Алекс Баркли - Посетитель

— Мне хотелось бы думать, что читатель использует эту голую стену как экран и спроецирует на нее тот мир, о котором в данный момент читает.

Мэри задумалась и кивнула после паузы:

— Я, пожалуй, соглашусь с тобой. Мне понравилась твоя мысль.

— А знаешь, как удалось заполучить деньги на перестройку библиотеки? Все сделал Стен. Говорит, он даже добился скидки на светильники для коридора.

— Очень мило, — сказала Мэри. И, помолчав, добавила: — Что-то в нем есть такое грустное, в этом Стене.

Магда прошла в кухню.

— Мэри, у тебя кофе кончился.

— Ох, извини! — Она нажала нужную кнопку на своем смартфоне и добавила кофе к списку покупок. — Итак, что у нас дальше?

— Дэвид нынче утром приезжает, разве не так?

— Да. Кстати, там где-то торт лежит. Я есть не хочу, а ты угощайся.

Магда открыла хлебницу и вытащила оттуда торт, завернутый в фольгу. Та была вся покрыта плесенью. Магда рывком подняла крышку мусорного ведра и швырнула туда торт.

— Спасибо, — сказала она, — но я уже поела. — Магда вернулась в гостиную и села на диван. — Мне что, остаться у тебя, пока Дэвид не приедет?

— Это было бы здорово. У меня сегодня глажка, так что я начну прямо сейчас, если не возражаешь.

— Начинай.

Дэвиду Бёригу исполнилось тридцать четыре, но выглядел он моложе и большую часть времени был одет в строгий костюм, чтобы сотрудники воспринимали его всерьез. Он возглавлял успешное предприятие по доставке готовых блюд и обслуживанию всяких мероприятий. Этот бизнес Дэвид купил девять лет назад, после того как избавился от убыточной фирмы по производству программного обеспечения.

— Привет. — Он обнял Мэри и поцеловал ее в щеку. — И тебе привет, Магда.

— Вот если бы у всех была такая реакция при виде меня!

— Хелло, Дэвид! — в унисон ответили женщины и весело заулыбались.

— У меня нынче особое настроение. И поэтому, — тут он значительно посмотрел на Мэри, — полагаю, самое время готовить ложе.

Мэри нахмурилась. Посмотрела на часы.

— Но сейчас только десять утра!

Он улыбнулся:

— Ложе для цветов.

— Полагаешь, это смешно?

— Да!

— Ну, если ты так считаешь… Мне, правда, так не кажется.

Он поднял руки:

— Хорошо: это совсем и не смешно.

— Даже глупо, — сказала Магда.

— Но попробовать-то стоило. Ладно, я пошел переодеваться. А можно тебя спросить? Во что это ты вырядилась?

— А что, разве все так уж по-идиотски выглядит? — забеспокоилась Мэри.

— Выглядит… очень творчески.

— А мне показалось, что смотрится здорово.

На ней были широченные оранжевые штаны из хлопка, сужавшиеся к щиколоткам, зеленая майка и белые кроссовки.

Дэвид рассмеялся и исчез в спальне, забрав с собой свою спортивную сумку.

— У тебя все собрано для работы в саду? — спросила Магда.

Мэри кивнула на орудия труда, сложенные на столе:

— Два садовых совка, коврик, чтоб опускаться на колени, лейка, рыхлитель… Все, кажется?

— Да.

Появился Дэвид — в потертых джинсах, синей футболке с длинными рукавами и хорошо поношенных кроссовках «Пума».

— Ну вот, я готов к работе в саду. И я горд тем, что участвую в столь благородном начинании. Пошли, леди в жутких штанах, станем ближе к земле, чтоб побудить грязь и прах к новой жизни.

Мэри положила коврик перед клумбой, которая находилась рядом с оградой, в пятидесяти футах от заднего фасада их дома. Она обвела взглядом горшки с хризантемами самых ярких цветов — желтого, оранжевого, ярко-красного.

— Какие красивые!

— Очень. Стен тоже предпочитает такие цвета, правда. — Дэвид повернулся к пустой клумбе и засмеялся: — Смотри-ка, он уже наметил, где нам сажать. В самом тенистом, самом тихом уголке…

Мэри улыбнулась:

— Решил, что мы сами не сообразим?

— Наверное.

— Но я ведь ему уже помогала, он знает, что я в этом неплохо разбираюсь.

— Он также знает, что на сей раз тебе помогаю я.

— Ладно. Нам нужно извлечь цветы из горшков и высадить их здесь вот в таком порядке. — Она протянула ему листок бумаги с чертежом.

— Ну, это нетрудно.

Мэри опустилась на коврик и начала копать ямку. Дэвид занялся горшками, воткнул совок в первый из них, осторожно обкопал корни, извлек цветок и стряхнул с него лишнюю почву.

— Все мои знакомые сейчас сидят по офисам. Можешь себе представить, как отлично при этом себя чувствую я?

Мэри улыбнулась:

— Спасибо, что вызвался мне помочь.

— Помочь тебе? Это я себе помогаю! Смотри сюда! Это лечение! Терапия! Вот как надо жить! Свобода, свежий воздух, никаких офисов! — Тут он заметил сорняк, выросший в траве на краю клумбы. Выдернул его и поднял повыше. — Ну не странно ли это? Как легко и просто такая вот уродливая и приставучая пакость примазывается к истинной красоте!

— Прямо как в саду в Мэндерли.[3]

— Да! Точно!

Они работали около часа, переговариваясь и пересмеиваясь. Потом Дэвид остановился и какое-то время наблюдал за младшей сестрой, которая продолжала сосредоточенно трудиться, ни на что не отвлекаясь, склонившись над яркими цветами, нежно касаясь лепестков своей маленькой ручкой, вкладывая в работу всю душу.

— Ну как, все нормально? — спросил он ласково.

Она подняла на него взгляд.

— Кажется, все о'кей.

Он улыбнулся:

— Хорошо, Мэри. Очень хорошо!

Дальше они работали в молчании, пока Дэвид снова не остановился. Посмотрел на нее и вдруг начал цитировать из «Ребекки»:

— «Все мы и каждый из нас обуяны каким-то дьяволом, который погоняет нас и мучает нас».

Мэри продолжила цитату:

— «Но в конце концов мы должны дать бой. Мы уже победили некоторых»…

— «Или так нам представляется», — закончил Дэвид.

Тело Итана Лоури лежало на перфорированной поверхности стола из нержавейки в подвале главного судебно-медицинского управления. Под спину ему был подложен брус, отчего туловище, уже освобожденное от всех внутренних органов, выгнулось вперед. Поблизости лежал запачканный кровью лист, на котором от руки был записан вес всех этих органов.

Джо и Дэнни, в грубых штанах, халатах и перчатках, с болтающимися на груди марлевыми повязками, стояли рядом. Цифровая камера и блокнот Джо лежали невдалеке на полке стеллажа. Он уже сделал все снимки, записал все данные и задал все вопросы, которые возникали на каждом этапе трехчасового вскрытия трупа.

Доктор Малколм Хайленд выглядел довольно молодо для судмедэксперта. Детективы хорошо к нему относились, потому что он не ждал от них особых познаний в медицине, но и не считал тупицами. Говорил судмедэксперт тихо и мягко, пока не брал в руки микрофон — тут он начинал диктовать четко и громко. Дэнни называл его Робот-доктор, или просто Рободок.

— Итак, док… — Джо взял с полки свой блокнот и снова его раскрыл.

— Время смерти, — начал Хайленд, — между одиннадцатью вечера и тремя утра. Причина смерти — рана от выстрела в голову в упор: вы видели маленькое входное отверстие возле глазной впадины и смятую пулю двадцать второго калибра, извлеченную из черепа. Ее траектория идет слева направо, она застряла в височной доле головного мозга. Края раны рваные от удара вращающейся пули. Поскольку она вошла прямо в кость, можно видеть радиальные разрывы на коже, так называемый эффект звезды. Смерть наступила в результате внутричерепного кровотечения. Но прежде чем мы займемся этим выстрелом, следует обратить внимание на признаки компрессионной асфиксии — я уже говорил вам о диафрагме, которая лишилась возможности расширяться. Я бы предположил, что убийца сел этому парню на грудь или нажал на нее коленом, так что на жертву навалился весь вес его тела. Обездвижив таким образом жертву, убийца получил возможность бить ее, вероятно, молотком средних размеров. Вы видели лицевые травмы: сплошные синяки и вздутия, несколько рваных разрывов. Верхняя и нижняя губы имеют следы внешних и внутренних повреждений. Это довольно обычная вещь при убийствах на гомосексуальной почве.

— Но до выстрела он был жив, несмотря на все травмы лица? — уточнил Дэнни.

Хайленд кивнул:

— В легких обнаружены кровь и кусочки зубов — он успел их вдохнуть.

— И вы, значит, считаете, что этот малый уже умирал, когда в него выстрелили, он тогда уже был не в состоянии нормально дышать?

— Да. Как мне представляется, это вполне понятно, потому что убийца почти размозжил ему голову и придушил его. Очень все это жестоко. Сами представьте: человек борется за каждый глоток воздуха, все силы прилагает, а его колотят по лицу молотком, он весь поглощен этой страшной болью, потом снова изо всех сил бьется, чтобы вздохнуть, потом опять боль, и все это наваливается одно на другое, и так до самого конца.