Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

Он погладил продолговатые глаза и ноги статуэтки, губы с блуждающей на них неясной улыбкой, пробежал пальцами сквозь завитки волос в углублении на шее с тем же инстинктивным желанием, с каким чуть раньше раздвигал губы Донны.

— Хочешь подержать её секундочку?

— Нет, спасибо. Она кажется слишком хрупкой.

Донна не была уверена, что статуэтка ей нравится — с широкими бёдрами и поднятыми руками, как ручки вазы. Сосуд, сказал он. Внезапно она ощутила себя дешёвой имитацией вроде тех аляповатых мадонн, которые начинают плакать настоящими слезами. Разве что никогда не увидишь голую Мадонну.

— Можно мне одеться? Что-то прохладно.

— О дорогая, какой я невнимательный! — Он снял пиджак и набросил ей на плечи. — Поднимемся наверх, там теплее.

Он понимал, что разумнее было бы избавиться от неё, пока не случилось конфуза. С возрастом он всё больше потворствовал своим маленьким извращениям, становясь в них изощрённее, пока не потерял уверенность, что даже с молодой девушкой (особенно с такой молодой девушкой, как эта) сможет поручиться за успех. Но он предпочёл забыть о риске. Он ненавидел одиночество.

В спальне граф сел на постель и начал распускать галстук.

— Эта статуэтка — моя самая большая драгоценность, — проговорил он, стараясь оттянуть момент, когда надо будет стянуть рубашку и обнажить сетку уродливых шрамов, покрывающих всю спину.

Объяснят ли шрамы ей что-нибудь или придётся делать это самому? Ему так надоели объяснения, к тому же он считал, что английский, который хорош как деловой язык, слишком конкретен в подобных обстоятельствах; слова не сыплются с языка, как в итальянском с его безудержными и невразумительными «ох!» и «ах!».

— Единственная вещь, которую я спас от огня… Тебя это поражает, кажется странным? Не сомневаюсь, что ты захотела бы спасти фотографию родителей или братьев и сестёр. Для меня эта статуэтка — то же самое, бесценный сосуд, сделанный для мёртвого этруска и захороненный в пещерах, полных теней погибших.

— Теней погибших, — тихо повторила она. — Хотелось бы взглянуть на те пещеры. Где они?

— О, они больше не существуют. Деревня была уничтожена во время войны. Теперь на её месте одни развалины, только колокольня уцелела.

— Как она звалась? — Ей нравилось, чтобы всё имело название, клеймо.

— Сан-Рокко. — Он был доволен, что сумел захватить её воображение, и это приятное чувство смешалось с воспоминанием о друге, которого он когда-то любил. Он стиснул коленями ладони, ощущая волнение. — Но если бы не гранаты, мы никогда не нашли бы её… — Чудо, подумал он и, продлевая это ощущение, закрыл глаза и прошептал, обращаясь не к девушке рядом с ним, а к молчаливой терракотовой женщине: — В глубине, под теми пещерами, где она спала столетия, невидимо улыбаясь сквозь напластования камней, медленно пробиваясь на поверхность.

Донна не была суеверной, даже не читала свой ежедневный гороскоп, но почувствовала дрожь внутри, словно предчувствие, что что-то произошло с пейзажем, который описывал этот человек, местом, где белые валуны поднимались сквозь пятнистую зелёную шкуру, будто колени или грудные клетки, вспучивая траву громадного кладбища. Она почти слышала, как ветер вздрагивает вокруг погребённой статуи, и вообразившийся звук взволновал её и совершил то, что не удалось пальцам графа, но сумели сделать определённые ноты в странной музыке, которую он играл, сумела Европа. Как… исход лета… как… Она не могла выразить словами это желание быть частью чего-то древнего и прекрасного, и даже ещё прекраснее оттого, что уже почти уничтожено. Наклонившись, она обвила руками мужчину у своих ног и прижалась губами, а потом щекой к его шее, Она чувствовала что-то похожее на любовь, начало её.

— Я хочу… — «любить тебя», — не договорила она (как, однако, слащаво и старомодно это звучит!), но глаза его вдруг распахнулись, он высвободился из её объятий и вскочил; лицо его побледнело.

— Что случилось? — спросила она.

Он двинулся к двери спальни и повелительно махнул рукой, чтобы она замолчала.

— Жена, — одними губами сказал граф и снова злым взмахом руки (так учат собак исполнять команды) приказал Донне молчать.

Снизу донёсся голос, в котором Донна уловила американский акцент:

— Этот консорциум — такая скучища!

— Я думал, ты вернёшься позже, дорогуша! — отозвался граф с той же вкрадчивой, отработанной нежностью в голосе, какую Донна уже слышала у него.

Он вышел из спальни и толкнул дверь, которая едва не захлопнулась, но Донна успела незаметно для него скользнуть следом, чтобы слышать их разговор.

— Им недостаточно слова дочери мюнхенского банкира, — услышала Донна женский голос. — Так что, боюсь, придётся тебе самому появиться в зале заседаний и ещё раз щегольнуть родословной.

— Уверен, дорогая, ты сможешь справиться с этим народом. — Граф добавил что-то по-итальянски, на что его жена ответила по-английски:

— Свиноводы, птицеводы да гангстеры…

— Это была твоя идея — вернуться сюда, — мягко сказал он.

— Мне хотелось вновь обрести корни, Дадо. Невозможно ведь убегать всё время.

— И твои братья не могут вечно выручать нас.

— Но эти люди, которых они нашли, — ты просто не представляешь! Может, моим братьям не тех порекомендовали? Кроме Лоренцо, который…

— Лоренцо?

— Сальваторе Лоренцо, который…

— Только не это… Бывший шеф полиции?

— Правда? Не знала, но он, по крайней мере, джентльмен…

— Ты не говорила мне, что Лоренцо участвует в этом…. этом… консорциуме…

— Я давала тебе список имён, но тебе, наверно, было недосуг заглянуть в него, слишком был занят покровительством театру — или балету, уж не помню. Последней у тебя была балерина, не так ли?

Донна вышла на лестничную площадку, откуда они с графом могли видеть друг друга; граф ничем не выдал, что заметил её.

— Я надену подходящий пиджак, дорогая, и отправлюсь с тобой, — сказал он жене и, быстро поднявшись наверх, увлёк Донну в спальню.

— Прости, моя красавица, — сказал он. — Я должен покинуть тебя, а ты оденься и будь готова уйти сразу после меня. — Он снял с её плеч свой пиджак и облачился в него. — Через несколько минут пошлю за тобой секретаря, он заберёт тебя и посадит в надёжное такси. Или вот что, чёрный ход — так, наверно, будет ещё лучше.

Он кивком показал на дверь в углу и, вынув из бумажника изрядную пачку лир, сунул ей в руку.

— Это что такое? — с трудом выдавила Донна.

— На дорогу обратно… откуда там ты приехала.

Донна потеряла дар речи. Ещё минуту после того, как замерли его удаляющиеся шаги, она стояла, не в состоянии двинуться с места, и, сдерживая слёзы, стискивала в кулаке деньги. Потом, как была, голая, поднялась на верхнюю площадку лестницы и остановилась спиной к огромному зеркалу, разглядывая женщину внизу, которая ждала мужа в гостиной. Профиль вкрадчивый, как у кошки, светлые волосы забраны кверху замысловатой причёской, одежда кремовых и цвета слоновой кости оттенков: La Contessa. Вот, значит, что имело успех! Всё обесцвеченное.

Граф вновь появился, в его руке был портфель.

— Очень деловой вид, Дадо, — сказала жена. — Непременно произведёшь впечатление на свиноводов, которые ждут внизу. Кстати, брат говорит, что в отношении двоих из них ведётся следствие, которое возбудили эти бесстрашные «Чистые руки»[18] в Милане. Нас это должно беспокоить? Они по меньшей мере подозреваются в даче взяток за получение господрядов.

— Карло де Бенедетти, владельца двух крупнейших газет, тоже обвиняли во взятках, но это не помешало продаже «Репубблики» и «Эспрессо». Если продолжат возбуждать иск против каждого итальянца, виновного в мелком взяточничестве, чем они занимаются уже почти два года, суды не разгребут всех дел до второго пришествия.

— Полагаю, ты рассчитываешь на своего друга Карло Сегвиту…

— Он мне не друг! — оборвал её граф. — Желательно, чтобы твои братья обращались к любому другому лондонскому банкиру, только не к нему.

— Продолжаешь настаивать, но в таком случае, дорогой, почему ты пригласил Сегвиту пожить в этих апартаментах на прошлой неделе? Почему ты…

— Я его не приглашал. Он попросил. Даже потребовал. Он приезжал по нашим делам, не забывай. И потом… он не тот человек, которого мне нравится оскорблять.

— По делам? Охота на волков или кабанов или ещё какая причуда? Не хочешь рассказать об этом Сегвите что-нибудь, о чем ты умалчиваешь, Дадо?

— Не о чем рассказывать, — отмахнулся граф.

— Несмотря на его костюмы с Сэвил-роу, он производит впечатление ряженого мафиозо. Я тоже хочу, чтобы мои братья выбрали другого…

— Отложим обсуждение этих деталей на другое время, дорогая.