Питер Страуб - Обитель теней

– Так вот, фокусники, – проговорил мистер Ридпэт, – на сей раз вам это сойдет с рук, но лишь потому, что сегодня ваш первый день в школе. – Склонившись над столом, он переводил взгляд с одного мальчика на другого. – Но больше чтоб такого не было. Никогда карты в школе больше не появятся. Понятно вам? – Найтингейл с Фланагеном согласно кивнули. – Ишь, фокусники… Лучше бы хорошенько запоминали то, что напечатано на этих вот листках: вам это очень пригодится. А ты, Фланаген, учти: свою карьеру в школе ты начинаешь из рук вон…

Слова эти прозвучали как угроза. Вернувшись за свой стол, Ридпэт утомленно сжал пальцами виски.

– Передайте регистрационные анкеты по рядам вперед, – распорядился мистер Фитцхаллен.

Взглянув на Найтингейла, я увидел, что оливковая кожа его лица от только что пережитого испуга стала пепельно-серой.

Спустя несколько минут мы через темный холл направились на нашу первую аудиенцию у директора Лейкера Брума.

Кабинет директора располагался внизу, в самом сердце старинного особняка. Миссис Олинджер, что-то бормоча себе под нос, спускалась первой и освещала карманным фонариком путь остальным. За нею шли учителя, последний из которых, мистер Уиппл, держал свечу для нас, замыкающих шествие. На лестнице, впрочем, это казалось лишним – через окна-бойницы все еще проникал свет, а вот в вестибюле уже было совсем темно.

Именно отсюда начинался коридор, ведущий в административную часть здания, откуда к нам впервые вошла миссис Олинджер. Пол был застлан восточным ковром. Напротив резной деревянной арки, обозначавшей вход в коридор, виднелась тяжелая дверь, также из дерева, с прикрепленными крест-накрест длинными стальными пластинами. Она походила на парадный вход в церковь.

Остановившись в зыбком свете свечи, мы притихли.

Мистер Фитцхаллен лишь один раз стукнул в тяжелую дверь.

Проговорив: "Удачи вам, мальчики", миссис Олинджер исчезла в коридоре вместе со своим фонариком. Фитцхаллен открыл дверь, и мы вошли.

В глаза ударил яркий свет, а в нос – сильный запах воска: на каждом свободном дюйме стояла по меньшей мере пара свечек. Впечатление, что мы вдруг очутились в церкви, усилилось. За письменным столом восседал директор, сняв пиджак и закинув руки на затылок. Директор встретил нас улыбкой:

– Подойдите ближе, мальчики, дайте мне вас рассмотреть.

Когда мы скучились перед столом, он опустил руки и поднялся.

– Только постарайтесь не уронить какую-нибудь свечку, хорошо? – шутливым тоном проговорил он. – Обожаю свечи, однако они могут быть опасны в смысле пожара. – Он был невысокого роста, худощавый, с коротким ежиком седеющих волос и глубокими бороздами морщин у рта. – Знаете, директор напоминает невольника: он должен быть на рабочем месте, даже когда занятий нет. Тем самым я хочу сказать, что при необходимости вы можете меня здесь найти практически в любое время. Зовут меня мистер Брум. Ну что вы так робеете? Не стесняйтесь. Если у вас ко мне возникнут какие-то вопросы, обратитесь к миссис Олинджер, и она назначит время, когда я вас приму.

Скрестив руки на груди, он сделал шаг назад и облокотился о темный книжный шкаф. Директор носил очки в тяжелой роговой оправе. Сорочка на нем была тщательно выстиранной и отутюженной. Вообще все, что касалось директора, было безукоризненным: от внешнего вида самого мистера Брума до его кабинета, обставленного несколько старомодно, но со вкусом.

– Конечно, – продолжал он, – гораздо более вероятно то, что вас будут приглашать в сей кабинет по необходимости, причем отнюдь не всегда для вас приятной. – Рот его слегка скривился. – Надеюсь, однако, что это относится лишь к немногим. Большинство наших учеников прилежны и трудолюбивы, а потому проблем у них не возникает. Тем не менее должен предупредить вас: те, у кого они в самом деле появляются, в нашей школе не задерживаются. Если вы хотите пользоваться сполна теми преимуществами и благами, которые дает учеба в школе Карсона, вы обязаны усердно заниматься, быть послушными, достойно вести себя и не отлынивать от занятий спортом. Учитывая отмеченные мною преимущества и блага, требования эти не столь уж обременительны. – Он снова одарил нас улыбкой. – Настаивать на их строжайшем исполнении не только наше право, но и долг.

Я, как и весь педагогический коллектив, имею твердое намерение работать так, чтобы в каждом из вас школа оставила добрый след, чтобы, кем бы вы впоследствии ни стали, люди говорили бы о вас с гордостью как о выпускниках школы Карсона. Вот так.

Он посмотрел поверх наших голов на учителей, и большинство из нас обернулись. Мистер Уиппл листал заполненные нами анкеты. Мистер Ридпэт стоял, как солдат по команде "вольно": расставив ноги и заложив руки за спину.

Двое остальных вперили взгляд в пол, словно не желая встречаться глазами с директором.

– Бумаги у вас, мистер Уиппл? – осведомился тот. – Дайте их мне, пожалуйста.

Уиппл, быстро обойдя нас, подошел к директорскому столу и положил стопку анкет прямо перед кожаным креслом.

– Сэр, обратите внимание на две верхние анкеты, – сказал он, отходя.

– Что? А, понятно. – Директор шагнул к столу, при этом оправа его очков блеснула в отблеске свечей красноватым светом. Он взял два верхних листка. – Так, Найтингейл и Шерман, попрошу вас остаться на минутку. Остальные пройдите в библиотеку, там получите учебники и расписание занятий. Мистер Ридпэт, проводите их.

Минут через пятнадцать Найтингейл и Шерман вошли в библиотеку и будто сомнамбулы двинулись к столам, на которых теперь были разложены учебники. У Шермана горели щеки.

– Ну что? – шепнул я ему. – Что ему от вас понадобилось?

Шерман изобразил усмешку:

– Да это просто старый вонючий пердун…

Затем нам показали наши шкафчики в коридоре второго этажа новой пристройки. Стены здесь были из стекла, сквозь которое виднелся мощенный гравием школьный двор с единственным растением – лимонным деревом.

Спустя несколько недель Том Фланаген поведал мне, почему директор задержал Боба Шермана и Дэла Найтингейла. Оказывается, Найтингейл не указал в анкете имена родителей. Родители его умерли, а жил он с крестными отцом и матерью, которые только что переехали из Бостона и поселились на Сансет-лейн, в четырех или пяти кварталах от школы. Случай с Шерманом был сложнее: мистер Брум устроил ему настоящую головомойку.

– Что я тут делаю? – допытывался у меня Шерман. – Ты можешь объяснить, за каким дьяволом я торчу здесь, вместо того чтобы балдеть где-нибудь на Гавайях, потягивая "Коорс" и таращась на океан?

Мы сидели в его офисе, и говорил он громко, стараясь перекричать рок-музыку, несущуюся из стереосистемы. Офис занимал ряд комнат в здании, где раньше располагалось немецкое посольство. На потолках в двенадцать футов высотой сохранилась лепнина. Один диван, обитый натуральной кожей, стоял возле длинного письменного стола, другой такой же – у стены. Громадный бостонский папоротник в кадушке рядом с колонками фирмы "Боуз" выглядел так, словно его накачали витаминами. На полу по всему ковру с длиннющим ворсом были раскиданы пластинки.

– У тебя ведь на любой вопрос был всегда готов ответ, – продолжал бесноваться Шерман. – Так поведай мне: что я забыл в этой занюханной дыре? Ты-то здесь потому, что я здесь, но я-то здесь зачем? Молчишь? Один из проклятых сакраментальных вопросов, да? Слушай, тебе эта музыка не осточертела? Пожалуй, сменю пластинку, если ты не возражаешь.

Зазвонил телефон, уже в шестой раз с тех пор, как я вошел в офис. Произнеся: "О Господи!", Шерман поднял трубку, одновременно показав знаком, чтобы я поставил новую пластинку.

Сделав это, я уселся на диван и вытянул ноги. По телефону Шерман разливался соловьем. Это он умел – недаром получил диплом юриста. А еще заработал язву, да и нервы у него были ни к черту. Такую вот цену пришлось заплатить за то, что зарабатывал он, пожалуй, больше всех наших бывших одноклассников. В одежде он теперь стал исключительно разборчив, вот и сейчас на нем был щегольской рыжевато-коричневый пиджак, желтоватые очки-хамелеоны и того же цвета туфли из мягчайшей натуральной кожи. Зажав трубку плечом и скрестив на груди руки, он облокотился о подоконник и кисло улыбнулся мне.

– Вот что я тебе скажу, – начал он, положив наконец трубку. – Филдингу следует возблагодарить Господа за то, что не подался в музыкальный бизнес, хоть он и был в сто раз талантливее большинства этих лабухов, с которыми мне приходится иметь дело. Как он, кстати? Все еще пытается получить диплом доктора философии?

Я кивнул. Вдруг мне пришло в голову:

– Знаешь, когда ты стоишь вот так, облокотившись о подоконник, то чертовски напоминаешь Змеюку Лейкера.

– Ну, теперь меня еще больше потянуло на Гавайи, – расхохотался он. – Да, Змеюка Лейкер, Лейкер Брум… Что это тебе напомнило о нем?