннадцати.

— У него есть какие-то новости?

— Нет, он сказал, что нет. Похоже, он придет по собственной инициативе. — Эд пожал плечами. — Но это кое-что. По крайней мере, они прилагают какие-то усилия.

Патрульный Кларенс Поп Духамель, двадцати четырех лет, был выпускником Корпеллского университета, где он специализировался по психологии, хотя не имел никакого представления, что собирается делать потом. Затем его призвали на военную службу, и за два года он поработал в четырех лагерях для призывников в качестве консультанта. Затем, честно исполнив свой долг и избежав, к большой радости родителей, службы во Вьетнаме, Кларенс получил работу в отделе кадров большого нью-йоркского банка, который имел в городе чуть ли не восемьдесят отделений. Через полгода Кларенсу наскучила эта работа. Закон о преимущественном праве при приеме на работу представителей «малых рас», принятый Комиссией по правам человека, заставлял его давать рекомендации людям, не имеющим необходимой квалификации, и он сам, и его начальники испытывали неловкость, узнавая позднее о промахах их протеже. Наверное, над этим можно было лишь посмеяться, и Кларенс до сих пор помнил Берни Олперта из их отдела, который говорил: «Не принимай все это так близко к сердцу, Клар, ты только что из армии и привык подчиняться приказам, разве нет?» Работа в отделе кадров банка не только не приносила Кларенсу морального удовлетворения, но и не давала ему ничего как профессионалу: у него не было возможности рекомендовать на вакантную должность наиболее подходящего человека, чему, собственно, его и учили. Трезво обдумывая эту ситуацию — Кларенс пытался ко всему относиться трезво, — он наткнулся в офисе на рекламную брошюру, предлагающую молодым людям поступить на работу в полицию. Это походило на один из знаков судьбы, решил Кларенс, которыми Провидение одаривает растерявшихся дураков вроде него. О работе полицейского, премиальных, пенсиях и карьере в брошюре говорилось весьма завлекательно. Но главный упор делался на то, что человек, поступивший на службу в полицию, может принести немалую пользу городу и всему человечеству, помогая своим соотечественникам и наставляя на праведный путь заблудших. На Кларенса Духамеля снизошло прозрение: в полиции необязательно все кретины, простофили или мафиози, там найдется место выпускнику университета, который знает Райха и Фрейда и читал Достоевского и Пруста. Так Кларенс поступил на службу в полицию Нью-Йорка.

Он вырос в Астории, на Лонг-Айленде, где все еще жили его родители. По матери Кларенс был ирландцем, по отцу наполовину немцем, наполовину англичанином, с некоторой примесью французской крови. Прослужив год в нью-йоркской полиции, Кларенс, в общем, остался доволен. В чем-то он разочаровался: никакой работы с отдельными личностями (потенциальными или действительными преступниками любого возраста) ему, конечно, не светило, вместо этого приходилось постоянно быть настороже и чуть что прятаться и вызывать по рации патрульную машину. Таков был приказ капитана центрального участка Восточного округа: не расслабляться и просить помощи в любых ситуациях, где могла завязаться перестрелка. Все прекрасно, но Кларенс, в конце концов, попросил перевести его в другой участок, не потому, что испугался, а потому, что пользы от него здесь было столько же, сколько от «мигалки» на крыше полицейского автомобиля. Участок в Западном округе, где он служил сейчас, оказался не многим лучше, но по другой причине: товарищи, равно как и старшие офицеры, относились к нему не слишком дружелюбно. Кларенс уже не считался новичком. При этом он был очень молод и сохранил достаточно идеализма, чтобы не принимать взятки, даже взятки по два доллара в неделю, которые некоторые магазины предлагали полицейским за то, что те не обращали внимания на разные мелкие нарушения. Некоторые полицейские получали намного больше, Кларенс знал таких, у кого сумма взяток достигала восьмисот или тысячи долларов в месяц. Кларенс, разумеется, знал, что в полиции берут взятки, и не пытался перевоспитать кого-то или на кого-то донести, но в участке стало известно, что сам он этого не делает, и те, чье рыльце в пушку — а таких было большинство, — стали его избегать. Он не вписывался в их компанию. Кларенс держался неизменно вежливо (никому от этого хуже не будет), но ни с кем не сходился близко, если только другой не делал сам первый шаг. Полицейские в участке на Риверсайд-Драйв особо добрых чувств к нему не проявляли. Кларенс не хотел просить еще об одном переводе. Препятствия надо преодолевать, а не бежать от них. Идти по проторенной дорожке каждый сумеет, думал Кларенс, и большинство всю жизнь проводит в своем болоте, ничем не рискуя. Что ж, если за год он не найдет себе в полиции достойного занятия, он подаст в отставку.