Михаил Кречмар - Центр мира

– «Вооружены, и могут провоцировать беспорядки. Держатся безлюдных мест. При встрече не вступать в контакт, а немедленно доложить ближайшему представителю административной, политической или военной власти», – вслух прочёл Шергин. – Ни одного имени, и портреты сделаны по словесным описаниям.

– Да, это так. Рискну предположить, что это вайнахи – чеченцы или ингуши.

– М-да. Хотя на этих снимках они больше напоминают кастровских барбудос. Действительно, новый поворот, ничего не скажешь. Хорошо, я попрошу подготовить аналитический обзор по современной ситуации в Синьцзяне. Что означают все эти сведения, признаться, не понимаю, да и не хочу понимать, пока не буду владеть всей доступной информацией по региону.

– Хорошо, Марк Соломонович. Можете идти.

Город Кюнес расположен в маленьком оазисе посреди пустыни. Собственно, именно такие крохотные обводнённые клочки земли дали приют остаткам некогда великого уйгурского народа после разгрома, учинённого им киргизами. Тысячу лет назад уйгуры ушли от кочевого образа жизни – стихии богатырей и героев – и связали свою судьбу с оросительным земледелием, что в конце концов обеспечило стабильность их существования.

Город представляет собой уютненькую россыпь традиционных для уйгурской архитектуры плоских глинобитных домов, утонувших в виноградниках и фруктовых садах. Только в самом его центре высятся четыре двухэтажные здания, в одном из которых размещается поселковая администрация, а в другом – отделение народной полиции.

Сейчас, ранней весной, фруктовые сады и виноградники выглядели совершенно не празднично, а скорее наоборот. Белые дувалы казались опутанными неряшливой, словно свалявшейся, «верблюжьей шерстью» ветвей и древесных стволов. Кюнес существовал на свете как минимум тысячу лет, и его жители за это время построили совершеннейшую оросительную систему, в которой едва ли не каждая капля сочившейся по песку воды в конечном итоге попадала на корни растений. Поселение представляло собой продуманный до мелочей единый организм, выросший в полупустыне усилиями десятков поколений земледельцев.

Ранним вечером со стороны предгорий Тянь-Шаньского хребта к городу приближалась отара. В этом не было ничего удивительного – многие жители держали овец и коз, и время от времени животных пригоняли на окраины с тем, чтобы хозяева могли определить размер приплода, а также отобрать скот для забоя. Несколько необычным было лишь то, что отару сопровождали три человека вместо одного. Но небольшое стадо держалось на отшибе от Кюнеса, и потому такая мелочь ни у кого не вызвала удивления.

Позже, когда сумерки уже сгустились, два человека из троих сопровождающих отару почти неслышно подошли к дому ахуна Тохти Тунъяза. Собственно, выражение «почти неслышно» относилось только к одному из – невероятно высокому и худому как жердь человеку. В любом месте Азии, за исключением горных районов Афганистана и некоторых областей Саудовской Аравии, он выглядел бы неестественно высоким, а в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая мог казаться настоящим великаном.

Мог, но не казался.

Первая причина, почему ему, несмотря на почти двухметровый рост, удавалось передвигаться практически незаметно, заключалась в том, что делал он это беззвучно. Можно было бы даже сказать – абсолютно беззвучно. В том месте, где возле карагача или дувала возникала его высокая, похожая на тонкий столб фигура, затихали птицы, переставали возиться овцы, и даже – невероятно! – замолкали неуёмные азиатские собаки. Если бы кто-нибудь вознамерился обнаружить его присутствие по издаваемому шуму, то это, скорее всего, удалось бы, как выражаются математики, «исходя от противного» – по странной «звуковой дыре», оставляемой им в пространстве.

Другая причина, почему великан мог оставаться незамеченным, была в том, что он практически постоянно ухитрялся оставаться в тени. Только во время передвижения по жёлто-коричневой полупустыне его длинный силуэт вырисовывался на фоне голой равнины. Едва он достиг Кюнеса, то и вовсе пропал бы из виду, если бы не его спутник.

Если великан, по первому впечатлению, просто плыл в воздухе, не касаясь земли, бесплотной тенью, то о его спутнике этого никак нельзя было сказать. Он пыхтел, хрустел травой, топал по укатанной дороге, абсолютно не оставляя сомнений в своём присутствии. Судя по внешнему виду, этот второй был типичным местным жителем, невысоким, круглоголовым, с острыми и очень умными чёрными раскосыми глазами. Правда, приглядевшись, можно было понять, что этот прохожий выглядит более упитанным, нежели измождённые постоянным трудом на открытом воздухе аборигены.

Едва они приблизились к дому ахуна, дверь сбоку дувала отворилась, и оба путника зашли внутрь.

Дом ахуна Тохти Тунъяза был типичным уйгурским жилищем, выстроенным очень давно. На глинобитные стены были положены деревянные балки, поддерживающие плоскую крышу с окном в потолке. Всё имущество ахуна помещалось в стенных нишах, заменяющих привычные европейцу шкафы. Тепло в доме также исходило от стены, прямо под которой был разведён огонь. И повсюду лежали и висели ковры, ковры, ковры…

Кровать заменял глинобитный кан, через который проходил тёплый дым, для того, чтобы ахун Тохти мог греть свои старые кости. Как бы то ни было, ему в ноябре исполнилось семьдесят шесть лет, и он был свидетелем того, как китайские солдаты учинили расправу над его страной 17 декабря 1949 года.

А значит, в его памяти осталось существование независимого государства – Восточно-Туркестанской Республики, просуществовавшей всего три года…

Ахун Тохти Тунъяз был очень старым человеком.

И этим вечером в его доме собралось много старых людей…

Дверь бесшумно отворилась, и невысокий путник вошёл в дом. Его провожатый великан остался снаружи, вжавшись в тень на глиняной стене. И сразу пропал из виду для нетренированного человеческого взгляда.

Вошедший секунду или две вглядывался в полумрак. Электрический свет в помещении не зажигался, несмотря на наличие светильников. Жилище освещалось свечами из разных мест в нишах стен. Люди – не менее пятнадцати человек – сидели на коврах, расстеленных на полу, посредине – на блюде – возвышалась гора лепёшек, а возле каждого гостя стояла пиала.

Вошедший прижал ладонь правой руки к груди, то же самое сделали все присутствующие.

– Салам алейкум, почтеннейшие из почтенных, отцы народа, – произнёс он. В этот момент свечи в нишах качнулись, их язычки вытянулись, добавив немного света странной картине. Человек европейской культуры увидел бы в этом сюжете нечто вроде собрания первых христиан во времена их жестокого преследования римлянами. Собравшиеся в доме выглядели торжественно-сосредоточенными, их одежда была небогатой, но подчёркнуто аккуратной и чистой, как на молитвенном сходе. Узкие монгольские глаза влажно блестели на морщинистых, смуглых, продублённых жаром пустынь и холодом зимних метелей лицах. Постепенно становилось понятно, что почти все присутствующие, за исключением вошедшего, были весьма и весьма пожилыми людьми.

Старейший из присутствующих, строгий уйгур в чёрном чепане, с аккуратно подстриженной бородкой и наголо бритой головой, поднялся и с достоинством произнёс:

– И мы приветствуем тебя, Измаил Башири, в Центре Мира, на священной земле предков! Долог и труден был твой путь по сравнению с нашим. Но на долю многих присутствующих здесь выпало не меньше испытаний дорогой, учитывая их возраст. Однако в наших путях, равно как и в твоих, есть ещё одна сложность, и она не измеряется одной лишь трудностью пройденного расстояния. Наши враги сделали бы всё возможное, чтобы помешать нашей встрече, и только огромное уважение уйгурского народа помогло её осуществить. Так расскажи же нам, сын Башира Халили, внук Халила Ходжи, что происходит с нашими братьями за пределами нашей сегодняшней страны. И пусть будет недолог твой рассказ, а в конце его прозвучат для нас слова надежды. Ибо долгим и безрадостным было наше ожидание, а срок нашей жизни истекает, как песок между пальцами сеятеля песка, и вода между пальцами водолея… Аллах Акбар!

– Иншалла, – немедленно отозвались присутствующие. Все они были ахунами – уйгурскими мусульманскими священниками, все они были старейшими и наиболее уважаемыми главами своего народа. Измаил Башири вспомнил мюнхенские заседания Уйгурстанского национального конгресса, претендующего на роль всеуйгурского парламента, и с гордостью подумал о том, что настоящий всеуйгурский парламент собрался здесь, в Кюнесе, собрался для встречи с ним, Измаилом Башири, человеком, покинувшим убежище в стране неверных на Альбионе, чтобы стать рука об руку со своими страдающими согражданами.

Несмотря на прозвучавший призыв к увеличению темпа беседы, все присутствующие снова расселись и наполнили пиалы.